– То есть как зачем?

– Ну, если только ты не хочешь огорошить меня и сообщить, что он, к примеру, знаменитость вроде Дж. Д. Сэлинджера, то что мне за дело, кто он. Я хочу сказать, что его, должно быть, зовут Боб, Эд или еще как-нибудь, да?

– Джерард Минна. – Я постарался произнести это имя столь же многозначительно, как если б назвал знаменитого писателя. Я хотел, чтобы она все поняла. – Он брат Фрэнка Минны.

– Ну хорошо, в таком случае кто такой этот Фрэнк Минна?

– Это тот самый парень, которого вчера убили. – Странно, теперь у меня появилось специальное имя для Фрэнка: парень, которого убили. А ведь прежде я не мог ответить на этот вопрос, а если и начинал отвечать на него, то никогда не заканчивал. Фрэнк Минна – тайный король нашей Корт-стрит. Фрэнк Мина – это движение и речь, слово и жест, детектив и дурак. Фрэнк Минна c'est moi .[16]

– Ох, какой кошмар!

– Да уж. – Как бы мне хотелось, чтобы Киммери поняла, какой же это в действительности кошмар – для меня.

– Я хочу сказать, что это одна из самых ужасных вещей, которые я когда-либо слышала. Честное слово.

Киммери придвинулась ближе. Чтобы погладить кота, не меня. Но мне было хорошо с нею рядом. Мы с Киммери были очень близки, несмотря на то, что она пока еще не знала этого. Может, эта прихожая только и ждала, когда я появлюсь здесь со своей историей, чтобы превратиться из жалкого закутка в настоящую комнату. Здесь о Минне будут скорбеть по-настоящему. Здесь моя боль облегчится, здесь я найду разгадку к тайне, связывающей Тони и Клиентов, я узнаю, почему Фрэнк и Ульман должны были умереть, где была Джулия, кто такой Бейли. Здесь рука Киммери скользнет с головы кота на мои чресла, и я никогда не буду больше страдать от тика.

– Он отправил своего брата на смерть, – сказал я. – Он решил убить его. Я слышал, как это было. Только до сих пор не знаю, за что.

– Ничего не понимаю, – пробормотала девушка. – Как ты мог все слышать?

– Отправляясь в «Дзендо», Фрэнк Минна спрятал в своей одежде «жучок». Я слышал его разговор с Джерардом. Кстати, ты тоже была в это время в здании. – Я вспомнил, как делал запись в блокноте и все сомневался, как назвать Киммери – девушкой или женщиной. Моя правая рука опять принялась теребить ткань матраса.

– Когда?

– Вчера, – ответил я. Надо же, а мне стало казаться, что это было давным-давно.

– Это невозможно, – решительно возразила Киммери. – Должно быть, это был кто-то другой.

– Почему?

– Потому что Роси дал зарок молчания, – прошептала девушка, словно это она, а не он нарушил зарок. – За последние пять дней он не произнес ни слова. Так что ты не мог слышать, как он говорит.

Я на мгновение онемел. Вот она, логика торговца печеньем «Ореос», затмевающая мою собственную. Или еще одна загадка дзен-буддизма: какой звук издает давший зарок молчания монах, когда приговаривает родного брата к смерти?

«Чем молчаливее монах, тем выразительнее жесты», – подумал я, вспоминая услышанный в наушники разговор.

– Не могу поверить в то, что вы подслушиваете чьи-то разговоры, – все еще шепотом произнесла она. Не исключено, что Киммери вообразила, будто в соседней комнате тоже установлен жучок. – Вы что же, следили за этим вашим Фрэнком?

– Нет, нет, нет! – вскричал я. – Фрэнк сам захотел, чтобы я слышал его разговор.

– Он хотел, чтобы его поймали? – продолжала расспросы Киммери.

– Он ничего не сделал, – сказал я, сделав ударение на слове «ничего». – Только попался под руку собственному брату, вашему молчаливому монаху.

Несмотря на то, что ее взор был полон скептицизма, Киммери продолжала поглаживать кота Шелфа, пристроившегося у меня на коленях. В это мгновение у меня было больше, чем обычно, причин сдерживать свои тики, свое желание подражать мурлыканью кота. Я подавлял в себе два разных вида тика, два возможных пути отступления. А потому заставил себя смотреть прямо в глаза Киммери.

– Думаю, ты что-то путаешь, – ласково произнесла она. – Роси очень хороший, благородный человек.

– Знаешь что, Джерард Минна был бруклинским панком! – заявил я. – А Джерард и Роси – это один и тот же человек.

– Хм! Не знаю даже, Лайонел. – Она все еще сомневалась в моих словах. – Роси как-то говорил мне, что никогда не бывал в Бруклине. Он из Вермонта, Канады или еще откуда-то, не помню точно.

– Из Мэна? – спросил я, вспомнив о брошюре, которую тайком сунул в карман своего пиджака. Центр-убежище для дзен-буддистов на побережье.

Девушка пожала плечами.

– Не знаю даже, – ответила она. – Но ты все равно должен поверить в то, что он не из Бруклина. Роси очень важный человек. – Она произнесла это таким тоном, словно одно исключало другое.

– Съешь меня, Бруклинский Роси!

Я расстроился, и тик тут же вынырнул из глубины мозга.

Чтобы заставить ее поверить мне, я должен был не только открыть ей глаза на иной мир, но и оторвать Киммери от ее собственного мира. Любой последователь дзен-буддизма был для нее вне подозрений. А уж Джерард Минна, удосужившийся побрить свою и без того лысеющую голову, и подавно казался ей святым.

Да уж, Джерард Минна, должно быть, вдоволь посмеялся про себя, так удачно замаскировав свою сущность.

– Лайонел!

Я схватил свой стакан, отпил глоточек воды и отвел глаза от Киммери.

– Скажи, а что ты чувствуешь, когда произносишь эти странные слова или делаешь странные жесты? – спросила девушка. – То есть о чем ты при этом думаешь?

Она была уже так близко ко мне, что, не удержавшись, я протянул руку и похлопал ее по плечу. Пять раз двумя сжатыми пальцами. Потом я поставил свой стакан на пол, наклонился вперед, заставив Шелфа перебраться на другое место, и поправил воротник Киммери обеими руками. Ткань была мягкой, а я старался приподнять воротничок, вытянуть вверх его уголки, чтоб торчали, как накрахмаленные. А мой мозг тем временем пел: «Что ты чувствуешь и о чем ты думаешь, думаешь ли о том, что чувствуешь…» Вскоре в голове у меня уже звучал целый хор, сопровождающий мою бессознательную возню с воротником.

– Лайонел! – Киммери не оттолкнула мои руки.

– Лживый ангел, – тихо произнес я. – Думай о матери, ангел!

– И что же означают эти слова?

– Это просто слова, – отозвался я. – Они ничего не значат. – Ее вопрос немного огорчил меня, выпустил ветер из моих парусов, но это было даже к лучшему: я смог отпустить воротничок, унять шевелившиеся пальцы.

Киммери осторожно прикоснулась к моей руке, теперь лежавшей на колене. Я оцепенел. Киммери уже не действовала успокаивающе на мои тики, напротив, внимание, которое она к ним проявляла, было унизительным. Пора перевести наш разговор в деловое русло. Сидеть тут, мурлыкать и слушать чужое мурлыканье… Это ни к чему не приведет. В городе, который таится за стенами ее квартиры, безнаказанно бродит великан-убийца. И я должен найти его – это моя работа.

– Что тебе известно о доме номер 1030 по Парк-авеню? – спросил я официальным тоном, продолжая расследование.

– Ты говоришь о большом многоквартирном доме? – Ее рука по-прежнему поглаживала Шелфа, а сама Киммери оказалась еще ближе ко мне.

– Большой дом, – кивнул я. – Да-да.

– Многие ученики Роси там работают, – беззаботно ответила девушка. – Готовят еду, убирают, стирают и так далее. Я ведь уже говорила тебе об этом, ты забыл?

– А швейцары? – воскликнул я. – Среди них есть швейцары? – Мой синдром требовал назвать их швейниками, ошейниками, шинниками. Я сжал зубы.

– Наверное, – кивнула Киммери. – Я-то сама там ни разу не бывала. Лайонел…

– Что?

– Ты ведь не потому пришел в «Дзендо», что заинтересовался буддизмом?

– Мне кажется, ты и сама это поняла.

– Теперь поняла.

Я не знал, что сказать. Я думал только о смерти Минны, о Фрэнке и Джерарде и о тех местах, куда мне надо было пойти, чтобы завершить расследование убийства. Я заставил себя не обращать внимания на нежность Киммери, я даже заставил себя загнать собственную нежность к ней поглубже. Ведь, как ни крути, она была невольной свидетельницей, вносившей сумятицу в мои мысли. А я был исследователем и при этом тоже большим мастаком по части сумятицы.