На глаза наворачиваются слезы, но я их сдерживаю.

Как бы мне хотелось верить тебе, мама.

— Я знаю, — шепчу я в ответ, прежде чем отпустить ее. — Я тоже тебя люблю.

Отступая назад, я направляюсь к двери, когда слышу, как отец говорит, что тоже уходит, поблагодарив маму за ужин.

Я быстро обуваюсь и надеваю куртку, надеясь сбежать до того, как произойдет еще одна конфронтация, но неудивительно, что в эти дни удача не на моей стороне.

Отец хватает меня за руку, как только я выхожу на террасу. Нас обдувает прохладный ветер, и я смотрю в зеленые глаза, которые в эти дни смотрят на меня лишь с отвращением.

— Хватит искать внимания, Ривер. Прекрати накуриваться. Перестань пропускать занятия и тренажёрный зал. Приведи свою жизнь в порядок, или тебе не поздоровится.

Чувак, пошел ты к черту вместе с той лошадью, на которой приехал.

Я поднимаю бровь и улыбаюсь:

— И что же ты сделаешь, папуля? Посадишь меня под замок? Заберешь мою машину? Скажешь, что мне нельзя видеться со своими друзьями?

Да, возможно, это ребячество — препираться с отцом. Но я давно не ребенок. У него был шанс в свое время. А теперь этот корабль уплыл.

Папа насмешливо качает головой, на его лице написано смятение.

— Я совершенно не понимаю, как ты успел стать таким разочарованием.

Я усмехаюсь, благодарный за туман в голове, потому что мог бы рассказать ему про нас с Рейном, чтобы уж точно шокировать. Однако туман не отменяет того, как его слова снова умудряются достичь цели. В моей голове постоянно звучит единственное слово. И всегда тоном его голоса.

Разочарование.

Я чувствую гримасу на своем лице, когда смотрю отцу в глаза, и, хоть убей, совершенно не понимаю, что такого сделал, чтобы это заслужить.

— Если хочешь найти разочарование в семье, посмотрись в зеркало, папа, — говорю я ему, слова застревают у меня в горле. — Потому что, может, я и не тот сын, о котором ты мечтал, но и ты, черт возьми, не тот отец, которого я хотел.

Я спотыкаюсь о собственные ноги, когда, шатаясь, добираюсь до своего Ровера, проскальзываю на водительское сиденье и включаю двигатель. Затем выруливаю на дорогу, не имея ни малейшего представления, куда направляюсь, потому что мой разум находится в миллионе мест одновременно, и я, кажется, не могу сформировать связную мысль, кроме как бежать из этого гребаного дома.

Моя неспособность нормально мыслить частично связана с кайфом, все верно, да и смешивать травку с алкоголем было худшей идеей на свете. Но не по этому я с трудом могу ходить, видеть или думать.

Нет, я испытываю умственную и эмоциональную пытку не только со стороны отца, но теперь и со стороны матери, за что ей огромное «спасибо».

Не могу поверить, что впервые за эти годы они встали на одну сторону в споре по поводу меня. Родители решили отложить свои распри в сторону и решили объединиться против меня, к чему я просто... не готов.

Не готов разбираться ни с чем из списка.

Семьей. Друзьями. Учебой. Футболом.

Жизнью.

Потому что знаю, что несусь по спирали вниз. Я чувствую это своим нутром, словно надвигающуюся полуночную бурю, готовую поглотить небо в раскатах грома и вспышках молний. Я чувствую, что конец близок, и понимаю, что скоро ничего не смогу сделать, чтобы это остановить. Я тону в печали, горе и отвращении к себе, которые поглощают каждый дюйм моего существа. И весь кислород высасывается из атмосферы.

Потому что я в ловушке.

В ловушке, которую создали мои родители, в попытке нарисовать идеальный портрет своего сына, потому что не могут смириться с тем, что у меня никогда не получится соответствовать их стандартам.

Я не такой, как им хочется, и не смогу этого изменить. И, что еще более важно, я даже не должен пытаться. Но по какой-то богом забытой причине всем, похоже, на это плевать.

Всем и каждому.

Как можно ожидать, что кто-то проявит хоть какое-то подобие заботы, если люди, которые должны любить меня, готовы отвернутся от меня первыми?

Всем. Плевать.

На меня. На мое счастье. На мою жизнь.

Каждый мой успех оценивается со стороны, и независимо от того, как упорно я стараюсь, независимо от того, сколько усилий вкладываю во все, что делаю, родителям никогда не бывает достаточно.

И никогда не будет.

Когда они смотрят на меня, все, что видят — своего сына, который мог бы быть идеальным. Он мог бы стать сияющей звездой в их мире, солнцем, вокруг которого вращаются планеты, ребенком, которым они бы хвастались перед своими друзьями или коллегами. Тем, кто создал из себя что-то, и семья им гордится.

Как жаль, что их сын би.

Какое разочарование.

И мне известно, что это так. Потому что оно выглядит, ощущается, звучит, пахнет и имеет вкус крушения.

Как будто все ваши мечты обливают бензином и поджигают близкие вам люди. Как будто самый сильный жар, обжигающий жарче, чем солнце, приносят их гнев и презрение. Словно по швам трещит ваша душа. Ваш каркас больше не в состоянии противостоять гравитации, и стены его становятся слишком тяжелыми, прежде чем превратиться в руины. А потом появляется вонь от гари, и вы больше не можете дышать, не задыхаясь.

И на вкус все это словно соль и тлеющие угли. Пепел прилипает к слезам, стекающим по вашему лицу, пока вы смотрите, как ваш мир — все, ради чего вы жили — разлетается вдребезги.

И нет ни единой подсказки, как это остановить.

Да и зачем? Зачем спасать то, что не достойно спасения? Потому что все, чего я хочу — это кричать, рыдать и стремиться к саморазрушению.

Что и делаю.

Из моего горла вырывается яростный крик — такой громкий, что стекла машины почти готовы разлететься вдребезги, когда я несколько раз бью кулаком по рулю. Я использую его как боксерскую грушу, выпуская боль и продолжая молотить по нему до тех пор, пока не остаюсь уверенным в том, что мои руки будут сплошь покрыты синяками. Из моих глаз текут слезы. Каждой своей соленой каплей они покрывают мои щеки, губы и шею.

Сдернув шапку с головы и бросив ее на пассажирское сиденье, я дергаю себя за волосы, отчаянно желая, чтобы мысли в голове исчезли. Но поток их не прекращается, поэтому я дергаю за пряди так сильно, что в руках остаются несколько волосков.

Боль в голове, руках, голосовых связках сливается в одно гигантское пятно агонии. Но этого недостаточно. Вместо того, чтобы избавить от боли в сердце, агония лишь усиливает ее.

Мне начинает казаться, что это никогда не прекратится, пока я не сожгу весь гребаный мир вместе со собой.

Потому что кто-то еще должен почувствовать, как страдание разрушает каждую клеточку моего тела — до такой степени, что я предпочел бы умереть. Боже, я мог бы просто чуть сильнее надавить на газ и проехать на красный свет. Или вывернуть руль на полосу встречного движения. Рвануть в горы и влететь в ограждение, умоляя о том, чтобы оно не выдержало.

Возможности умереть хоть отбавляй, тем более, что я дошел до точки, предпочитая отказаться от борьбы.

Похороните меня в земле и оставьте там гнить.

Потому что какой смысл жить?

Я разбит до такой степени, что даже сам себя не узнаю.

От меня остались лишь осколки из-за людей, которым я доверял, и которые решили встать и уйти из моей жизни, не попрощавшись и не оглядываясь назад.

Вся королевская конница и вся королевская рать в жизни не смогут меня собрать.

Я это знаю. И они знают.

Даже Рейн знает. Теперь уж точно, после того, что произошло в том чулане.

Но чего мне действительно хочется, так это орать на Рейна и остальных до тех пор, пока у меня не пропадет голос. Кричать, проклинать, и вынуждая слышать каждое свое слово.

Я постоянно чувствую боль. И устал злиться, быть подавленным и преданным каждым человеком в своей жизни.

И все же не могу заставить их быть восприимчивыми к моим эмоциям и неуверенности. В конце концов, эмоции непостоянны, нестабильны. Из-за них люди совершают глупые поступки, и ради чего? Зачем они вообще нам нужны, если вызывают одну катастрофу за другой? Чувства лишь подпитывают неуверенность до такой степени, что человек превращается в инвалида, не способного жить нормальной жизнью, не обращаясь к порокам, чтобы заглушить эмоции, которые не хочет чувствовать.

И для меня это любовь.

Все, чего я хочу — нет, все, что мне, черт возьми, нужно, — это чтобы кто-нибудь любил меня с той же силой, как и я люблю других — без колебаний и сожалений.

Всем сердцем. Всем разумом, телом и душой.

Я люблю именно так, не заслуживая меньшего взамен.

И все же моя жизнь была бы намного проще, если бы я мог заглушить все эти дурацкие чувства, вместе взятые. На самом деле, мне хочется побыть одному, сказать «к черту романтику и любовь», потому что, вселенная, похоже, считает, что это все, чего я заслуживаю. Но, суровая правда в том, что… мне уже одиноко.

Настолько одиноко, что тишина оглушает. Даже в толпе людей я чувствую одиночество.

Забытый. Ничего не чувствующий.

Я обреченно вздыхаю.

Как внутренняя пустота может быть такой тяжелой?

Вопрос каким-то образом возвращает меня к реальности, позволяя понять, что мой авто больше не двигается, и я остановился на обочине случайной улицы. Вот только она совсем не случайна. Потому что я замечаю оранжевый «вранглер» в жутком свете уличного фонаря.

Мой взгляд мечется вверх и вправо, и я обнаруживаю, что нахожусь в последнем месте, где должен быть.

Какого хрена я вообще сюда приехал? Я хочу побыть один. А искать Рейна и появляться в его квартире без предупреждения — полная противоположность одиночеству.

Тем не менее, я обнаруживаю, что открываю дверь своего внедорожника и выскальзываю в прохладную темноту ночи, направляясь по заснеженной дорожке к зданию.

Это глупо. Настолько глупо, что я даже не могу начать перечислять причины, по которым должен развернуться и пойти домой, в бар, или буквально куда-то ещё. Но, как уже говорил, из-за Кирана Грейди я превращаюсь в совершенного идиота.