И тогда я поняла это.

Что значит быть по-настоящему влюбленной в кого-то, душой и телом, наплевав на все остальное.

Потому что, взяв тяжелый и раскаленный пистолет, я осознала, что готова разрушить все свои моральные устои, если это будет означать, что Данте жив и находится рядом со мной.

Я бы с радостью последовала за ним в ад, если бы это означало быть с ним вечно.

Я открыла рот, чтобы сказать ему об этом, когда он прижался лбом к моему лицу и признался:

— Мне нужно улетать.

Мое сердце остановилось.

— Мне жаль, Елена, но мы отключили браслет, чтобы добраться до тебя. Они заметят это в течение двадцати четырех часов.

— Ты не можешь попасть в тюрьму, — мгновенно сказала я, страх вырвал у меня слова.

Я только что получила его, только что поняла, что вообще хочу его.

— Нет, — медленно согласился он, его большие пальцы поглаживали мои скулы, ссадину, оставленную моим отцом. — Я сбегаю.

Я моргнула.

— У меня частный самолет в Ньюарке. Он вылетает через... — он посмотрел на часы. — Чуть больше, чем, через часа. Мне нужно улетать. Ты знаешь, что я не убивал Джузеппе ди Карло, и у меня был план на этот случай, но... — он пожал плечами. — Это было важнее.

Ты была важнее.

Я не знала, что сказать или сделать. Весь мой мир перевернулся вокруг оси за последние двадцать четыре часа, и я больше не могла видеть прямо. Всю свою жизнь я бежала от темноты, но теперь, казалось, я не могла и не хотела вырываться из темных объятий Данте.

— Я не хочу, чтобы ты улетал, — жалко сказала я.

Его вздох прошелся по моим губам

— Я знаю, дорогая. Я не хочу оставлять тебя, но я должен. Там, куда я направляюсь, тебе небезопасно следовать за мной. И даже если бы было безопасно, я бы никогда не попросил тебя оставить всю свою жизнь. Боюсь, она не будет ждать тебя здесь, когда ты вернешься.

Мне нечего было на это сказать.

Это была правда.

Я не могла убежать с Данте в темноту, как в какой-то криминальной сказке. Куда бы мы пошли? Что бы я делала?

Я была адвокатом с карьерой, домом и жизнью здесь.

Но какая это жизнь? прошептал тоненький голосок. Сколько я жила до того, как встретила черноглазого капо, который только что рискнул всем ради меня?

— Мы подбросим тебя до твоего дома, —

продолжал Данте, касаясь меня, поглаживающими движениями по рукам, по моим потным волосам, по грязной одежде.

Как будто ему была невыносима мысль о том, что через несколько часов он не сможет прикоснуться ко мне, и он усиливал свои воспоминания.

Всхлип застрял у меня в горле, и я поперхнулась.

— Бэмби проследит, чтобы тебе вернули все твои вещи. Марко позвонил Бо, и он будет ждать тебя. Я не хочу, чтобы ты оставалась одна после всего этого, — продолжал он в режиме капо, организуя мою жизнь так, будто она не трещит по швам.

Я ничего не сказала.

Мой голос затерялся в глубинах метающегося, бушующего сердца.

Поэтому я просто прижалась всем телом к его здоровой стороне, уткнулась носом в его шею и вдыхала его согретый солнцем аромат цитруса и перца.

Мы приехали в Грамерси-Парк слишком быстро.

— Ты... ты можешь позвонить или связаться со мной? — спросила я, когда Чен остановился возле здания.

Я не хотела заходить внутрь.

Впервые в жизни при виде своего дома мне захотелось сжечь его дотла.

Может, если бы я это сделала, Данте пришлось бы забрать меня с собой.

— Я не должен, — сказал он, его лицо было осунувшимся от боли и усталости, но эти прекрасные глаза были так ясны, когда смотрели на меня, так полны нежности. — Но я сделаю это.

Мы уставились друг на друга, попав в воронку, которая существовала между нами и всегда существовала с того момента, когда я впечатала его в больничную стену и пригрозила ему жизнью, если он причинит вред моей сестре.

Он был прав, когда говорил, что мы созданы из одного и того же материала. Мы не были противоположностями, даже близко. Он был хаосом противоречий, и я была противоречивым хаосом, но именно поэтому мы и сработались. За всю мою жизнь единственным человеком, который когда-либо понимал меня, несмотря на все мои усилия остановить их, был Данте.

И теперь я теряла его.

Я запустила руку в его пропитанную кровью черную кофту и притянула к себе, чтобы поцеловать. Потому что у меня не было слов, у меня был только огонь, который он разжег в моей душе, и единственный способ поделиться им это подсунуть его ему под язык, как подарок.

Он принял со стоном, пожирая меня, поглощая меня.

Мне не хотелось, чтобы это заканчивалось, и я захныкала, когда он отстранился.

Но у меня все еще не было слов.

— Sono con te, lottatrice mia, — сказал он, — anche quando non lo sono.

Я с тобой, мой боец, даже когда меня нет.

Мое зрение затуманилось, и слезы беззвучно покатились по щекам. Я запечатлела поцелуй на его губах, желая заклеймить его там, а затем отстранилась, уже двигаясь к двери.

— Мы еще увидимся, — прошептала я густым шепотом, в словах было больше дыхания, чем звука.

Он отрывисто кивнул.

— Да.

Я повторила его кивок, затем быстро повернулась и вышла из машины.

В моем горле раздался всхлип, настолько сильный, что я не могла его проглотить, поэтому задержала дыхание, когда обогнула машину на обочине и поднялась по лестнице к моему немного незнакомому крыльцу.

Я не оглядывалась.

Я знала, что если оглянусь, то побегу обратно к машине, брошусь на капот и никогда не оглянусь на свой дом, Нью-Йорк и жизнь, которую я кропотливо строила в течение пяти лет.

Я бы просто слепо последовала за Данте в ночи.

Дверь в мой дом распахнулась, и там стоял Бо, освещенный ореолом теплого света.

— Елена, — сказал он, так выразительно на одном слове, что я сделала пометку спросить его, как он это делает, чтобы я могла научиться.

А потом я рухнула в его распростертые объятия и бросила попытки встать.

Позади меня машина беззвучно отъехала и исчезла на улице.