Глава 13

Господи, часы остановились. Я завел их вчера, у них нет причин останавливаться сейчас. Конечно, это может ничего не значить. Но в тишине так и витает напряжение. Как бы я хотел покинуть этот дом. Как же я мечтаю уйти.

Я нашел Лору в комнате Наоми. Она играла с кукольным домиком, который мой отец сделал для Наоми. Ей исполнилось три года, и она была слишком мала для такого домика, но он хотел, чтобы домик у нее появился. Отец сделал его по образцу того, который увидел в музее игрушек в Уоллингтон-Холле в Нортумберленде, изменив дизайн оригинала, чтобы его версия представляла собой более или менее точную копию дома, в котором мы жили.

Лора говорила сама с собой низким голосом. По крайней мере, тогда я думал, что ее шепот предназначен для нее самой. Теперь, конечно, понимаю лучше. Шепот предназначался Наоми. И, вполне возможно, Кэролайн и Виктории, хотя не могу быть уверен. Не то чтобы это имело значение сейчас.

Она держала в руках маленьких кукол и с необыкновенной тщательностью расставляла их по комнатам крошечного домика. Наоми уже давно дала куклам имена. Тогда я еще не догадывался, благодаря какому знанию. Чарльз, Лора и Наоми, конечно же. И Кэролайн, и Виктория, обычные имена, ничего не значащие. И доктор и миссис Лиддли, которые заставили нас смеяться. Боже правый, как мы смеялись! Мы удивлялись, откуда она выдумала такие имена.

Я забрал у Лоры кукол и повел ее от маленького домика. Она последовала за мной без протеста, как послушный ребенок, у которого закончилось время игры. Мы вернулись в постель, но до конца ночи никто из нас не спал. С чердака больше не доносилось никаких звуков, и я не сказал Лоре, что слышал их. На полу у туалетного столика в холодном электрическом свете блестели осколки стекла.

На следующее утро Льюис приехал вскоре после девяти часов. Я представил его Лоре. Казалось, не имело смысла продолжать шараду. Я сказал ему, что Лора видела фотографии. Правда, уже позже, когда ее не было в комнате, признался, что некоторые из них я утаил. Тогда он быстро рассказал мне, что сам увидел на снимках, проявленных накануне, речь о которых шла по телефону.

— Они последовали за вами в Египет, — сказал он. — Все они. Включая Наоми. Они, кажется, переходят... из состояния в состояние. Иногда вполне нормальные, какими они были бы при жизни. Иногда такими, какими они стали в момент смерти. Иногда без реальной формы. Как будто они постоянно движутся и ускользают.

Я содрогнулся. Не стал просить показать мне эти фотографии.

— А что насчет чердака? — спросил я. Лора готовила кофе. У нас появилось несколько минут наедине.

Его лицо стало пепельным. Он оглянулся на дверь.

— Все в порядке, — успокоил я. — Мы услышим, как она идет. Ради Бога, расскажите мне, что вы увидели.

Вместо ответа он полез в портфель, который принес с собой, и достал небольшую пачку фотографий. Я заметил, что его рука дрожала.

— Вчера вечером, — поделился Льюис, — до того, как позвонил вам, я думал, что схожу с ума. Что бы вы ни делали, не позволяйте вашей жене видеть ничего из этого. Она и так выглядит неважно, если вы не против, что я так говорю. А вот это, — он коснулся маленького пакета, — может отправить ее прямо за грань.

Он положил пакет на журнальный столик.

— Все в порядке, — проговорил он. — Они не причинят вам вреда. Не средь бела дня. Я видел их в своей фотолаборатории. Поверьте, я бы не отказался, чтобы кто-нибудь оказался рядом со мной.

Я открыл пакет и достал первую фотографию. Сначала подумал, что произошла какая-то ошибка. Это совсем не наш чердак, а другая комната, странная комната, в которую я никогда не ступал ногой. Во-первых, она казалась длиннее, чем чердак. Стены оклеены унылой светло-коричневой бумагой, на полу лежат невзрачные ковры, беспорядочными группами стоит тяжелая старинная мебель. И свет — свет какой-то неправильный, он принадлежал другому времени года. Возможно, середине зимы.

— Нет никакой ошибки, — заверил Льюис. — Это кадры с той же пленки, что и остальные. Сами увидите.

Еще несколько снимков той же выцветшей, незнакомой комнаты. Яркие, полноцветные фотографии, сделанные современной камерой, но в комнате нет ничего современного. На одном снимке горела масляная лампа, но почему-то свет казался гораздо менее выраженным, как будто с момента первого снимка прошло несколько часов или дней и дело близилось к вечеру. Не знаю почему, я ощутил в этой сцене чувство большой меланхолии, как будто комната, на которую смотрел, пропитана очень глубокой печалью. Обстановка выглядела потрепанной, непропорциональной, неэстетичной. Даже свет казался испорченным из-за его прохождения через воздух комнаты.

Льюис положил руку на мое запястье. Ноготь задел кость.

— Спокойно, сейчас, — предупредил он.

На следующей фотографии комната изменилась. Стул валялся на боку. Ковры свернуты, остались лишь голые доски пола. А стены... Стены оказались измазаны кровью. Нет, не измазаны, а заляпаны. Кровь казалась свежей, как будто кто-то только что обагрил ею стены. Часть крови капала и на пол.

— Продолжайте, — прошептал Льюис.

Другой ракурс. Кровь на стенах, как и раньше, но при другом освещении. Две неясные фигуры на переднем плане. Я присмотрелся внимательнее. Двое детей, девочки. Они стояли на четвереньках, голые и очень худые. Одна смотрела в камеру, другая — на пол. На их коже и длинных, свалявшихся волосах виднелись следы крови. Их тонкие шеи обвивали кожаные ошейники, а сами ошейники крепились к цепям. Мне показалось, что я узнал их, понял, что видел их раньше:

— Да, — подтвердил Льюис. — Те же самые.

Я убрал эту фотографию, открыв следующую. На этой фотографии оказалась только одна маленькая девочка, старшая из двух. Она снова была обнажена, как и раньше, но вся в крови. Она была... Что мне сказать? Что я могу осмелиться написать? Я упомяну только ее руки. Она вытянула руки в мою сторону, в сторону зрителей. Руки подняты в немом жесте... чего? Ярости? Призыва? Отвращения? Соблазна? Руки были отрублены у запястий. Не отрублены, а отрезаны с точностью, похожей на хирургическую. Это все, что я скажу. Это все, что у меня хватит смелости сказать.

В коридоре послышались шаги Лоры. Раздалось звяканье посуды. Я быстро собрал фотографии и передал их Льюису, который сунул их в свой портфель. Лора позвала. Я встал, чтобы открыть дверь. Когда подошел к ней, меня охватила волна сильнейшей тошноты. Я не успел добраться до ванной. Вместо этого я выблевал свой завтрак на полпути вверх по лестнице.

Когда я вернулся, то сделал вид перед Лорой, что мой желудок отреагировал на напряжение прошедшей ночи. Она, конечно, мне не поверила. Лора посмотрела на меня и Льюиса так, словно подозревала нас в какой-то вопиющей лжи. Я поднял чашку кофе и выпил ее глоток за глотком, без сахара, такой же черный, как и мое настроение.

У Льюиса нашлось мужество, которого мне не хватало.

— Миссис Хилленбранд, — сказал он, — я только что показывал вашему мужу еще несколько фотографий. Их снимали вчера на вашем чердаке. Они содержат... — Он колебался. — Скажем так, они вызывают глубокую тревогу. Я показал Чарльзу не самые плохие из них, во всяком случае, не самые худшие. Но вы видели эффект от тех, которые он видел.

Лора ничего не сказала. Он продолжил:

— Я думаю, у вас есть два варианта. Первый — вы покидаете этот дом сейчас, сегодня, как только соберете вещи. Найдите агента, выставите дом на продажу, избавьтесь от него. Начнете новую жизнь в другом месте. — Он сделал паузу.

— Это ваш первый вариант. К сожалению, он может оставить ситуацию неразрешенной. Тот, кто придет сюда после вас, вполне может найти то, с чем столкнулись вы.

— Всё не так уж ужасно, — заявила Лора. — Я не вижу причин уезжать из дома из-за этого.

— Нет, — ответил Льюис. Он говорил очень спокойно. Он все хорошо обдумал. — Вы совершенно правы. Пока что ничего страшного не произошло. Это скорее вопрос нервов. Но недавно случилось нечто, что нарушило равновесие. Этим чем-то, как я подозреваю, стала смерть вашей дочери. До этого вас ничего не беспокоило. Эти — как их назвать? — образы, фантомы, что угодно, присутствовали не только здесь, но и везде, куда бы вы с мужем ни поехали. Например, в Венеции. И в других местах, я уверен.

— Но после смерти Наоми они, кажется, начали становиться более заметными в доме и вокруг него. Чарльз сказал мне, что вы действительно встречались и разговаривали с маленькими девочками.

Лора кивнула. Я не уверен, но мне кажется, она задрожала. Больше страха в воспоминаниях, чем в действии. Льюис продолжил.

— На фотографиях из Египта и тех, что сделаны здесь, они начинают меняться.

— Меняться? — Брови Лоры слегка приподнялись. Неужели она и тогда подшучивала над ним?

— Перемещаться между различными состояниями. Проявлять себя более чем в одном обличье. Особенно маленькие девочки, а также женщина в сером и ваша дочь. Они меняют форму, я не буду описывать, как. Но если бы вы увидели их в их... измененных состояниях, вы вряд ли стали бы поднимать брови.

Значит, он все-таки заметил. Ну, он не был слабаком, наш мистер Льюис. Неисправимый валлиец и бывший алкоголик, но при всем этом достаточно проницательный.

— Мужчина он другой, — продолжал он, — хотя тоже меняется в соответствии со своей модой. Комнаты также способны менять облик.

— Комнаты? Что вы имеете в виду?

— У меня есть фотографии этой комнаты, — объяснил он. — Это та же самая комната, но в том виде, в каком она могла быть в середине прошлого века. Возможно, немного раньше. Это, по крайней мере, мое предположение. На одной из фотографий женщина сидит в кресле. Вон там, у окна.

Он указал пальцем, и мы проследили за его движением. Я вздрогнул, подумав, что она может быть сейчас там, наблюдая за нами. Льюис продолжал. Он по-прежнему обращался в основном к Лоре.