Он опускает мои шорты вниз по бедрам, и, хотя это похоже на то, что он сделал сегодня утром, это ощущается совершенно по-другому, в десять раз сильнее. Его руки похожи на лаву из действующего вулкана, или, может быть, это моя кожа.

Его палец скользит по резинке моего нижнего белья.

– Ты все еще носишь те, что были с утра. Тебе нравилось гулять весь день, вспоминая, как твоя киска подчинилась моим пальцам?

Мои щеки пылают против воли, когда я выпаливаю.

– Конечно, нет. У меня не было времени переодеться.

– У тебя не было времени переодеться.

– Действительно не было

– Разве я что-нибудь сказал?

– Твой тон говорит сам за себя. Ты думаешь, я лгу.

– А ты лжешь? – Он прослеживает мой мягкий вход, и я вздрагиваю от прикосновения. – Так вот почему ты уже мокрая, а?

Я закрываю глаза, когда он снимает с меня трусики и скользит пальцами по моим гладким складкам, лаская их, оценивая с предельной осторожностью.

– Я еще не начал прикасаться к тебе, и все же твое тело горит в предвкушении наказания. Для того, кто всего несколько минут назад вел себя высокомерно, кажется, что обещания наказания было достаточно, чтобы спровоцировать твои самые глубокие, самые темные тайны. Ты узнаешь, что это такое, Lenochka?

Я яростно качаю головой, но останавливаюсь, когда он отводит мои волосы в сторону, чтобы его губы снова могли найти мое ухо. С закрытыми глазами все усиливается – его бессердечное прикосновение, его теплое дыхание, его запах – та опасная смесь дерева и кожи.

– Ты мазохистка по отношению к моему садизму, Лия.

– Заткнись!

– Это одиннадцатое. Открой глаза, или будет двенадцатое.

Я медленно делаю это, глядя на свои связанные руки, чувствуя беспомощность в костях. И все же, определенный тип свободы переполняет меня. Что-то такое, что я испытывала, только когда была пьяна и бродила по улицам без всякой цели, кроме как остаться в живых.

– А теперь считай, или он увеличится.

Я не понимаю, что он имеет в виду, пока ремень не свистит в воздухе, прежде чем опуститься на мою задницу. Крик пузырится в моем горле, когда жгучая боль взрывается на моей коже. Если я думала, что у него больная рука, то его пояс находится в своей собственной лиге. Рубец, который он оставляет на моей плоти, болит и жжет, вызывая жгучие слезы на глазах.

Мне хочется закричать, выразить физическую боль, но я отказываюсь показывать ему свою боль и удовольствие. Я прикусываю губу.

– Ты хочешь, чтобы счет увеличился, Лия, а?

– Один. – Мой голос дрожит вокруг этого слова.

Едва слово выходит, как ремень ударяет снова. Я вздрагиваю, хватаясь за губу так сильно, что чуть не ломаю едва зажившую с утра кожу. Мне требуется несколько секунд, чтобы пробормотать.

– Д-два…

– Интересно, как долго, по-твоему, ты сможешь отгораживаться от меня? Стоит ли оно того? – Шлепок. Шлепок.

– Три... четыре. – Теперь я рыдаю, слезы мочат подушку, а зубы разрывают кожу. Кровь покрывает мои губы, заставляя меня чувствовать вкус металла, но я не кричу. Ни разу. Я также не прошу его остановиться, потому что это только лишит меня достоинства.

– Будь, по-твоему. – Его голос так спокоен и в то же время так мрачен, что дрожь от чего-то совсем иного, чем боль, берет мое тело в заложники.

К седьмому удару, я думаю, я вообще перестану чувствовать свою задницу, но это не так.

Отнюдь.

И вот с ужасом я начинаю понимать причину этой перемены.

Адриан проводит пальцами по рубцам, и я шиплю, но звук вот-вот превратится во что-то другое, когда он нежно проводит большим пальцем по поврежденной коже, смешивая боль с мягкостью, на которую я никогда не думала, что он способен.

Мягкость, которая захватывает мой воздух и останавливает мои мучительные рыдания.

Что-то во мне толкается и дрожит от потребности в трении.

Подождите. Что?

– Что ты делаешь? – Мой голос дрожит, как и мои внутренности, полон слез и смущения – как от его поведения, так и от моего.

– Ш-ш-ш, – Он погружает палец внутрь меня, и я вскакиваю с кровати от резкого вторжения.

Это похоже на то, как если бы тебя вырвали из одной фазы бытия и втолкнули в другую.

– А-а-а… – Я заглушаю собственный голос, кусая подушку. Дерьмо. Эйфорическая смесь ощущений поднимается и опускается внутри меня с таким громким стуком, что я слышу вибрацию в своем ухе.

Его ремень соприкасается с моей задницей три раза подряд, и я кричу в подушку. Смесь агонии и того, что происходит в моей киске, превращает меня в плачущее месиво. Я хочу, чтобы это закончилось, но в то же время, я едва удерживаюсь от того, чтобы толкнуть его руку, чтобы облегчить боль внутри меня.

– Это ведь не считается, правда?

На мгновение мой измученный мозг говорит мне прекратить считать, позволить счету подняться, посмотреть, как далеко я могу зайти, прежде чем упаду.

Но мой мозг сейчас совершенно ненадежен.

Он поддается потребностям моего тела и теряет всякую логику.

Я отпускаю подушку, оставляя на ней пятно крови и слез, и хнычу.

– Восемь… Девять… Д-десять.

Адриан добавляет еще один палец, и я чувствую, что распадаюсь, разрушаюсь на пути его уничтожения. Мои стенки сжимаются вокруг его пальцев, и я кричу от облегчения, когда он толкает их внутрь, давая мне трение, в котором я нуждалась с тех пор, как его ремень впервые опустился на мою задницу.

Я пытаюсь извиваться, но путы удерживают меня на месте, не давая возможности двигаться. Я совершенно беспомощна в его руках, марионетка, с которой он может делать все, что пожелает. И на секунду я сдаюсь этой судьбе, когда он бьет меня в последний раз.

– Одиннадцать! – Я кричу, когда мой оргазм проходит через меня одновременно с жалом. Мое сердце подскакивает к горлу, и я думаю, что на самом деле сейчас перестану дышать и умру в муках удовольствия и боли.

Это темный экстаз, сумасшедшее блаженство, играющее на грани безумия. Но каждая часть меня жаждет этого, влюбляется в это без всякой мысли.

Я кусаю подушку, чтобы заглушить стоны, вызов во мне горит так же ярко, как оргазм.

Что-то холодное и тугое обвивается вокруг моего горла, и я задыхаюсь, когда понимаю, что это ремень. Адриан поднимает меня, используя его. Моя спина выгибается, но я сжимаю зубами подушку, поднимая ее вместе с собой.

Его губы вызывают дрожь в моей душе, когда он тихо шепчет мне на ухо.

– Отпусти ее.

Я отчаянно мотаю головой.

– Отпусти, черт возьми, ее, Лия.

Я встречаю его пустые глаза своими дерзкими и снова качаю головой.

Адриан выдергивает подушку и снимает ремень, переворачивая меня. Боль взрывается в моей спине, когда она ударяется о матрас.

Мои связанные руки скручиваются, прежде чем они оказываются в удобном положении над головой. Теперь, когда я больше не кусаю подушку, я чувствую, как другие звуки пытаются вырваться. Я снова кусаю свои губы, не обращая внимания на кровь, которая продолжает сочиться в мой рот.

Адриан раздвигает мои ноги и прокладывает себе путь между ними. Он такой большой и сильный, что мне, кажется, он способен разорвать меня пополам с каждым движением.

Каждое движение по матрасу вызывает непреодолимое трение о мою задницу. Хотела бы я, чтобы это было все. Я хочу, чтобы боль и обида были всем, что я чувствовала сейчас. Я хочу, чтобы не было запаха удовольствия, стреляющего из горящих ран и прямо в мою киску. Оставшиеся покалывания от моего оргазма обостряются до невыносимого уровня.

Мне нужно кое-что. Я не знаю, что именно, но этого оргазма было недостаточно.

Адриан расстегивает штаны, и я задерживаю дыхание, когда он освобождает свой член. Это было великолепное зрелище, когда он был наполовину эрегирован в прошлый раз, но теперь, когда он полностью затвердел с сердитыми венами, видимыми на поверхности, я боюсь.

Но, к моему ужасу, я не только боюсь. Болезненное чувство предвкушения просачивается в мою грудную клетку и гнездится между костями.

Знать, что он стал твердым, избивая меня, что он получил удовольствие, причиняя мне боль, должно быть унизительно – даже богохульно, — но это не так.

Адриан сжимает свой набухший член и сжимает его не так нежно, как будто он сердится на него – или, возможно, он сердится на меня.

Его мускулы под рубашкой напрягаются в такт движению, а покрытые чернилами предплечья кажутся неземными, твердыми и готовыми причинить столько же удовольствия, сколько и боли.

Капля спермы стекает по его члену, и я сильнее прикусываю губу, не в силах отвести взгляд ни от него, ни от нее.

Мое сердце болит, а бедра сжимаются.

Кажется, я сломлена. Потому что прямо сейчас у меня есть мысли, которые я не должна иметь ни при каких обстоятельствах, перед этим мужчиной.

Мысли, которые закончатся моей гибелью.

– Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Лия? – Его голос хриплый, полный безумной темноты и похоти. Кажется, они идут для него рука об руку. Как будто он не может чувствовать никакого удовольствия, если это не так безумно, как его испорченная голова.

Я не такая, как он. Я говорю себе, что я нормальная. Я чертовски ванильная. И все же я не качаю головой. Я знаю, что должна, я должна сказать ему, чтобы он отвалил, что я никогда не хочу, чтобы он трахал меня.

Но я не делаю этого.

Я все еще в ловушке от вида того, как он дрочит. Как его мышцы и татуировки сокращаются от движения. Как мерцают его глаза, меняя цвет с серого на более темный. Я хочу знать, останется ли выражение его лица таким же, пока он внутри меня.

Мне нужно знать, подействую ли я на него так же, как тогда, когда он наказывал меня, и будет ли это воздействие более жестоким.

Поэтому я раздвигаю ноги шире в форме приглашения, о котором, я знаю, пожалею утром. Но я уже здесь, и мне некуда идти. Он с самого начала ясно дал понять, что в конце концов трахнет меня, так какой смысл откладывать неизбежное?

– Ты хочешь, чтобы я врезался в твою тугую киску, пока ты не закричишь?

Я хочу отвести взгляд, потому что почти уверена, что он видит смущение на моих пылающих щеках, но заставляю себя продолжать смотреть на него.