Тем не менее я немного собрался и сказал: «Простите; думаю, я слегка замёрз».

Она приняла это извинение без следа насмешки. «Мне жаль… в это время года наш климат не очень приятен. Вам следует посетить наш город весной; это гораздо приятнее». Она улыбнулась, чуть задумчиво.

Это показалось настолько нелепым человеческим замечанием, что я не смог придумать ответ, поэтому, просто кивнул.

«Итак», сказала она всё ещё улыбаясь. «Байрон хотел бы встретиться с вами немедленно». Она повернулась и я понял, что должен следовать за ней.

Она пошла к освещенной прихожей. Её грациозность в облегающем платье была ещё более завораживающая, чем у вдовьего загона, и я споткнулся о край ковра и громко затопал, пытаясь восстановить равновесие. Она не обернулась.

Из нашего прохода по дворцу я ничего не могу вспомнить. Обычно я чрезвычайно заинтересован в деталях меблировки, декора, предметов искусства — меня всегда очаровывают очень состоятельные люди и их специфические вульгарности.

С таким же успехом я мог идти за ней через невыразительный белый тоннель; всё, что я мог видеть, была Мэделен.

Но мало-помалу другие ощущения просачивались, становились сильнее. Было зловоние: резких химикалий и болезни. Лампы потускнели. Мэделен двигалась более медленно и в её грациозной походке появилась странная неуверенность.

Наконец она остановилась, остановился и я — после того, как поравнялся с ней, отчаянно желая хотя бы мельком увидеть её профиль. Она бросила на меня двусмысленный взгляд, а потом заговорила. «Гражданин Хендер, мой муж, Байрон Осимри Барраматта».

Когда я с неохотой отвернулся от неё, я почувствовал приступ смущения, а за ним — небольшой шок отвращения.

От Байрона Осимри осталось немного. Его остатки лежали на узком столе поддержания жизни, опутанные трубками и проводами-датчиками, покрытые гладкой чёрной пластиковой простынёй. Было так, словно там лежал скелет, но скелет из какого-то мягкого вещества, сплющивающегося. Его лицо было скрыто под коже-маской, и я подумал, были ли эти умные, правильные черты лица на маске — чертами Осимри до того, как они разрушились. Его глаза просвечивали сквозь маску, сальные чёрные выпуклости, каким-то образом ещё более отвратительные, чем что-либо ещё. Я представил, как он, должно быть, выглядит под простынёй, лужа разлагающейся плоти, крошащиеся кости, выступающие из гнили.

Я испытал краткое ужасающее видение: красота Мэделен страстно прижимается к этому живому трупу. Я сразу же отогнал этот образ от себя, прежде чем смог почувствовать тошноту, дрожь или как-то ещё проявить свою реакцию.

Его тело и голова оставались без движения, пока он говорил искусственно сгенерированным голосом. «Гражданин Хендер! Добро пожаловать в наш дом». Он звучал несоответственно энергично.

Я сумел вежливо кивнуть и сказал: «Спасибо, Гражданин Осимри».

Последовало неловкое молчание, во время которого я боролся с желанием посмотреть на Мэделен, хотя я почти ничего не ощущал, кроме её тёплого присутствия рядом со мной.

«Итак», — наконец сказал Осимри. «Мэделен говорит, что вы способный художник. Она почти с энтузиазмом говорила о наброске, который вы ей показали. Вдовьего загона, не так ли?»

«Она так говорила?» Эту фразу я подразумевал как уклончивую любезность; а вышла она с примесью изумлённого удовольствия.

«Да, говорила», — сказал он как-то сухо. «Как ты выразилась, дорогая? Тот рисунок Гражданина Хендера уловил „какое-то опустошение и стерильность“, — думаю так ты сказала».

Здесь было какое-то скрытое течение, какая-то эмоциональная борьба, которую я совершенно не понимал. Я взглянул на Мэделен, её лицо было странно напряжено — хотя это выражение ничего не отнимало от её красоты.

Я был удивлён, что умирающее тело Осимри смогло сохранить такую упрямую страсть, но её наличие заставило меня насторожиться. «А», — сказал я глупо. «Ну, предварительный набросок, вы знаете».

«Понятно», — сказал Осимри. «Вы принесли портфолио? Можно посмотреть?»

«Конечно», — сказал я и повернулся, чтобы установить мольберт. «Так будет нормально?» — спросил я, имея в виду расположение мольберта.

«Так хорошо. Я устроил всё так, что моё зрение исчезнет в последнюю очередь. По очевидным причинам». Его ужасные влажные глаза повернулись к Мэделен.

Я установил на место лист мультипамяти и активировал его.

Я указал на изображение. «Эта сцена нарисована во время моего посещения Снега. Вы знаете об эфемерах, которые когда-то жили там? Это был один из их портретных залов — сейчас, конечно, разрушенный». Мультипамять показала коридор, занесённый снегом. По его заплесневелым стенам косо висело несколько изорванных картин, вся сцена целиком заключалась в рамку из провисшего дверного проёма. Я гордился этим экземпляром; благодаря удаче или нечаянному умению разнообразные углы образовали тёмный вихрь, вибрирующий на краю хаоса.

Осимри ничего не сказал. Я перешёл к следующему изображению. «Это придворный портрет Линианского верховного палача в день перед его отставкой». Это был необычный заказ, но я снова был доволен результатом. Мне удалось придать синему жабоподобному инопланетянину почти человеческое выражение достойно ожидаемой печали — хотя я никогда не был полностью уверен, что этот эффект был подходящим. Инопланетяне есть инопланетяне.

«Превосходная работа», — сказал Осимри. «Но нет ли у вас образцов из нашего маленького городка?»

«Ну», — сказал я. «Я пробыл здесь совсем недолго и всё, что у меня есть, это, на самом деле, грубые наброски. Я не горжусь ими».

«Вздор, Хендер», — сказал он. «Я уверен, они чудесны — но я буду держать в уме, что они — ещё не законченные работы. Покажите нам». В искусственном голосе была резкость, словно он не останется таким вежливым, будь я настолько глуп, чтобы перечить ему.

Я почувствовал внезапную дрожь мрачного предчувствия. Всегда опасно иметь дело с очень богатыми; они часто отказываются признавать границы, которые люди по-меньше должны соблюдать. Возможно я был беспечен, придя сюда.

«Если желаете», — сказал я наконец. «Хотя, как я сказал, у меня есть лишь несколько вещей». Я убрал мультипамять, на которой было моё стандартное портфолио, и заменил её планшетом с набросками.

Я показал изображение резных ворот над Пляжем Встречи.

«А», — сказал он. «Теперь кажется, что это было так давно, когда я прошёл под ними. И всё же, очень недавно, по счёту дней. Следующая картина!»

Я дотронулся до мультипамяти и вызвал набросок вдовьего загона.

Несколько долгих секунд он исследовал его. В конце концов он сказал: «Выразительная работа, но я не вижу меланхолии, которую описала Мэделен. Мне он видится довольно мирным изображением».

Снова я почувствовал скрытое течение конфликта, но в этот раз я не осмелился посмотреть на Мэделен.

Я вывел набросок обнажённой красно-волосой сильфиды.

Мгновение он пристально глядел, не реагируя, потом сказал: «Сильфида?»

«По-моему, так», — сказал я, немного уязвлённый его сомневающимся тоном.

«Некоторые мужчины в душе так мелки, что им требуется зависть других. Поэтому они выпускают своих любимых на улицы». Его голос стал ниже. «И всё же, это понятное побуждение… если вульгарность, в этом случае, кому-то доставляет удовольствие. Скажите мне, Хендер, вы любите вызов? Думаете, вы сможете преуспеть там, где многие другие потерпели неудачу? Создать изображение сильфиды, которое бы передавало её более-чем-человеческую красоту?»

«Эта мысль приходила мне в голову», — сказал я осторожно.

«Хорошо! Показывайте дальше».

Как только я показал набросок появляющейся сильфиды, видимой через вытянутые в мольбе руки ищущего, тело Осимри затряслось. Я был поражён; я думал, что подобное движение в его разлагающемся состоянии было невозможно.

«Выключите», — проскрежетал он. «Выключите!»

Я немедленно отключил мультипамять. «Простите», — сказал я. «Я не хотел вас обидеть».

Осимри лежал молча, его отталкивающие глаза застыли на мне. Молчание длилось так долго, что я засомневался, не умер ли он, и уже был готов сказать что-нибудь необдуманно смелое, когда он наконец снова заговорил.

«Нет», — сказал он. «Вы сделали не больше, чем я просил. Но то, что вы показали мне, было настоящей ложью. Или ложной правдой, если предпочитаете. Посмотрите на Мэделен и скажите мне, что она всего лишь то создание, что вы нарисовали. Смотрите!»

Так что я посмотрел. Она ответила на мой пристальный взгляд с некоторой прохладой, но без самосознания. Или возмущения.

«Понимаю вашу точку зрения», — сказал я, но мне было интересно, почему мы говорим о ней, словно её здесь нет. Или словно она была каким-то неодушевлённым предметом.

«Хорошо. Хорошо. Мне нравится ваша работа, Хендер, и, кроме того, через день или два я умру, а какова вероятность того, что прежде, чем я превращусь в мясо для червей, случайно зайдёт другой художник хоть какой-то репутации?»

Я всё ещё смотрел на Мэделен и увидел, как печаль сошла на её лицо. Рот её задрожал и одним уголком опустился вниз. Я с неохотой возвратил своё внимание к Осимри.

Я почувствовал необходимость сказать что-нибудь вежливое, хотя на самом деле Осимри казался мне уже мёртвым, говорящим трупом. Но прежде, чем я смог сформулировать какое-нибудь сочувственное замечание, он продолжил.

«Итак. Мой заказ — это портрет моей дорогой Мэделен, сделанный с приложением всех ваших сил. Приходите снова завтра ночью, в это же время, и начинайте». Он кажется рассматривал сделку как заключённую, и я бы не осмелился возразить ему, даже если бы не хотел так отчаянно нарисовать её.

«Если я умру раньше, чем вы закончите, я должен верить, что вы закончите работу». Он сделал паузу, в его глазах появился тусклый свет. «Я могу верить вам?»