Повернувшись к нему, я вскинула голову.
— Спасибо за премиальные, — прошептала я. — И букет.
Он опустил взгляд ко мне. Затем кивнул. После чего посмотрел поверх моей головы и оглядел комнату.
Тридцать семь минут спустя мы стояли в часовне вместе с Либераче.
Через десять минут Уокер громыхнул Либераче, чтобы тот отошел в сторону, пока фотограф занимался своим делом, ему не хотелось видеть Либераче на фото. Либераче выглядел подавленным. Я одарила его ослепительной улыбкой, желая помочь справиться с унынием, и обрадовалась, увидев, что это сработало. Затем Уокер рывком притянул меня к себе, обнял за плечи и уставился пустым взглядом в камеру. Я обняла его за талию, подалась вперед, прижалась к его боку и направила ослепительную улыбку на фотографа. Потом фотограф нас сфотографировал.
Через десять минут дама в стразах вручила нам папку с фотографиями и свидетельством о браке.
Через минуту мы уже сидели в моей машине.
Что и привело меня к настоящему моменту. Замужем. С букетом в руке, свадебными фотографиями и свидетельством о браке на коленях.
И я подумала, что в ту минуту, когда Ронни лишили стипендии и он пошел по наклонной, мне не следовало строить из себя девушку, которая держится за своего мужчину.
Я должна была его бросить и двигаться дальше.
Но я этого не сделала.
А теперь я была замужем за незнакомцем с пистолетом, прошлым, в котором Шифт ему должен, и он был из тех мужчин, для которого одаривать «свою женщину» дорогущими бриллиантами было обыденным делом.
Но даже несмотря на эту неопровержимую правду, нельзя отрицать, что у нас с Таем Уокером была охрененная свадьба.
«Чарджер» с рычанием остановился перед нашим отелем, мы передали ключи парковщику, а затем я последовала за Уокером внутрь. Лишь войдя, я засекла «скелета». Он слонялся вокруг, ждал, наблюдал и заметил нас примерно через две секунды после того, как я увидела его.
Живот сжало, и я мгновенно, без всякого приказа, переместила папку, конверт и клатч, зажав их под мышкой, освобождая руку, чтобы взять ею Тая.
Я просунула пальцы между его пальцами, сплетая их вместе, и придвинулась к нему ближе.
Не переставая идти, он склонил ко мне голову, и его сказочные, изогнутые брови поднялись на полсантиметра.
— «Скелет», — прошептала я, прижимаясь к нему, пока мы двигались.
— Повтори?
— «Скелет», тот чувак. Твоя тень.
Он сжал мои пальцы и остановил нас перед лифтом, подавшись вперед, чтобы нажать кнопку, но не оглянулся.
Когда он вернулся в вертикальное положение, я прильнула к нему еще теснее.
Он уставился на двери лифта, но пробормотал:
— Ты его засекла?
— А ты нет?
— Да. Просто удивлен, что ты заметила.
— Его трудно не заметить.
— Наполовину идиот, — пробормотал он.
— Хм, — пробормотала я в ответ.
Ты станешь моей женой и будешь вести себя как моя жена, пока все не закончится.
Вот что он сказал.
Таков был уговор.
И чтобы стать чистой и свободной, мне нужно было делать то, что положено.
Именно поэтому я прижалась к нему, отпуская его руку, но двигая свою к его груди, скользя вверх, выше и выше, пока она не обвилась вокруг его шеи.
Он склонил голову, и его глаза встретились с моими.
Я поднялась на цыпочки, но мне не хватало роста, и требовалась его помощь.
— Мы только что поженились, — прошептала я.
Он пристально посмотрел мне в глаза, но не сказал ни слова.
— У меня в руках свадебный букет.
Снова пристальный взгляд и снова тишина.
— Тай, он наблюдает.
Он продолжал молча смотреть мне в глаза, но его рука коснулась моей талии, скользя по ней так легко, что если бы не обжигающий след, я бы убедила себя, что ее там нет. Затем он прижал меня к себе и склонился, давая мне столь нужные дюймы.
Потом его губы оказались на моих губах.
И когда это произошло, я вспомнила наш свадебный поцелуй. Который пообещала себе похоронить в воспоминаниях. Которые, я знала, буду помнить всегда.
Наш свадебный поцелуй не был целомудренным. Не был отстраненным. Не был лишен эмоций.
Он прижимал меня к себе, наши головы были наклонены, языки вторгались в открытые рты, пальцы ног подгибались, колени слабели, кости плавились, поцелуй был глубокий, влажный, голодный, плотский. Казалось, он длился вечность, и все же был недостаточно долгим.
И теперь, когда воспоминание было еще свежим и острым, оно нахлынуло приливной волной, хоть я и пыталась его похоронить, я чувствовала под ладонью тепло и бархатистость его кожи, его губы касались моих губ, сжав пальцами его шею, я тесно прижалась к его груди, и мой рот открылся по собственной воле.
Его язык выскользнул наружу и коснулся кончика моего языка.
Тепло нахлынуло на меня бушующим потоком.
Лифт издал сигнал.
Он поднял голову, его рука с моей талии исчезла, но сомкнулась вокруг моей ладони, и он потащил меня в лифт.
Он нажал на кнопку. Затем его рука вернулась, присоединившись к другой, мое тело столкнулось с его, он опустился к моему, уже обращенному вверх, лицу, свободной рукой я скользнула по его плечам, моя рука с букетом двигалась вокруг его руки, все, что я зажимала под мышкой, упало на пол лифта, но я не обращала на это внимания, и его рот коснулся моего. Мои губы раскрылись, давая ему мгновенный доступ.
Он принял приглашение.
Мои кости расплавились, и мне пришлось крепко за него держаться.
Двери лифта закрылись.
*****
Я положила папку, конверт и клатч, которые Уокер подобрал с пола лифта и вручил мне после поцелуя, на столик у окна в гостиничном номере. Потом осторожно положила букет на бок.
Обернувшись, я увидела, что он сидит за столом и листает папку из кожзаменителя. Затем он снял телефонную трубку, нажал две кнопки и поднес ее к уху.
Я стояла и слушала, как он говорит в трубку:
— Да, номер шестьсот двадцать три. Бутылку «Кристалл», два бокала, — Он склонил голову, и коснулся длинным пальцем кожзаменителя, продолжив: — Две миски похлебки из моллюсков. Две порции ребрышек, одну с картошкой, другую с еще каким-нибудь гарниром. — Он перевернул страницу. — Кусок чизкейка. Кусок шоколадного торта с трюфелями и взбитыми сливками. Одну панна-котту. Одно сливочное мороженое с горячей помадкой. И еще бутылку «Кристалл». Доставьте это через час. Нет. Полтора часа. — Пауза. — Правильно.
Потом он повесил трубку и посмотрел на меня.
И тогда спросил:
— Любишь ребрышки?
Я расхохоталась.
Когда я перестала смеяться, он невозмутимо смотрел на меня.
— Э-э... да, спасибо, что спросил, — ответила я, все еще улыбаясь, потому что ничего не могла с собой поделать, он был веселым, даже если так не думал, и затем закончила: — Хоть и с опозданием.
Он ничего не ответил, на ходу снял пиджак, бросил его на сумку, подошел к кровати и сел.
Я поняла, что ничего не ела с тех пор, как пообедала сэндвичем с тунцом. Во время похода по магазинам я залпом проглотила два латте, потому что легко могла обойтись без еды.
Без кофеина — ни за что на свете.
И я умирала с голоду.
— Полтора часа? — сказала я ему в спину, когда он стягивал ботинки.
— Мужчина женится на такой женщине, как ты, одетую в такое платье, он захочет шампанского, но не будет думать о еде. Тем не менее, он захочет, чтобы у нее было что-то особенное, поэтому удостоверится, чтобы она это получила, — сказал он ботинкам.
Я потянулась к столу, чтобы удержаться на ногах, потому что комплимент не прозвучал экстравагантно, но это не означало, что он не оказался в высшей степени эффектным.
И он заметил платье.
И это очень много значило для меня — и комплимент, и то, что он обратил внимание на платье. Я не знала почему, мне просто было важно. И говоря, что это много для меня значило, я имею в виду, очень много.
Я сглотнула.
Потом выдавила:
— Может, и так, но...
Он встал и повернулся ко мне, его руки потянулись к пуговицам на рубашке.
— «Скелет»?
— Да.
— Предполагаю, он в конце коридора и наблюдает.
Мой желудок снова сжался.
— В самом деле?
— Да.
Вот тогда-то я и подумала: «ох, к черту все».
Поэтому совершила попытку спросить:
— Почему?
Расстегивая рубашку, он уставился на меня. Затем полностью ее расстегнул и подошел к своей сумке.
Но не ответил.
Я вздохнула.
Пока он копался в сумке, я повернулась к столу, взяла букет и пошла с ним в ванную. Заткнув раковину пробкой, наполнила ее водой и положила туда букет, жалея, что у меня нет ножниц, чтобы срезать стебли для лучшего питания. Мне не хотелось, чтобы букет завял. Пока нет. Не завтра. Не на следующий день. Я хотела сохранить его как можно дольше. И не из-за цены в сто пятьдесят долларов. Я не понимала причины. Просто знала, что так надо.
Я решила, что позже отпилю стебли ножом для стейка.
Вернувшись в спальню, я увидела Тая на кровати, он устремил глаза на включенный телевизор, по которому шел бейсбольный матч, но звук был убавлен до минимума. Он не снял рубашку, и она была широко (но недостаточно широко) распахнута, выставляя напоказ грудь, пресс и татуировки. Ступни были босые. Он вытянул длинные мускулистые ноги, скрестив их в лодыжках. Он прислонился к изголовью кровати, одна его рука была поднята и заведена за голову.
Это большое, красивое, откинувшееся на постели, тело, как обычно излучало энергию крупного мужчины, которая несколько поутихла, но полностью не исчезла, его великолепные глаза сосредоточились на игре, в спокойном состоянии фантастические черты лица выглядели не менее фантастично, и я задалась вопросом: какого хрена?
Зачем, имея такую внешность, обращаться к сутенеру за женщиной? Когда ты можешь спуститься на лифте и увидишь у игровых автоматов по меньшей мере пару десятков женщин, которые падут к твоим ногам, ухватившись за возможность выдать себя за твою жену, и тебе не придется лишаться пятидесяти тысяч или маленького состояния в бриллиантах.
— Э-э… Тай... — начала я, но в этот момент раздался стук в дверь.
Он встал с кровати, а я двинулась через комнату. Вошел официант с подносом, на котором стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского, завернутым в накрахмаленную льняную салфетку, и двумя бокалами по бокам. Он поставил его на стол у окна.