Рейн опускает взгляд и встречается с моими глазами.

— Ты даже не представляешь, как чертовски приятно слышать это от тебя.

Я вздергиваю бровь, серьезно? Но он только смеется и качает головой.

— Ну нет, то есть, ты знаешь. Но это просто... — он прерывается, добавляя еще краски на свою кисть. — Я не знаю. Я не умею быть уязвимым или открытым. И большую часть времени с тобой это происходит само собой, мне не нужно об этом думать. Это пугает, но в то же время я никогда не чувствовал себя...как бы сказать, в безопасности?

— Я понимаю, — говорю я ему. Потому что чувствую то же самое.

Хотя моя семейная жизнь была намного лучше, чем у Рейна, мы оба испытываем трудности, когда дело доходит до любви. Дарить ее людям, которые ее не заслуживают, и знать, что никогда не получим достаточно ее взамен. Это чертовски отстойно, но из-за этого я еще больше ценю это чувство. Поэтому я не сомневаюсь, что Рейн чувствует то же самое.

— Черт, — говорит он, в его голосе звучит ироничный смех. — Если бы я знал, что эти три маленьких слова вызовут такую реакцию, я бы не боялся их сказать.

Это привлекает мое внимание.

— Когда ты узнал?

Рейн снова начинает водить кистью по моей спине легкими движениями, молчит минуту, а потом говорит.

— В хижине. В последнюю ночь, когда мы были там. — Он замолкает и облизывает губы, а прослеживаю за ним взглядом. — Я правда это сказал. Но ты спал. И я сказал это на гэльском.

— Я думаю, это жульничество. — тихонько смеюсь я.

— Вроде того, — усмехается он, возобновляя смешивание светло-голубого цвета перед нанесением его на мою кожу. — Но я все равно сказал. Что само по себе уже чудо. Но сказать тебе, пока ты не спишь, да еще и на понятном тебе языке?

 Я вздохнул и снова закрыл глаза.

— Что ж, я рад, что ты это сделал.

Рейн снова замолкает, продолжая работать, позволяя мне потеряться в уютной тишине между нами. Я не знаю, прошло несколько минут или часов с тех пор, как мы разговаривали. Но это не имеет значения.

Все еще трудно поверить, что это происходит на самом деле. После нескольких месяцев, которые мы провели в разлуке, я никогда не ожидал такого поворота событий, даже если бы надеялся на это каждый день.

Словно прочитав мои мысли, Рейн прочищает горло.

— Я знаю, сейчас мне кажется, что так и будет, но это не всегда будет так легко.

— Я знаю.

— Уверен? Мы будем ссориться. Зная нас, вероятно, вечно.

Рейн смотрит на меня.

— Нам всего двадцать один год, — шепчет он. — Как мы можем знать, что это навечно, когда сами еще едва пожили?

Я вспоминаю слова Тейлора, сказанные в тот день, когда мы все вместе были в Вейле, и на секунду задумываюсь над безумным советом лучшего друга в стиле Йоды.

— Когда человек, с которым тебе суждено быть, встает у тебя на пути, ты хватаешь его и держишься изо всех сил. И неважно сколько нам лет. Ты частенько можешь услышишь, что некоторые люди встречают в пять лет свою родственную душу или что-то в этом роде. Кто сказал, что мы не можем встретить свою половинку в двадцать один год?

Рейн приподнимает брови.

— Ты хочешь сказать, что я твоя родственная душа?

Я закатываю глаза.

— Смейся сколько угодно. Но если бы это было так, мы бы были навсегда вместе, верно? Это не я глупый. Это логика.

Он качает головой в шутливой невинности.

— Нет. Не логика. Как по мне, так это что-то совершенно другое.

Господи боже, я убью его.

Я вздыхаю.

— Ну же давай. Пожалуйста, Рейн, поделись с классом.

С совершенно серьезным лицом он наклоняется ко мне и говорит.

— Звучит и выглядит очень похоже, — он замолкает для драматического эффекта, и засранец действительно взмахивает на меня ресницами. — На эмодзи с влюбленными глазами.

Я моргаю, изображая безразличие, когда на его лице медленно появляется ухмылка.

— О, да ладно. Это смешно, и ты это знаешь.

Взмах ресниц.

— Это нормально Рив, если ты смотришь на меня глазами с сердечками. Ты ведь знаешь это, да?

Взмах ресниц.

— Слушай, я не осуждаю тебя за это. В конце концов, я твоя родственная...

Рейн не успевает договорить, потому что я бросаюсь на него, одним быстрым движением повалив его на матрас, устроившись на его коленях и прижав руки Рейна над головой.

Его палитра и тюбики с краской, большинство из которых закрыты, но есть и несколько открытых, разлетаются по белой простыне на кровати. Краска повсюду, даже на его груди и на волосах, разбрызгана и размазана по кровати. Беспорядок только усиливается, когда он переворачивает меня на спину все еще с его влажной работой на моей коже.

— Душа, — заканчивает он, с коварной ухмылкой на губах. — А теперь посмотри, какой беспорядок ты устроил, Abhainn. Здесь повсюду краска, — грубо шепчет Рейн, вжимаясь своими бедрами в мои. — Ты хотел получить еще один раунд секса с краской? Ты ведь знаешь, тебе нужно было только попросить.

Я бросаю на него еще один взгляд, решив не думать своим членом.

— Нет, я хотел заставить тебя заткнуться из-за этой ерунды про родственную душу. Забудь, пожалуйста, что я вообще это говорил.

Он ухмыляется.

— Ты знаешь, что лучший способ заставить меня заткнуться — это засунуть...

Я закрываю Рейну рот ладонью, физически прерывая его. Вот только этот придурок лизнул мою ладонь, и от неожиданности я отдергиваю руку.

Я вытираю руку, покрытую его слюной, о его лицо.

— Я тебя ненавижу.

— Я тоже тебя ненавижу, — говорит он и медленно целует меня в губы. Когда Рейн отстраняется, то встречается с моим взглядом, улыбаясь моей любимой улыбкой. Той, которая говорит, что он мой, и я не могу сдержать свою ухмылку. Ямочки и все такое.

— Да? — смеюсь я.

— Ага, — соглашается Рейн, снова целуя меня. — Очень-очень сильно.