РОАРК

Три порции виски и четыре подхода с ополаскивателем для рта понадобилось мне, чтобы кое-как найти в себе силы добраться до сюда сегодня утром. Но все же я сделал это. Солнцезащитные очки скрывают мои глаза, а густая щетина ссадину на подбородке.

Устроившись за столиком в дальнем углу заведения, я сижу с чашкой кофе и закрытыми глазами, умоляя лишь о том, чтобы пульсирующая головная боль, взрывающая мой череп, отступила, хотя бы позволив мне дотянуть до конца встречи.

У меня есть предположения, почему он решил встретиться, несмотря на то, что в плане контракта и прочих деловых нюансов нет ничего сверхсрочного. Он хочет увидиться лишь ради того, чтобы поговорить о ней. И хотя это последнее, о чем я сейчас хочу беседовать, у меня нет выбора, потому что по условиям договора я обязан быть открытым для контакта всякий раз, когда клиент на этом настаивает.

Я в кулаке у Фостера Грина. Поэтому я здесь.

Дверь в кофейню отворяется, и мне даже не требуется поднимать взгляда, чтобы понять, что это он. Его твердые шаги гулом отдаются в моей голове. Фостер садится напротив меня, и я без лишних вопросов заказываю ему чашку кофе и круассан с шоколадом, потому что мне хорошо известны его предпочтения. Недаром я ношу звание одного из лучших агентов.

― Ушел в запой? ― спрашивает он хриплым голосом.

― Если хочешь, можешь назвать это так, ― бормочу я, отведя взгляд в сторону.

― Впервые вижу столь непрофессиональное поведение с твоей стороны. Ты хочешь потерять меня, как клиента?

― Мне было бы чертовски легче, если бы это случилось. ― Наконец я смотрю на него, все еще превозмогая мучительную головную боль. ― Но, учитывая тот факт, что я прекрасно знаю, насколько ты принципиален, мне не стоит рассчитывать на разрыв контракта.

― Тут ты чертовски прав. ― Он тянется через стол и снимает с меня очки, получая возможность полюбоваться моими подбитыми фарами. Фостер опечалено качает головой и вновь откидывается на спинку стула. ― Роарк, что это?..

― Если у вас нет текущих рабочих вопросов, я предлагаю нам закругляться. Я здесь не для того, чтобы мусолить мою личную жизнь. ― Я цепляю очки на место и вновь отворачиваюсь.

― Ты выше этого, Роарк.

Я ухмыляюсь.

― И это говорит человек, который ни разу невысокого мнения обо мне.

Фостер громко выдыхает и начинает ерзать на месте.

― Кстати, об этом...

― Не стоит, ― говорю я и встаю из-за стола, не желая продолжать разговор.

― Стоять. Мне нужно кое-что сказать тебе, ― командным тоном заявляет Фостер.

― Это пустое, ― отвечаю я и двигаюсь мимо него, когда Грин крепко хватает меня за запястье. ― Убери, на хрен, руки, Фостер, или тебе не понравится, что будет дальше.

― И что ты сделаешь? Набросишься на меня с кулаками? Они все решают по-твоему? Будь мужиком, сядь и выслушай меня.

Будь мужиком.

Странно, но меня каждый раз напрягает эта формулировка. Видимо, причина кроется в том, что я никогда не ощущал себя мужиком, в полном смысле этого слова. Я просто тридцатидвухлетний мальчишка, который не способен разобраться со своей личной жизнью.

― Сядь, ― настаивает Фостер.

Я подчиняюсь, потому что, как не крути, Грин давит меня своим авторитетом, умудряется вытащить из меня того самого сопляка, который так и не научился говорить «нет».

Я устраиваюсь на краю дивана и провожу рукой по волосам.

― Слушаю.

― Сними свои очки и посмотри на меня.

Никто не говорил, что будет легко. Развернувшись к нему лицом, я снимаю солнечные очки и откладываю их в сторону. Фостер несколько секунд изучающе смотрит на меня, прежде чем суровые черты его лица смягчаются, а глаза наполняются сочувствием.

― Мне очень жаль, Роарк. На днях я позволил себе перейти черту, и все по тому, что позволил себе помыслить худшее, вместо того, чтобы благодарить тебя.

Ешкин кот. Так и знал, что мне не понравится этот разговор.

Должно быть, он чувствует мое замешательство, потому что скользит по мне взглядом, выдерживая паузу.

― Я был слегка выбит из колеи, и в таком состоянии сделал неверные выводы. Наговорил тебе такого... Черт, приятель, ты защищал мою дочь от... Ох, мне невыносимо думать, что это вообще происходило. Но в то же время, мне уже поздно благодарить тебя за то, что ты воспрепятствовал этому... Проучил его. Мне правда жаль, что...

― Забей, ― отвечаю я.

― Ты же любишь ее, не так ли?

― Да, люблю, ― не видя смысла отпираться, отвечаю я. Затем встречаюсь с Фостером глаза в глаза. ― Я люблю ее больше, чем свою собственную про*банную жизнь.

― Когда ты понял это?

Я пожимаю плечами.

― А это имеет какое-то значение?

― Да, мне важно понимать это.

Я скольжу языком по зубам, вспоминая все, чтобы было между мной и Саттон. Моменты, когда мы дразнили друг друга, времена, когда позволяли себе лишь невинные объятия, то, что было между нами в самом начале ― наши переписки. Все это прекрасно, но есть все же кое-что, что оставило самый заметный след, то, что мне никогда не забыть.

― У меня был очень хреновый день. Мне позвонила мать, как всегда, чтобы клянчить деньги. В этот раз наш разговор сильно подкосил меня. Мне стало жутко тошно, поэтому я вновь дал волю своим порокам в попытках заглушить гнетущую боль, но ничего не сработало. Именно тогда я нарисовался на пороге Саттон, пьяный в стельку и нуждающийся в утешении. Вместо того чтобы выгнать меня, она позволила мне обнять ее и найти успокоение в тепле. Тогда я понял, что никогда не смогу жить, как прежде. ― Я провожу рукой по лицу, стараясь подобрать слова. ― Мне глупо спорить с тем, что Саттон лучше меня. Я не слеп и вижу, насколько она идеальна. Но как бы я не давал себе отчет в том, что связываться с ней ― это худшая из моих затей в жизни, мне просто невыносимо было оставаться в стороне, как бы я ни старался. ― Я мотаю головой. ― Не смог. Тупо не нашел в себе сил.

А теперь я потерял ее навсегда, и мое сердце тут же зачерствело.

― И что теперь?

― Ты о чем? ― спрашиваю я, вновь встречаясь с ним глазами.

― Что ты чувствуешь к ней сейчас?

― Ничего не изменилось,

― Так почему она плачется мне в трубку каждый раз, когда я звоню ей? Почему ты до сих пор не с ней?

Я окидываю Фостера взглядом.

― Думаю, тебе известен ответ на этот вопрос.

― С каких пор ты стал позволять чужому мнению влиять на твою жизнь?

― С тех самых пор, как человек, которого я безмерно уважаю, назвал меня ничтожеством, ― выпаливаю я. Наболевшее выплескивается из меня прежде, чем я успеваю осечь себя. Почему я, черт возьми, не могу быть чуть менее прямолинейным? Я вновь провожу рукой по лицу. ― Я признаю, что ты был прав в своем определении, потому я сам о себе такого же мнения. И даже несмотря на то, что ты утверждаешь, что погорячился, это не отменяет истины, заложенной в твоих словах. Я неровня ей. Мне никогда не светит стать достойным ее.

― Нет, я был не прав, Роарк, ― без капли лукавства отвечает Фостер. ― Я действительно чертовски ошибался. В тот момент я был слишком зол. На то, что вы двое держали свои отношения в секрете, на то, что Уитни знала об этом, но тоже умолчала. Это не оправдывает меня, и мне бесконечно стыдно за то, как я обошелся с тобой и за слова, которые бросил в твою сторону... Но это было лишь проявление гнева... не от чистого сердца.

Я не в силах больше смотреть в его глаза.

― Ты один из лучших людей, что встречались мне на пути, Роарк. Ты всецело заботишься о благополучии каждого из своих клиентов. Ты предан своему делу, трудолюбив и всего добиваешься сам. Но прежде всего, ты искренне и самоотверженно влюблен в мою дочь, которую я никогда не видел столь поглощенной кем-то из мужчин, и за одно только это я безмерно уважаю тебя. ― Он встал из-за столика и навис надо мной, попутно застегивая куртку. ― Несмотря на то, что ты там себе надумал, ты более чем достоин моей дочери. Я желаю тебе найти в себе силы осознать это. Поверь в то, что ты сильный, целеустремленный, заслуживающий уважения мужчина. И, если твоя любовь к Саттон столь же сильна, не позволяй ей ждать тебя дольше, чем это уже случилось.

― Ты правда думаешь, что я достоин ее? ― окликаю я Фостера, когда тот направляется к выходу.

Грин оглядывается через плечо.

― Более чем достоин, Роарк. Более чем.

Эти слова окончательно обезоруживают меня.

― Что это на тебе надето? ― спрашивает Брэм, разглядывая мой прикид, как только я подхожу к столику. ― И где твои солнечные очки?

Я расстегиваю пиджак и беру в руки меню, лежащее передо мной.

― Это просто костюм, ты, кстати, тоже в нем.

― Да, но ты никогда не носил галстуков. Никогда. Ты всегда оставлял пару пуговиц расстегнутыми, чтобы демонстрировать свою мужскую грудь, ― комментирует он наличие на мне галстука стального цвета. ― А еще ты одет в синее, хотя всегда предпочитал черное. Почему синий? ― Брэм откидывается на спинку стула, не сводя с меня глаз. ― Ты побрит. Твои глаза не налиты кровью... Чтобы это значило?

Он анализирует, и я не собираюсь ему мешать.

― От тебя совсем не тащит алкоголем.

Анализ продолжается.

― Ты подстригся. И в целом выглядишь посвежевшим.

Продолжается...

― Твою ж мать. ― Анализ окончен. Он хватает меня за руку. ― Ты собираешься вернуть ее.

― По крайней мере, планирую.

― Планируешь? ― Брэм разворачивает свой стул так, что мы оказываемся лицом к лицу. ― И каков твой план? Что заставило тебя передумать? Может ты и предложение собираешься ей сделать?

― Притормози. ― Я одариваю его пресекающим взглядом. ― О каком предложении речь? Сначала мне нужно убедиться, что Саттон захочет иметь со мной что-то общее после того, как я буквально вычеркнул ее из своей жизни.

― Тебе стоит лишь воспользоваться своей фирменной ухмылкой, назвать ее «своей девочкой» с выраженным акцентом и все ― дело в шляпе. Можешь атаковать ее ротик своим языком.

― Более идиотского совета я не слышал, ― язвительно отвечаю я.

Он улыбается.

― Ладно, совет действительно идиотский. Ну а если серьезно, что заставило тебя передумать? Что произошло? В последний раз, когда мы виделись, я был уверен, что в ваших отношениях окончательно поставлена точка.