Глава 29

НОА

В тот момент, когда Мэтт признался, что любит меня, я знал, что большей эйфории никогда не испытаю. Но сейчас я чувствую нечто очень похожее.

— Ты не переедешь в Чикаго, — говорит отец, сидя за своим массивным столом.

— Х-м, я вполне уверен в обратном. — Не могу престать улыбаться, и думаю, это его бесит еще больше.

А может, его злят мои ноги, которые я устроил на его драгоценном столе из красного дерева. В любом случае, мне все равно.

— Ты должен появляться на публике с матерью и со мной, а твой благотворительный проект — часть нашей кампании. Ты не можешь находиться на другом конце страны.

Я встаю.

— Ой, забыл тебе сказать. Я поговорил со своими парнями по финансам. Они готовы выделить значительную часть траста, так что проект будет полностью моим. Я больше не часть твоей кампании, и не твоя марионетка, а ты больше не мой отец.

Папа тоже встает и наклоняется над столом.

— Ноа, ты не можешь так поступить.

— Следовало думать об этом прежде чем пытаться подкупить еще одного моего бойфренда. Но на этот раз вернулось бумерангом, так ведь? А больше всего меня поражает то, что ты все равно не видишь ничего плохого в своих действиях. Ты, который вопреки воле отца выбрал в супруги кого-то не своего круга и расы, как никто другой, должен понимать, что это не сработает. Я готов был убрать историю с Натаниэлем в папку с надписью «Этого никогда не должно было случиться», и запрятать подальше, но потом ты взял и сделал это снова.

— Я думал, Мэтт согласится на сделку. Точно так же, как знал, что согласится Натаниэль. Он тебя не любил, а я делал то, что было для тебя лучше.

Я смеюсь.

— И мне от этого должно стать легче? Дело всегда либо в кампании, либо в деньгах. Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Это неправда.

— Мне хочется тебе верить, честно. Но когда Мэтт отказался, ты пригрозил отобрать мой проект, если он не будет держать рот на замке. Из-за тебя мы расстались. Я больше не позволю тебе диктовать, как жить, отец. Если хочешь, чтобы я продолжал появляться на публике и изображать любящего сына перед прессой, ты оставишь нас с Мэттом нахрен в покое.

Отец смотрит на меня так, словно я загоняю его в угол, но все еще не понимает, что сделал это сам.

— Я все сказал. — Поворачиваюсь, чтобы уйти, но папа меня останавливает.

— Не выводи проект из кампании. Я не хочу тебя терять из своей жизни, Ноа. Не из-за выборов. А потому что ты мой сын. Хоть ты и не веришь, но я делал все для тебя. Не для себя.

— Ты дашь нам с Мэттом жить так, как мы хотим? — возможно, я испытываю свою удачу, но чувствую себя на коне.

— Не попадайте в заголовки газет, и я даже приглашу вас на семейный ужин, когда будете свободны.

— Весь в предвкушении.

Это лучший исход, о котором я мог только мечтать, не смотря на то, что больше всего на свете хотел бы никогда больше не иметь дела с этим человеком. Но если уж Мэтт может после всего поддерживать родителей, своего отца я как-нибудь потерплю.

Посмотрите, каким я стал великодушным.

А все Мэтт виноват. Этот восхитительно милый ублюдок.

Мой телефон вибрирует в кармане.

— Мы закончили? — спрашиваю я отца. — Мой парень звонит.

— Надеюсь, переезд в Чикаго будет легким. — Его взгляд не соответствует вежливым словам.

Я намеренно громко отвечаю на звонок, прежде чем выйти из кабинета:

— Привет, детка.

— Я умираю. — Стон Мэтта полон боли.

Я смеюсь. Он говорил, что тренировки были изматывающими, и поскольку раньше он никогда не жаловался из-за нагрузок, я понимаю, что ему охрененно тяжело.

— Ты не можешь умереть. Я уже все упаковал и готов к переезду. Отцу сказал, все такое. — Я прохожу через приемную и выхожу на улицу.

Чувствую такую легкость, как никогда за последние годы. И все благодаря этому человеку.

— И как все прошло?

— Как я и ожидал. Так почему ты умираешь?

— Ну, я вроде как возомнил себя вчера мачо и бросил вызов одному из парней в команде. Хорошая новость в том, что я надрал ему задницу. А плохая — что суицидные спринты не просто так называют суицидными. У меня все болит, а тебя рядом нет, и массаж сделать некому.

— Я скоро приеду. К твоему возвращению в Чикаго я уже обустроюсь. А потом помассирую тебе все, что захочешь.

Мэтт ругается под нос.

— Что?

— Теперь я завелся, но даже руку не могу поднять, чтобы подрочить. Хорошо еще, что телефон могу держать.

— Они слишком на вас наседают, ребята. Это неправильно.

Даже смех Мэтта звучит измученно.

— Сам виноват. Плюс в том, что я доказал всем, что заслуживаю свое место. Так что если у кого и возникнут ко мне вопросы, то только по поводу того, что я изменить не могу.

— Никто еще не произносил слово на «п»?

— Нет. Если, конечно, ты не имеешь в виду «потрахаться». Это самое популярное слово, звучит почти каждые две секунды.

— Ожидаемо. Жду не дождусь, когда ты вернешься домой.

Мэтт вздыхает.

— Я тоже. Все еще не верится, что ты ко мне переезжаешь.

— Я все для тебя сделаю. Всегда.

— И я.

На линии воцаряется тишина, и на секунду мне кажется, что звонок прервался, но потом понимаю, что это моя обычная реакция на признание Мэтта. В любой его форме. Как будто часть меня все еще не верит, что это происходит наяву, или я неправильно расслышал. Трудно поверить, что такой парень, как Мэтт, может влюбиться в кого-то вроде меня. Того, кто долгое время беспокоился только о себе и своих нуждах. Мэтт делает меня лучше. Никогда не думал, что это возможно.

— Какие планы на последний вечер в Нью-Йорке?

Я прочищаю горло.

— Я... кх-м... вообще-то собираюсь встретиться с Ароном. Ну, Дэймон, Мэддокс и остальные тоже там будут, но мне нужно еще раз извиниться перед Ароном. Я неправильно справился с этой ситуацией.

— Ты уже миллион раз извинялся.

— Да, но это все была чушь собачья. Я сожалел, но не понимал, как Арону больно, пока ты от меня не ушел. Я вел себя с ним как засранец, а потом еще и отгородился, что было еще хуже.

— Делай, что должен.

— Ты тоже. Постарайся больше никого не вызывать на дуэль, как какой-нибудь ковбой из черно-белых фильмов.

М-м-м, Мэтт в ковбойской шляпе. Надо будет попробовать. Должно быть, я издаю какой-то горловой звук, потому что Мэтт смеется.

— Ты сейчас представляешь меня в ковбойской шляпе, да?

— Мысли мои читаешь? Мы уже одна из таких парочек?

— А ты против?

Я ухмыляюсь.

— Совершенно нет.

— Мне пора. Еще один день пыток. Но мы с тобой увидимся через несколько недель.

— Буду ждать тебя голым.

— В нашей новой квартире нет занавесок.

— Вот так и познакомлюсь с соседями.

— С тебя станется.

— Джэксон! — рявкает голос откуда-то сзади. — То, что ты, засранец, вчера надрал всем зад, еще не значит, что можешь сегодня дрыхнуть.

— Да проснулся я, проснулся. Спущусь через пять минут. Надо идти, детка. Люблю тебя.

Телефон отключается, а мое сердце снова запинается, зависая на словах «детка» и «люблю». Хотя Мэтт уже отключился, я не удерживаюсь, и шепчу: «Я тоже тебя люблю».

***

Мэтт все еще внутри меня, когда я прихожу в себя от оргазмического транса и осматриваюсь. Под коленями ворсистый ковер, вся рука и живот покрыты спермой, Мэтт тяжело дышит надо мной. Мое собственное дыхание тяжелое и прерывистое. Вывод: я набросился на Мэтта, едва тот переступил порог квартиры.

Изначальный план по встрече моего парня был несколько иным, но так тоже не плохо.

— Отличный способ приветствия, — выдыхает Мэтт и выскальзывает из меня.

А вот и его мнение.

Мы оба бок о бок валимся на пол. Колени жжет от трения с ковром, задница побаливает от недостаточной подготовки, но меня это все абсолютно не волнует. Нам слишком не терпелось.

— Не знаю, как выживу, когда ты будешь на выездных играх, — говорю я.

— Только половина игр будет на выезде. Совсем не так плохо, как тренировочные сборы. Тебе повезло, что я не в хоккей играю. У них график вообще чокнутый.

Мы так и лежим на полу прихожей, тяжело дыша в уютной тишине.

Первым в себя приходит Мэтт.

— Ух ты! — Он садится и оглядывается вокруг. — Ты, типа, обставил и декорировал тут все. У нас даже есть занавески.

Я смеюсь.

— Как мило, что ты думаешь, будто я могу провернуть что-то подобное.

— А кто тогда?

Я прикусываю губу.

— Арон.

— А?

— Ну, в общем, когда мы встретились, я отвел его в сторону, чтобы извиниться, но не успел и слова сказать, как Арон меня поблагодарил.

— Поблагодарил? Тебя? За то, что был засранцем?

— У меня есть волшебные способности сводничества задниц. Помнишь Уайета? Ну, тот невысокий сердитый блондинчик?

— Нет.

Я пожимаю плечами.

— Короче, они переспали, вроде как утешительный секс и все такое. А потом поняли, что им хорошо вместе. Типа того. Не знаю. Они встречаются, и, кажется, это серьезно. Арон и Уайет помогли мне переехать и подготовить квартиру к твоему приезду.

— Только ты мог заморочить кому-то голову, и при этом быть настолько милым, чтобы этот самый человек решил тебе помочь.

— Вот такой я потрясающий, — ухмыляюсь я.

Мэтт наклоняется и целует мой взмокший лоб.

— Совершенно потрясающий.

— Я проигнорирую твой сарказм. Так как прошла остальная часть сборов?

— Хорошо. После того «батла» Картер оставил меня в покое, и даже теперь здоровается при встрече. Первые несколько игр были тяжелыми, но предсезонка в турнирных таблицах не отражается, и у нашей команды хорошие показатели. Мы даже почти все сдружились под конец.

— Тебя не забрасывали дерьмом?

— Немного, но все не так плохо, как я думал. Я не знал, чего ожидать, но готовился к худшему. В основном издевки и подколки. Думаю, для них это нечто вроде отдушины. Они не в состоянии ничего мне сделать, но вполне могут попробовать выбесить. Хорошо то, что я могу сделать то же самое в ответ. Например, сказать, что лучше бы они надеялись, что мне не понравится, если они на меня навалятся.

Я смеюсь.

— Блестяще.

— Ага, но это не особо им помешало играть жестко. Отличная бы получилась стратегия нападения: пасуй мяч игроку-гею, потому что никому не захочется до него дотрагиваться. Но оказывается, власть футбола гораздо сильнее гомофобии. Кто бы мог подумать?