— Адам Лэм, — представился он, сжимая ее руку, когда она неохотно сжала его. Рука была теплая и сухая. — Приятно познакомиться, Банни. Хочешь присоединиться к нам?

Вэл увидела, как напряглись плечи Джеки. Лицо Мередит исказилось.

— Нет, пожалуй, — пробормотала Вэл. — Я скоро ухожу. В любом случае, спасибо.

Адам слишком долго смотрел на нее, прежде чем повернуться лицом к сестре. На его лице читался вопрос, на который Вэл не хотела оставаться и слышать ответ.

— Она работает, — сказала Мередит и многозначительно добавила. — Официанткой.

Вэл не смогла скрыть, как вздрогнула. Такое чувство, что Мередит предупреждала ее.

На лице Адама появилось сочувствие, что еще хуже.

— Ты уверена?

— Абсолютно. — И затем, побуждаемая вежливостью, которая вбивалась в нее с детства, она поспешно добавила. — Мне очень жаль. У меня есть еще кое-какие дела.

Вэл быстро направилась к выходу, и облегчение нахлынуло на нее, когда дверь закрылась за ней. Облегчение, которое растворилось в тумане паники, когда запах цветов наполнил ее чувства, и на этот раз это не плод ее воображения, о нет. Разбросанные лепестки роз, лежали раздавленые под ее ногами, выпуская свой аромат в воздух.

И не просто лепестки роз. Желтые. За неверность.

И черная, вьющаяся шелуха высохших красных роз тоже...

Как символ смерти.

***

Лука вполне мог оставить цветы.

Вэл стояла в азиатском продуктовом магазине на углу. У нее не осталось сил ехать на автобусе в «Сейфвей» или «Трейдер Джо». Она не знала названия магазина, вывеска была написана не по-английски, но он находился близко. Молочно-белые флуоресцентные лампы трепетали и гудели, придавая всему болезненный сероватый оттенок.

Вэл здесь нравилось, потому что ее никто не беспокоил. Никто не ходил за ней по пятам, спрашивая, нужна ли ей помощь или хорошо ли она провела день. Потому что ответы на эти вопросы всегда звучали как «да» и «нет», и ни она, никто-либо другой ничего не могли с этим поделать. Отсутствие навязчивого сервиса давало ей возможность подумать.

Либо Лука лгал ей, разыгрывая какую-то длинную комбинацию, предназначенную для того, чтобы причинить ей как можно больше душевных страданий, либо кто-то другой пытался ее надуть.

Лука мог оставить цветы, но тогда Джеки и Адам увидели бы их. Вэл не сомневалась, что соседка упомянула бы о них — это ведь странно? Находить цветы, разбросанные у входной двери? Это означало, что кто-то положил их туда после прихода Джеки и Адама.

Что ставило под подозрение одного из братьев и сестер Мекоцци или совершенно незнакомого человека. Вэнс Бенвенист пытался утопить ее в морской пещере во время прилива, потому что обвинил ее в смерти своей сестры. И у любого оставшегося в живых члена семьи одной из многочисленных жертв Гэвина достаточно оснований желать ее смерти по той же причине.

Вэл бросила несколько упаковок рамена в свою корзину. Вкус не имел значения, она не смогла бы ничего распробовать. Китайские булочки Бао продавались в отделе заморозки, и она тоже прихватила некоторые из них, а также несколько видов листового салата, который стоил необъяснимо дешевле, чем в более крупных супермаркетах поблизости, и поэтому она могла чувствовать себя менее виноватой, когда выбрасывала их несъеденными.

«Они нашли меня, — подумала Вэл. — Они знают, где я живу».

Кассирша в синем фартуке бесстрастно смотрела на нее, пока пробивала покупки Вэл. Не каких приветствий, ни светской беседы. Только пустота, в которую так удобно падать, без осуждения или усилий.

Вэл вцепилась в свой пластиковый пакет, на котором ярко-красным шрифтом напечатали «Спасибо» на китайском и английском языках. Она вышла из магазина.

Она не сильно удивилась, увидев, что лепестки исчезли со ступеньки, когда вернулась домой. «Как будто я их вообразила, — подумала она. — Как шахматные фигуры. И надпись на зеркале».

Истерический смешок клокотал у нее в горле. Она проглотила его, как таблетку.

«Я не сумасшедшая. Я не представляла себе этого. Я знаю, что не делала этого».

Даже сейчас ей казалось, что аромат лепестков сохранился.

Вэл закрыла за собой дверь, заперев ее. В гостиной было темно, игровая приставка убрана. Джеки, Мередит и Адам ушли. Вэл предположила, что они втроем отправились ужинать.

Кто-то из них получил почту перед уходом. На карточном столе лежала небольшая стопка, на всех написано ее имя. Большая часть этого хлам, заботливо пересланный ее родителями, которые ничего не могли выбросить, но там выделялся один белый конверт с ее именем без обратного адреса, который кто-то, должно быть, засунул прямо в коробку.

«Нет», — подумала Вэл, уставившись на колючий почерк.

Медленно, она открыла его и поморщилась, когда бумага порезала ей большой палец. Хлынула кровь, и Вэл оставила красный, размазанный отпечаток большого пальца на совершенно белой бумаге, достав еще один простой лист из конверта.

Надпись на нем сделана тяжелой рукой, вероятно, в гневе. Вэл могла видеть, где потекли чернила, сила, с которой давили на ручку, оказалась такой большой, что бумага порвалась в нескольких местах. «Завтра», вот и все, что там было сказано, — сердитый, багровый росчерк на букве «З».

Тот же подчерк, что и на нижней части графитовой розы, в комплекте с ее портретом с выгоревшими глазами. Убита в образе. «Черные розы, — подумала Вэл. — Для смерти. О нет, о нет, о нет, нет, нет...»

Несколько раздавленных лепестков выпорхнули из конверта.

Желтые и черные.

Завтра.

Вэл с трудом сглотнула, сдерживая крик.

Завтра она умрет.