— Забудь ты о заборе.

— Но... Блин... Что же я расскажу нашим детям, когда они спросят, как мы познакомились? Какую-то скучную историю? Вот уж хрен. Я им поведаю: «Я встретил вашего папочку, когда он пытался перебраться через забор. Сначала я обалдел. Ух ты, какой сексуальный мужчина! Но как только он стал перелезать, то зацепился штанами и болтался на заборе, светя всем своей голой задницей. Это была любовь с первого взгляда».

— Ты не станешь рассказывать эту историю нашим воображаемым детям.

— Вот, черт... Я забыл, что нельзя говорить детям слово «задница». Тогда так: «Он болтался на заборе, выставив свою попку и яички на всеобщее обозрение».

— И почему же говорить «задница» нельзя, а «яички» можно?

— Ни в коем случае мои дети не будут называть свой пенис «извивающимся червячком», а яички — «бубенчиками». Они будут использовать реальные слова. Вульва, яички, анус...

— Пожалуйста, замолчи. — стону я.

— Мы что уже первый раз спорим?

— Нет, наш первый спор был о том, что ты киллер, а я хочу, чтобы ты был хорошим человеком.

— Нам следовало заняться примирительным сексом после этого, — ухмыляется Лиленд.

— Никакого примирительного секса. Мы не помирились, потому что я тебя ещё не простил.

Выражение лица Лиленда говорит о том, что он думает иначе.

— Я был прощен. Как только ты увидел моё лицо, то сразу простил.

Может, так и было.

— Нет, не простил.

— Просто признай. Твоё сердце бьётся только для меня.

— Значит, по сути, у моего сердца нет другой цели, кроме как... работать для тебя, человека, которого я едва знаю.

— Мы родственные души. Нам с рождения предначертано быть вместе.

— Ты родился по меньше мере на одиннадцать лет позже меня.

— Это потому что я настолько великолепный, что Богу потребовалось намного больше времени, чтобы сотворить меня. На создание совершенства уходит много времени.

Я фыркаю, мне на самом деле интересно понять, как ему в голову приходят такие вещи. Должно быть, это своего рода талант.

— Ты ведь сейчас возбужден? — спрашивает Лиленд.

— Нет.

— Я вижу это собственными глазами.

Наклоняюсь и накрываю ладонью его глаза, скрывая пронзительный взгляд, которым он меня одаривает. Но от этого Лиленд лишь расплывается в улыбке.

— Ты не можешь разочаровать меня, Лиленд. Не можешь вернуться к прошлому. Тебе нельзя сбегать из дома. Ты не будешь мне врать, понятно?

Его улыбка исчезает, и какое-то время Лиленд молчит.

— Не буду. Я не хочу. Я не о чём не жалею. Те люди заслуживали смерти, но на этот раз я хочу жить для себя, а не для кого-то ещё.

— Хорошо. — Убираю руку от его лица.

Лиленд впивается в меня своими голубыми глазами, с шутками покончено. Видимо, данный момент слишком серьезный и напряженный для него, поэтому он отводит взгляд и поворачивается на бок, лицом к телевизору. Его рука лежит на моем колене, крепко сжимая его. Тяну руку к его лицу, желая повернуть его обратно к себе, чтобы видеть глаза Лиленда и выражение его лица, но вместо этого, кладу руку ему на плечо. Провожу пальцами вниз по его руке и практически чувствую, как Лиленд расслабляется.

— Мне это нравится, — шепчет он, как будто стесняется произнести это вслух.

— По правде говоря, это всё равно что завести кота, — размышляю. — Ты приходишь, ешь мою еду, спишь, где хочешь и когда хочешь, и отказываешься слушаться...

Лиленд начинает смеяться:

— Я не похож на домашнего кота. Домашние коты — засранцы. Они позволяют себя гладить, только когда сами этого хотят. А я хочу ласки постоянно.

— Не все домашние коты такие. В основном, они такие же, как ты.

— Ладно, раз уж надо, буду для тебя киской. А теперь приласкай свою киску.

Мне стоило бы догадаться, что это случится.

— Нет.

— Погладь свою киску, Джексон!

— Отвали.

— Приголубь её, Джексон!

Зажимаю ему рот ладонью, жалея, что не купил скотч.