Но здравая часть моего мозга знает, что у меня нет выбора, что я не могу справиться с жизнью в тюрьме, какой бы крутой я себя ни считала. Быть с ним – это не выбор, это единственное средство выживания, которое у меня есть.

Разве судьба не жестока? Почему моя безопасность связана с одним из самых опасных людей на свете?

Адриан встает, и я прижимаюсь ближе к Джереми, как будто ребенок может помочь мне в этой ситуации.

– Вставай, – приказывает он.

– Зачем?

– Девятое. С каждой секундой, когда ты не встаешь, счет будет увеличиваться.

– Я просто спрашиваю, – я стараюсь не огрызаться, но в конце концов все равно делаю это.

– Десятое. В таком случае у тебя будет долгая ночь, Лия.

Я не упускаю намека на садизм, когда он говорит «долгая». Этот ублюдок действительно получает удовольствие от мысли наказать меня.

Он чертов извращенец.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, потому что не хочу, чтобы счет дошел до одиннадцати.

– Следуй за мной. – Адриан направляется к двери, не дожидаясь меня.

Я бросаю взгляд на мирно спящее лицо Джереми, надеясь, что каким-то образом смогу стать одним целым с его матрасом или одеялом.

Мое колебание длится недолго, когда я иду следом за Адрианом и тихо закрываю за собой дверь комнаты Джереми.

Мои ноги дрожат при каждом шаге. Пот собирается у меня на лбу, а костяшки пальцев белеют от постоянного сжимания их в кулаки.

Люди говорят, что знают страх. Например, когда их машина чуть не разбивается или когда, они становятся свидетелями кровавой сцены на улицах, но это не настоящий страх. Настоящий ужас – это неизвестность.

Незнание своей судьбы – худший вид страха.

Он обвивается вокруг моей грудной клетки, как проволока, пытаясь сломать кости и уколоть мое сердце.

Страшна не тьма, а то, что внутри нее. И прямо сейчас эта тьма наполнена тихим, но смертельным присутствием Адриана.

Мой взгляд по-прежнему сосредоточен на его спине, на волнах мышц под рубашкой и чернилах, выглядывающих из-под полузакатанных рукавов. Его шаги ровны, как будто эта чертова ситуация нормальна.

Как будто подцепить бездомную женщину и навязать ей роль жены – это что-то вполне приемлемое. Чувствует ли этот человек когда-нибудь? Есть ли у него бьющийся орган, подобный тому, что бьется внутри меня, или он другой вид, чье сердце только качает кровь в его венах?

Если он так заботился о своей жене, как он мог так легко обменять ее на фальшивку?

Но, возможно, он использовал ее так же, как использует меня. Такие люди, как он, не имеют привязанностей и являются бессердечными монстрами, которые умеют только брать.

Когда Адриан входит в спальню и закрывает за нами дверь, я хочу, чтобы страх был единственным чувством, населяющим меня. Я хочу, чтобы мой желудок сжался от прилива адреналина, а не от какого-то другого безумного ощущения, которое я не хочу называть.

Потому что я знаю, что он позвал меня сюда не только для того, чтобы поспать. Я знаю, что сейчас в его дурацкой голове вынашивается какой-то дикий план.

Моя потребность в бегстве медленно тускнеет, сменяясь странным принятием.

Это пройдет, как и все остальное в моей жизни.

Пока он не видит моей реакции, он не доберется до меня.

Адриан расстегивает ремень, и я смотрю, завороженная, пойманная в ловушку оцепенения, как он оборачивает его вокруг своей руки с пустым выражением на лице.

– Встань на колени.