Он создает драму. Создает удовольствия.

Проблема в том, что люди получают травмы по пути. Не физически, конечно — никто не заболел и не умер — но что бы случилось, если бы Эрик Джонсон появился в моем доме, а моих родителей там не было?

Что, если он так решительно настроен выиграть пари, что вошел без разрешения? Или навязался мне? Я ничего не знаю о нем, но он агрессивен, и большая спальня в их доме, кажется, стоит того, чтобы получить кучу проблем.

Мои мысли блуждают, дрейфуя к Эллиоту, пока Гандерсон болтает о себе. Он занимался со мной сексом, потому что мы оба наполовину спали? Потому что он хотел потр*хаться? Он заботится обо мне, или это было чисто физическое?

Чувства или физиология.

Чувства... Физиология…

Черт, я так запуталась.

Мы не разговаривали друг с другом в течение последних двадцати четырех часов, несмотря на занятие сексом, застенчиво занимались своими делами этим утром, мы оба опаздывали на занятия после последнего быстрого оргазма.

Я сегодня полный бардак. Штаны для йоги, мешковатая толстовка, волосы, собранные в конский хвост — у меня не было времени подготовиться, прежде чем выбежать за дверь.

— Значит, второго свидания не будет?

— Извини, что?

— Я спрашиваю, не хочешь ли ты второго свидания.

— Второго свидания не будет. Извини.

— Почему?

Потому что ты поспорил со своим другом, чтобы переспать со мной!

Потому что ты устроил ту историю с дедовщиной!

Потому что ты чертовски поверхностный!

— Как насчет того, чтобы сначала посоветоваться с отцом? Если он даст свое согласие, я пойду с тобой на свидание.

Как жаль, что у меня нет телефона, чтобы сфотографировать выражение его лица. Брови взлетели до линии волос, глаза расширились, голова запрокинулась.

— Пффф. Твоим отецом? — Рекс хмурит брови, изображая недоумение, и морщит нос, как сбитый с толку кролик. Было бы мило, если бы он не был таким тупицей.

Я смеюсь ему прямо в лицо.

— Да брось ты, Гандерсон. Перестань уже вести себя так, будто не знаешь, что я дочь тренера Доннелли.

Парень склоняет голову набок, глядя на меня так, будто я здесь идиотка.

— Анабелль, я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Хорошо, если ты серьезно собираешься встречаться со мной, я должна посоветоваться со своим отцом, тренером Доннелли, он же твой босс.

Рекс хватается за грудь.

— Ты пошла со мной на свидание, зная, что я борец? У нас есть правила на этот счет!

Я закатываю глаза.

— Рекс, ты не можешь называть себя борцом. Ты менеджер команды, что в основном похоже на обычного помощника.

— Это было верхом грубости.

Я вздыхаю.

— Как насчет того, чтобы рассказать об этом отцу? У тебя не будет проблем с этим, не так ли?

Рекс Гандерсон смотрит на меня снисходительно, поджав губы.

— Анабелль, сколько тебе лет?

Какое отношение мой возраст имеет к данной беседе?

— Двадцать одни. А что?

Гандерсон пожимает плечами, демонстрируя напускную беспечность.

— Не слишком ли ты стара, чтобы спрашивать разрешения у отца?

Я стреляю в него фальшивой мегаваттной улыбкой.

— Не тогда, когда речь идет о сердечных делах, Рекс.

Я первая прихожу домой вечером, свет над нашей маленькой кухонной раковиной предлагает тусклое, приветливое свечение. Ставлю сумку у двери, скидываю туфли и развязываю резинку, рассыпав волосы по плечам.

Это был долгий, напряженный день.

В течение которого я больше думала об Эллиоте, чем концентрировалась на занятиях.

Но я прячусь от него.

Перемещаюсь в мою спальню, закрываю дверь, боясь наткнуться на него на нашей кухне... или в нашей ванной, или в коридоре, или… боже мой, у меня был секс с моим соседом по комнате.

Секс с моим соседом по комнате.

Боже, есть ли более тяжкие преступления? Да, потому что я уже совершила несколько из них в этом семестре: плакала в общественном месте (библиотеке). Отключалась пьяной после вечеринки. Вырубалась в чужой постели. Ходила на свидание с университетским идиотом.

Занималась сексом с моим соседом по комнате, тем самым парнем, который спас меня от самой себя, как настоящий друг.

Я съеживаюсь.

Мое тело замирает, когда я слышу шум в передней части дома. Дверь открывается и закрывается. Шаги в прихожей. Я представляю, как Эллиот снимает пиджак и бросает его на диван. Может быть, неторопливо идет на кухню, чтобы порыться в холодильнике, прислоняется к стойке, снял ботинки, остался в носках.

Предупрежденная о его компании, я наклоняю голову, прислушиваясь и ожидая. Молюсь, чтобы он не пытался найти…

Тихий стук в дверь моей спальни.

— Ана? — Он стучит снова. — Ты здесь?

— Да-да. — Вожусь с волосами, прежде чем ответить, поправляю свитер. — Входи, дверь не заперта. Я одета.

Стону от этого последнего замечания. Какая разница, одета я или нет? Он уже видел меня голой. Он видел меня всю.

Металлическая дверная ручка поворачивается. Время замедляется, когда Эллиот открывает дверь, его сладкое, сексуальное лицо появляется крошечными фрагментами, маленькими кусочками за раз.

Когда дверь полностью открыта, до меня доходит, как я счастлива видеть его после долгого дня — так счастлива, что хочу наброситься на него, расцеловать его красивое лицо, просто чтобы посмотреть, как он реагирует.

Вместо этого твердо сижу в центре своей кровати, учебник разложен на покрывале, маркер в руке, готовый к работе — или, по крайней мере, притворяюсь, что это так.

Затаив дыхание, я жду.

Окаменевшая, боясь быть отвергнутой.

Что, если он хочет притвориться, что прошлой ночью и этим утром ничего не было? Или что это была огромная ошибка? Я буду унижена. Жить рядом с парнем, с которым ты только что переспала — самая неловкая форма позора. Это было бы как марафон стыда.

— Как дела?

Инстинктивно я чувствую, как он взвешивает свои слова, осторожничает. Неуверенный. Поэтому, изо всех сил стараюсь казаться беспечной, я небрежно пожимаю плечами.

— Хорошо. Просто наверстываю упущенное по докладу, который должна была написать, но не успела. А ты?

— Я был в спортзале. — Он прислоняется к дверному косяку, ссутулив широкие плечи, руки в карманах. Эти большие, умелые мужские руки, которые были на моем теле.

Каждый дюйм, всего несколько часов назад.

Я смущенно отвожу взгляд и смотрю в блокнот, грудь и щеки краснеют.

— Как это было? Много народу?

— Нет, не так уж плохо. Думаю, что опередил толпу.

— Это хорошо.

— Когда я вошел, то с удивлением обнаружил, что в доме почти темно.

— Я... э-э... пыталась сэкономить на электричестве.

— Пыталась сэкономить на электричестве, — повторяет он, скрестив руки на груди. — Неужели?

— Тебе повезло, что я не спряталась и не попыталась напугать тебя до смерти.

Эллиот улыбается, прикусывая нижнюю губу, как это делаю я, когда веду себя застенчиво. На нем это выглядит еще более мило.

— Я думал, мы поедим вместе, когда вернусь домой. Ты не умираешь с голоду? Уже почти шесть часов.

Желудок выворачивает, но не от голода. Это от нервов, тысячи из них потрескивают в нижней части моего пресса. Я кладу туда руку, чтобы подавить их.

— Я не разозлюсь, если ты меня покормишь.

— Я бросил в духовку лазанью, которую Линда оставила во вторник, пока ты была на занятиях. — Эллиот входит в мою спальню, садится на кровати, раздвинув ноги. Руки сложены на коленях. — Прости, что не писал тебе весь день. Я оставил телефон в спортивной сумке, и он упал на дно. Было лень его выкапывать.

— Ты не должен сообщать мне, где ты, я не твой надзиратель.

И не его девушка.

— Может, и нет, но все же.

Несколько мгновений мы сидим в тишине, единственный звук доносится из наушников, которые я сняла ранее, крошечные динамики взрывают песню, такую старую и устаревшую, что мне должно быть стыдно за себя.

У меня ужасный музыкальный вкус, все мои друзья говорят мне об этом.

Моя кровать небольшая, поэтому Эллиот, откинувшись назад, занимает половину пространства, его руки гладят область вокруг него, гладят мое белое одеяло, ощупывая его.

Он бросает на меня взгляд.

— Мы никогда не сможем спать здесь, эта кровать слишком мала. Ты ведь понимаешь это, правда?

Я наклоняюсь вперед, так, что наши носы соприкасаются.

— Ты оцениваешь мою спальню, Сент-Чарльз?

— Я просто констатирую факт на тот случай, если тебе взбредет в голову, что я буду ночевать здесь вместе с тобой.

Забавная идея. Мне нравится, когда он использует громкие слова.

— Прошлой ночью был не только секс. Ты ведь понимаешь это?

— Прошлая ночь и сегодняшнее утро. — Я нервно смеюсь. — Но кто следит?

— Отвечай на вопрос, Анабелль.

Мои плечи поднимаются и опускаются.

— Возможно. Немного?

— Ты спала в моей постели по крайней мере неделю, хотя никто не следит, — шутит он в ответ. — Думаешь, я запрещу тебе это делать, потому что мы занимались сексом прошлой ночью?

— Я не спала с тобой целую неделю! — Неужели? — Мне нравится моя маленькая кроватка. Зачем мне отсюда уходить?

— Чушь собачья! Мы ели пиццу и смотрели Netflix в течение последних семи ночей.

— Ну, это потому, что у тебя единственная спальня с телевизором.

Эллиот обнимает меня за талию и тащит к себе на колени, сбрасывая половину разложенных вещей с кровати. И целует меня в губы, когда маркеры, ручки и блокноты звонко падают на пол.

— Тебе нравится мой большой телевизор, — шепчет он у моих губ. — Не лги, Доннелли.

— Да. — Я дрожу. — Меня возбуждает одна мысль об этом.

— Буду честен. Я думал о телевизоре весь чертов день. — Эллиот гладит меня по спине, выводя медленные круги вдоль моего позвоночника.

— Серьезно? Просмотр телевизора с кем-то конкретно?

— Подожди, мы все еще говорим о том, чтобы посмотреть телевизор, не так ли? — Эллиот смеется, целомудренно целует меня в щеку и стаскивает с колен, чтобы встать. Поднимается. — Я собираюсь принять душ. От меня воняет.

— Вау, как сексуально. Если повезет, я даже буду здесь, когда ты вернешься.

— Ты милая.

— Ты тоже.

— Проверишь духовку?

— Теперь ты готовишь для меня, Сент-Чарльз? — Я уже чувствую запах пасты и итальянских ароматов, доносящихся из кухни, у меня слюнки текут и в животе урчит.