Глава 30

МЭТТ

Пять месяцев спустя

Проиграли. Мы нахрен проиграли. Не знаю, то ли упасть на колени и зарыдать, то ли просто рухнуть на землю и больше не вставать.

— Джексон! — рявкает Тэлон с поля. — Фокус на игре! Мы еще не закончили!

На таймере остается меньше минуты, а мы на двадцатиярдовой линии. В принципе вытянуть матч не невозможно, но у нас пропал весь запал.

Один тачдаун. Это все, что нам нужно. Так близко, но все еще так, блядь, далеко.

Остается чуть-чуть — вот совсем чуть-чуть — до победы во всем сраном шоу, но мы уже держимся на честном слове.

Яркие огни прожекторов больше не освещают нас как богов, а слепят глаза и высвечивают каждую ошибку. Каждую потерю мяча. Каждый пропущенный пас. Победа была у нас в кармане. Почти.

А потом удача отвернулась.

Они не только догнали наш отрыв в двадцать одно очко, но и уничтожили нас, и с того момента не давали ни секунды продыху. Затем мы сравняли счет, но не знаю, достаточно ли этого, чтобы вырвать победу.

Не хочется сдаваться, но именно сейчас, в шаге от всего, чего я когда-либо хотел в жизни, голова переключается в пессимистичный режим.

Трава пахнет уже не свежим дерном, а по́том и неудачей.

Мы боролись изо всех сил, но у Денвера сил оказалось больше.

Орущая толпа больше не подбадривает, а гудит насмешками, требуя, чтобы мы вытащили головы из задниц.

— Забираем мяч и пасуем Картеру, — рычит Тэлон. — Сделаем это, и чемпионские кольца наши.

Я хочу заорать, что именно это мы и пытаемся сделать в течение целых двух таймов, и это нахрен не работает, но молчу. Kиваю своему квотербеку в знак того, что услышал его, кричу вместе со всеми «Вперед!» и занимаю позицию на линии нападения. Мои колени протестуют, спина каменеет, но я стараюсь не думать о боли.

Предпоследняя подача. Всего одна минута до конца матча. Я кричу себе, что мы все еще можем сделать их, но тяжесть, сковывающая затылок, внушает, что нашу атаку снова зарубят. И как только появляется такой настрой, считай, игра окончена.

Тэлон рычит: «Готовьсь!», и я делаю то, что умею. На данный момент это все, что я могу. Я врезаюсь в полузащитника Денвера, игнорируя толчок в бок при столкновении.

Сегодня меня сбивали и толкали не чаще, чем обычно, но каждая вспышка боли, каждая ноющая мышца напоминают, что именно поставлено на карту, и это во сто крат увеличивает остроту ощущений.

Картера сбивают. Снова.

Вот и все. Последний бросок. Больше шансов не будет. Не выиграем эту подачу — проиграем матч.

План тот же. Игра та же.

И только один крик раздается со стороны команды:

— Синий восемнадцать!

Смена комбинации? Какого хрена? И теперь мяч должен получить я.

Твою мать.

Затем Тэлон снова выкрикивает ту же комбинацию, и я понимаю, что мы в очень глубоком дерьме, потому что сейчас все зависит от меня. Да блин! О чем он только думает?

Однако времени беситься у меня нет.

— Готовьсь! Вперед!

Годы тренировок. Мечта длиною в жизнь. Моя тюрьма. Мое спасение. Вся моя любовь к игре концентрируется в этом моменте.

Ноги несутся быстрее, чем когда-либо. На руках взбухают мышцы, о существовании которых я и не подозревал. Я мчусь, сбивая всех на своем пути, пересекаю очковую зону и вбиваю мяч в землю, как если бы от этого зависела моя жизнь.

А когда до меня доходит, что я это сделал? Весь мир вокруг меркнет, я буквально падаю на колени и плачу.

Не успеваю полностью погрузиться в это состояние, как сильные руки подхватывают меня и поднимают на ноги. Я смотрю в глаза самого придурочного квотербека из всех, кого встречал.

— Да что, блядь, с тобой такое? — ору я. В любом другом матче это была бы просто еще одна подача. Но на чертовом Суперкубке так не делают. — Зачем ты это сделал?

— Но ведь сработало? — Тэлон обхватывает меня руками. Вокруг нас собирается вся команда. Я слышу вопли, крики, оглушительный рев толпы…

Мы это сделали? Мы реально, нахрен, это сделали.

От хаотичного движения игроков поле становится похоже на размытое пятно. Со всех сторон на меня набрасываются ребята из команды. Даже Картер стискивает меня в костедробильных объятиях.

— Хороший рывок, — усмехается он.

Всё время до того, как нас провожают в раздевалку, чтобы помыться и переодеться, улыбки не сходят с наших лиц. Настроение команды зашкаливает.

Мы почти готовы к выходу, когда в раздевалку, ковыляя, входит Миллер в куртке «Вориорз» поверх повседневной одежды. Тэлон замирает.

— Ты здесь, — хрипло говорит он.

На второй игре сезона Миллер неудачно упал и не смог подняться. Разрыв подколенного сухожилия. Шесть месяцев восстановления. Миллер выпал из игры на весь сезон, так что все это время он был в Нью-Йорке со своей семьей, вместо того, чтобы потеть с нами в Чикаго.

Губы Миллера кривятся.

— Ты думал, я это пропущу?

Тэлон все еще стоит с открытым ртом.

— Ты сейчас всех мух словишь, — смеюсь я, тянусь и закрываю ему рот.

Они проделывают эту свою штуку с братскими объятиями, которую я даже не пытаюсь расшифровать. В чем я точно уверен, так это в том, что без Миллера Тэлон все время ходил потерянным. Но в данный момент меня волнует совсем другое.

Я достаю бархатную коробочку из спортивной сумки и делаю глубокий вдох.

Все закончилось. Сезон официально закрыт, а мы с Ноа заключили договор. Сегодня вечером мы объявим всему миру, что вступили в брак. Вообще-то это произошло на девятой неделе сезона. Дэймон, Мэддокс и Джей-Джей были единственными свидетелями церемонии, так что они в курсе. Но больше никто не знает. Не знал до сегодняшнего дня.

— Ого, это то, о чем я думаю? — спрашивает Тэлон, рассматривая через мое плечо платиновое кольцо.

Я смеюсь.

— Нет, наверно. Это не помолвочное кольцо. — Я вынимаю кольцо из коробочки и надеваю на палец. — Возможно, тебе стоит поторопиться и нарядиться уже в свой костюм. Ты же не хочешь пропустить мое заявление для прессы.

Я поворачиваюсь спиной к их остолбеневшим физиономиям и направляюсь к двери, за которой толпятся журналисты, чтобы взять у нас интервью. Тэлон и Миллер спешат за мной, хотя последний заметно напрягается из-за травмы ноги.

Чуть позже состоится официальная пресс-конференция, посвященная игре, и мне надо будет на ней присутствовать, но там не место для моего объявления.

Как и ожидалось, весь холл заполнен камерами и репортерами, а чуть поодаль стоит мужчина. Тот самый, к которому я буду возвращаться домой каждый день до конца своей жизни.

Журналисты суют мне в лицо микрофоны, выкрикивают вопросы. Один из вопросов звучит громче всех:

— Какое чувство вы испытали, сделав победный тачдаун?

Я улыбаюсь и смотрю прямо на Ноа, когда отвечаю:

— Это был второй самый счастливый момент в моей жизни.

Знаю, что следующий вопрос будет о первом счастливом моменте, и поэтому отвечаю прежде, чем он прозвучит:

— Ничто не сравнится с тем днем, когда я вступил в брак со своим мужем. Но сегодня было довольно близко.

Больше говорить ничего не нужно. Я проталкиваюсь через толпу репортеров и приветствую мужа поцелуем, который, уверен, в считанные минуты распространится в интернете как вирус.

***

Я стою у барной стойки на благотворительном вечере, посвященном «Радужным Койкам» в Нью-Йорке. Поднимаю руку, чтобы сделать глоток скотча и замираю, когда взгляд останавливается на пальце. Я все еще привыкаю — и к чемпионскому перстню, и к обручальному кольцу, но определенно никак не налюбуюсь на оба.

Мэддокс шлепает меня по руке, прежде чем я успеваю сделать глоток.

— Да, ага, мы поняли. Ты выиграл Суперкубок. Убери уже это свое кольцо.

Я провожу ладонью по волосам, намеренно его демонстрируя.

— Не понимаю, почему ты жалуешься. Благодаря этому колечку ты получишь десять процентов от моего нового контракта.

Мэддокс ухмыляется.

— Кстати, спасибо, что купил нам дом.

— Всегда пожалуйста. — Звучит саркастично, но я на самом деле имею это в виду.

Я пялюсь на свой стакан, пытаясь собраться с духом и сказать Мэддоксу то, что хотел уже давно:

— Я никогда не говорил тебе спасибо за то, что пришел ко мне и познакомил с Дэймоном. Тем вечером ты спас не только мою карьеру.

Я никому никогда не рассказывал, в каком мраке оказался после того, как меня выгнали. Не знаю, как далеко бы все зашло, не дай мне Мэддокс надежду.

Мой друг толкает меня локтем.

— А я никогда не говорил тебе спасибо за то, что заставил осознать свою «не-совсем-натуральность». Хотя мне потребовалось еще четыре года, чтобы ее признать.

— Значит, квиты?

Мэддокс обвивает меня руками и прижимает к себе.

— Руки прочь от моего мужа! — рычит Ноа, материализуясь рядом из ниоткуда. Интересно, много ли он слышал.

— Ну, сначала он был моим, — мурлычет Мэддокс, и я игриво отталкиваю его от себя. — Боже, да шучу я. У меня есть свой собственный мужчина. Где-то здесь.

К нам подходит моя свекровь — руки на изящной талии, идеально очерченная бровь вздернута.

— Ноа, разве ты не должен работать в зале, а не проводить время с мужем? Этим вы можете заняться и дома. — Она берет Ноа под руку и оттаскивает в сторону, но, проходя мимо, гладит меня по предплечью. — Даже если он выглядит настолько потрясающе в этом костюме.

Она наклоняется и целует меня в щеку, и я благодарю Бога, что хоть кому-то из моих новых родственников нравлюсь. Но что ей нравится больше, так это то, что Ноа хоть раз в жизни чем-то увлечен. Он говорит о «Радужных койках» как о своем ребенке.

Мать Ноа просто классная. Когда мы решили продолжить развивать проект в Нью-Йорке, она сразу же вызвалась помочь. Я волновался за судьбу «Коек», если мы переведем их в Чикаго, а меня отсеют из «Вориорз». А так, учитывая, что Джей-Джей остался в Нью-Йорке, мы знали, что все равно будем ездить туда и обратно.

Когда Ноа с матерью уходят, а мы с Мэддоксом снова остаемся вдвоем, я чувствую, как напряжение в плечах слегка спадает.

— Ты как? — волнуется Мэддокс.

— Так заметно, что я все еще полный отстой в этих делах? Все эти разговоры, хождения, социальное общение и прочая лабуда...