Со времени нападения Синедриона здесь никого не было. В укромной гавани на западной стороне часть пристани сгорела, из воды торчали черные сваи. В лагуне все еще плавала пара десантных лодок Синедриона, но теперь они выглядели не столь устрашающими, потрепанные зимой и заляпанные чаячьим пометом.

Смотря на море, Зак сидел в лодке, пока мы ее разгружали. Дудочник расщедрился: положил запасов еды на много месяцев да еще семена для посадки. Каменная башня над гаванью уцелела, хотя крыша ее сгорела дотла, так что мы перенесли все припасы туда и накрыли брезентом. Затем отвели Зака ко входу в северный туннель. Выломанные двери болтались на петлях, а одна створка отвалилась, когда мы отодвинули ее, чтобы пройти по туннелю в разрушенный город. Время и черви обглодали плоть с павших в туннеле, и теперь под ногами лишь похрустывали кости. Во дворе нам открылась похожая картина: зимние дожди смыли с брусчатки кровь, а хищные птицы склевали с костей погибших все мясо.

Огонь сожрал город почти подчистую, но каменный форт уцелел, и оттуда все так же открывался вид на заросшие поля на склоне кальдеры.

— Ты же понимаешь, я должен уничтожить все лодки, — сказал Дудочник, когда мы пошли обратно к воде.

— Понимаю.

Мысль о том, что погруженный в молчание Зак, которого мы, не снимая кандалов, разместили в башне, сумеет управиться с лодкой, а тем более пройти риф и проделать путь обратно на материк, казалась нелепой, но следовало исключить даже минимальный риск.

Дудочник обыскал гавань и пещеры, и вдвоем мы притащили на берег две детские лодочки, которые остались на Острове, когда с него сбежали последние омеги из Сопротивления. Дудочник облил лодочки маслом и поджег, мы вместе столкнули их с пристани и смотрели, как они сгорали, сея искры в ночное небо.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что если Зои и Палома вернутся, сумев уговорить людей из Далекого края помочь нам с лекарствами, наше поколение близнецов станет последним?

По словам Паломы, на Независимых островах связь между близнецами уже была древней легендой. «Близнецовая чума». Однажды, если выйдет по-нашему, так же будет и у нас. Возможно, этому дадут другое название, но суть останется той же: история, которую рассказывают вечерами у костра, баллада бардов. В конце концов люди перестанут верить, что близнецы рождались на самом деле.

— Новые дети будут спасены, — продолжил Дудочник. — Им никогда не придется жить вот с этим. — Он помахал рукой в воздухе, не в силах оформить мысли в слова, но я знала, что он имеет в виду. Эту особенную беспомощность, с которой мы вынуждены жить, зная, что наша смерть заключена в телах наших близнецов. Манипуляции и жестокость, которые роковая связь делала возможными. — Но не мы. Для нас уже слишком поздно.

Я посмотрела на Дудочника. Он улыбался, но грустной улыбкой.

— Про нас и речи не было, — сказала я.

Неподалеку закаркала ворона, и в ее резком крике я слышала эхо слов Дудочника: «Не мы. Не мы».

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью на Острове мы с Дудочником спали вместе. Зак остался в башне, небо было чистым, и мы вдвоем лежали на одеяле на галечном пляже.

В прежнее время, когда мое тело заключало в себе вопрос, его тело могло бы стать ответом. Но теперь я не нуждалась ни в ответах, ни в утешении. Нет, я не пыталась забыть о смерти Кипа или заменить его. Ничего подобного — для меня существовало только тело Дудочника, его лицо на моем плече, его щетина на моей коже, да теплые камни под нами. У тела своя правда — нет слов, нет и лжи. Мы принимали происходящее как данность, не больше и не меньше. Поэтому для меня та ночь стала не утешением, а чистой радостью, ценной самой по себе. Давным-давно в Нью-Хобарте Дудочник сказал: «Ты нужна мне». Нет, я в нем не нуждалась, но хотела его, а это, пожалуй, честнее и более реально.

Ту ночь мы провели вместе, наслаждаясь друг другом. Друзья, которые прошли бок о бок долгий путь. Не было никаких сюрпризов — мы знали друг друга как облупленных и много раз видели без одежды. Близость, подобная нашей, есть далеко не у всех любовников. Я знала кожу Дудочника во всем многообразии ее оттенков: розовые ладони, темный и на ощупь восковой шрам за левым ухом, смуглое пятнышко на шее. Я водила пальцами по матовому шраму, похожему на отполированное морем стекло.

Мы пережили мир, в котором зачастую единственным подарком была смерть. Прекрасная смерть содержалась в уроках Салли, преподанных Дудочнику и Зои, в самопожертвовании Кипа ради меня, в капсуле на шее Паломы. Было приятно ради разнообразия дарить наслаждение и получать его. Мы сбросили с себя недоверие и подозрения, оставили их на пляже рядом с нашей одеждой.

Не прозвучало ни откровений, ни признаний в любви, ни обещаний. На каждом из нас и без того лежало тяжелое бремя обязанностей. Все, что нам требовалось сказать друг другу, той ночью говорили наши тела.

После мы лежали в неверном свете луны и смотрели друг на друга.

— Все изменится, правда? — сказал Дудочник. — Я чувствую.

— Все уже меняется, — ответила я. Моя рука лежала на его груди, ощущая, как Дудочник дышит. — Уже теперь некоторые изменения произошли навсегда.

Где-то на севере Зои и Палома плыли по темным водам, с каждым днем приближаясь к Далекому краю. Через месяцы или годы оттуда, возможно, приплывут корабли с грузом лекарств и машин, и больше ничего не будет прежним.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На рассвете мы наполнили бочонок пресной водой и подготовили лодку к отплытию. Дудочник расстегнул наручники Зака. Тот никак на это не отреагировал — просто позволил им упасть на пол между его ногами и продолжил смотреть в дыру, оставшуюся в башне вместо крыши. Теперь его тюрьмой стало море.

Оставив Зака у башни, мы с Дудочником вдвоем зашагали к пристани. Когда дошли до лодки, Дудочник повернулся ко мне.

— Ты ведь не вернешься со мной, да?

Я улыбнулась. Ночью наши тела не обманули. В конечном счете мы хорошо знали друг друга.

— Есть смысл пытаться тебя переубедить? — спросил Дудочник.

— Нет. — Я посмотрела ему в глаза. — Я должна так поступить.

— Как ты можешь его простить?

— Не могу, — пожала плечами я. — К тому же мое прощение тут роли не играет. Единственные люди, кто был вправе его простить — это те, кого он убил, а их больше нет на свете, чтобы сделать этот выбор. Даже Палома уехала. — Я оглянулась на Зака, который стоял к нам спиной и смотрел на пик Острова. — Раньше я думала, что могу его спасти. Мне хотелось искупить его вину или очистить от зла. Но теперь иллюзии развеялись. Однако он мой близнец, и я не могу этого изменить или исправить. — Вспомнились те минуты в спальне приюта, когда я пыталась мучить Зака. Когда, отчаявшись, начала резать ножом себя. Таким образом можно обрести не свободу, а только боль и отторжение. — Мне придется просто жить с этим. А если я вернусь с тобой, кто-нибудь всегда будет пытаться добраться до меня, чтобы покончить с Заком. Нет, я не могу за это винить, но знаю, что мне постоянно придется прикрывать тылы, придется защищаться и, возможно, снова убивать.

— Я бы обеспечил тебе безопасность, — сказал Дудочник.

Я стиснула его руку.

— Не хочу, чтобы мне что-то обеспечивали. Довольно с меня надзора и охраны.

— А это разве лучше? — Дудочник взмахнул рукой, указывая на Остров. — Хороший вид не означает, что здесь не тюрьма.

— Но эта тюрьма будет только моей, — возразила я. Никаких запертых дверей, никаких стражников. Только я, Зак и море. — И да, так будет лучше. Скажи всем, что мы умерли. Скажи, что самолично убил Зака, если сочтешь, что это укрепит твое положение в Синедрионе. Инспектор преподал мне хороший урок: важны истории, которые мы рассказываем. Порой они имеют больше веса, нежели правда.

— Предлагаешь соврать? Даже Эльзе? И Зои?

— Эльза смекнет, что к чему, — улыбнулась я. — Она хорошо меня знает. И тебя тоже. Она не поверит, что ты меня убил. Но ей хватит ума держать язык за зубами. Что касается Зои... — Я повернулась и посмотрела на серое море. — Если она вернется, вряд ли ты захочешь ей врать. Но всем остальным скажи, что мы мертвы. Так для меня безопаснее.

Несколько месяцев назад, перед атакой на каньон, Дудочник волновался о том, что оставит после себя, каким его запомнят. Мне же теперь отчаянно хотелось, чтобы обо мне поскорей забыли.

— Я вернусь, — пообещал Дудочник. — Как только смогу.

Я покачала головой.

— Нельзя. У тебя уйма важной работы. А каждая поездка сюда — риск. Рискованно и само плавание на Остров, и то, что кто-то проведает, куда ты ездишь. Что мы с Заком здесь живем.

— Я все равно вернусь, — повторил он.

Я не стала спорить. Возможно, он говорил серьезно. Возможно, настанет день, когда я снова увижу в этой узкой гавани корабль. Но я не буду жить ради этого дня, не буду его ждать. Хватит с меня ожиданий.

Я провела рукой по лицу Дудочника. Надолго ли запомнится, какое оно на ощупь? Острая скула под ладонью, уколовшая запястье щетина.

— Грядет поистине новый мир, — сказал Дудочник. — Далекий край и все перемены, которые оттуда придут. Новое время. А ты ничего не увидишь.

Да, остались незаконченные истории. Приплывет ли наш флот в Далекий край? Вернутся ли Зои и Палома? Прекратится ли рождение близнецов? Жива ли Ева и какую песню она напишет про резервуары? Выздоровеют ли со временем Рона и другие омеги из баков? Но всеми этими вопросами я задавалась отстраненно, они меня не задевали. Слишком долго я жила с огнем в голове. Больше эти истории не мои.

— Дудочник, я провидица, и уже видела достаточно.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Он уплыл, пока не поднялся ветер, чтобы безопасно пересечь риф. Мы не стали обниматься. Слишком много всего произошло между нами, чтобы уместить это в единственное объятие или слова прощания. Я стояла на обгорелых досках пристани и провожала лодку взглядом. Дудочник вывел ее из устья гавани и исчез за горизонтом.