Фироз поднёс руки к груди и ударил по ней один раз, после чего отвёл взгляд и повернулся к веревке, свернутой у его ног. Их последние мгновения и всё, что между ними было, подошло к концу. Теперь он был человеком, утопающим в своем горе, а его любовь, стоящая у него за спиной, покидала его.

Я зарыдала. Нет! Это не могло так закончиться. Сабра не могла поступить так с ними, со мной. Она не могла выиграть.

Я желаю, я желаю, я желаю... Я прокричала слова у себя в голове и начала молиться, но не своим Богам, а Саалиму.

Стражники стали медленно натягивать верёвку, и ноги Фироза начали приподниматься от деревянной сцены.

Саалим, пожалуйста. Я желаю, я желаю, я желаю...

Фироз откинул голову назад, его широко раскрытые глаза смотрели прямо перед собой в голубое небо. Мимо лениво проплывали белые облака.

Спаси его, Саалим. Я желаю, чтобы ты его спас. Пожалуйста.

Я закрыла глаза, и изо всех сил сосредоточилась, после чего открыла их и увидела, что бёдра Фироза приподнялись над землей. Я начала задыхаться от рыданий.

Спаси его, спаси его. Пожалуйста, спаси его. Я не придавала значения своим словам, я только думала о том, что не могу потерять Фироза, который был полон надежд и заслуживал лучшей жизни, и о том, что за Саброй не могло оставаться последнее слово, когда она была такой злой и сама не желала жить. А ещё я подумала о себе и о том, что я не могу потерять своего лучшего друга.

Я желаю, чтобы Фироз был спасён.

— Я здесь.

Я вздохнула с таким облегчением, что все силы, казалось, покинули меня. Нет, это было сильнее облегчения. Это было похоже на пробуждение от кошмара, который казался таким реальным, таким мучительным, что только смерть могла бы избавить от страданий. Я почувствовала именно это, когда Саалим тихо произнёс эти слова, хотя их смысл был мне не важен. Джинн стоял рядом со мной, его рука касалась моего плеча. Это мог сделать любой другой зритель, но я знала, что это был он. Это был именно его голос, именно его тепло, именно его запах и ощущение спокойствия, сопровождавшее его.

Тело Фироза уже поднялось над сценой, его лицо начало багроветь. Стражник, стоявший рядом с человеком, который медленно поднимал веревку, осторожно снял с пояса нож. Он покрутил им перед собой. Ржавое серебристое лезвие блеснуло на солнце, ослепив зрителей ярким, горячим светом.

Неожиданно из-под одежд Фироза выскользнул золотой медальон. Он начал раскачиваться под его головой словно маятник. Я знала, что это было. У меня был такой же "брат-близнец", спрятанный под тюфяком. Я посмотрела на далмуров, которые наблюдали за своим другом. Неужели они сжимали в руках то же самое? Прижимая к самым сердцам то, что определяло их судьбу.

Я не могла на них злиться. Больше не могла. По крайней мере, у них была острая необходимость любить друг друга. Они любили своего друга так же, как и я. Далмуры сражались, убивали и умирали за своих людей, своих друзей. Могла бы я точно так же рискнуть ради своей семьи? Я знала, что мой отец и люди, которыми он окружил нас — люди, которые потакали тому разврату, что происходил в моей жизни, и поощряли его, несмотря на то, что чувствовала я — не сделали бы того же для меня.

— Саалим, я желаю, чтобы Фироз был спасён, — прошептала я, не сводя глаз со своего лучшего друга, и с золотого медальона, отражающего солнце. — Пожалуйста.

— Мазира даст тебе то, чего ты желаешь.

Я моргнула, и когда открыла глаза, на месте Фироза уже была женщина.

Её тело поднималось над сценой.

И тут я поняла, кто это был.

Сабра. Я повернулась к Саалиму, который, казалось, был в таком же ужасе, что и я. Поискав глазами далмуров, я не увидела ни одного из них на тех местах, где они только что стояли.

Мою сестру поднимали до тех пор, пока её тело полностью не повисло на балке. Тело медленно покачивалось на ветру. Стражник, который до этого крутил в руках нож, положил руку на её бедро, останавливая её качение, после чего встал на колени. Он схватил Сабру за плечо другой рукой и подвёл нож к её шее, готовясь к финальному акту.

— Нет, — это было все, что я смогла произнести, и я повторяла это слово снова и снова.

За что её убивали? Что я наделала?

— Давай уйдём, — сказал Саалим, потянув меня за руку.

— Нет! — сказала я, вырываясь, и не сводя глаз со своей сестры и со сверкающего серебристого ножа. Меня затрясло, слёзы снова потекли у меня из глаз. — Нет, нет, нет.

— Тебе не надо это видеть, — его голос был твёрдым, хриплым, и он встал передо мной именно в тот момент, когда стражник прижал лезвие к её шее.
Он развернул меня. Я не могла сопротивляться. И я не могла бы ничего разглядеть, даже если бы захотела. Мои глаза застилала огромная печаль.

Саалим начал уводить меня с арены, и я услышала, как какая-то женщина сказала кому-то.
— Именно этого и заслуживает шлюха за возвращение во дворец. Она превратилась в бездомную попрошайку, и она больше не нужна Королю.

Мне было все равно, куда Саалим ведёт меня, но вскоре мы оказались в пустом шатре, всё вокруг смолкло.

— Что я наделала? — я заплакала, упала на землю и прижала колени к груди. — Я убила свою сестру. Я убила свою сестру.

Я начала раскачиваться взад и вперёд, задыхаясь от чувства вины.

Саалим опустился на колени передо мной. Он снял платок с моей головы и лица.

— Ты этого не делала.

— Я думала о Сабре. Я думала о ней, когда пожелала спасти Фироза. Я была так на неё зла. Но... — я втянула ртом воздух. — Я не хотела, чтобы она умирала. Я не хотела её убивать.

Саалим замолчал. Знал ли он, что это была моя вина?

— Мазира делает то, что сама пожелает. Ты не можешь это контролировать, и ты не можешь винить себя за это.

Я вспомнила о том, как последний раз взглянула на Сабру, когда её поднимали в небо, и представила, что было бы, если бы забрали мою жизнь. Я думала, что, загадав желание, смогу покинуть дворец, но если на всё была воля Мазиры, разве могла я так рисковать?

Как сильно мне надо было отчаяться, чтобы загадать желание, которое могло привести к моей собственной смерти?

— Я не хочу ничего из этого, — я посмотрела на Саалима, глаза которого блестели. — Я убила свою сестру. Я убила её.

Я заплакала, уткнувшись в колени и сжав руки в кулаки вместе с песком.

Саалим обхватил пальцами мои запястья.

— Шшш, — вымолвил он так нежно, что это прозвучало как плеск волн. Он притянул меня к себе и прижал к своей груди. — Шшш, — говорил он снова и снова.

Я слушала его шепот, я слушала его сердце.

Меня трясло, мои зубы стучали, и Саалим прижал меня к себе ещё крепче.

— Я хочу, чтобы ты кое-что знала.

Я ничего не сказала.

— Ты меня слушаешь?

— Да.

— Сабра получила то, чего хотела. Ты это понимаешь?

Оторвав лицо от его груди, я уставилась на него так, словно он был тем сумасшедшим лекарем.

— У нее не осталось ничего, кроме страданий. Смерть стала её избавлением.

— Она не хотела умирать.

Но я знала, что он был прав. Я сразу же почувствовала ложь своих слов на языке.

— Даже я смог почувствовать её желание.

Я вспомнила о том, что она сказала, когда я виделась с ней в последний раз. "Ты думаешь, я счастлива? Думаешь, я вообще была когда-нибудь счастлива? Мне плевать, умру я или нет. Надеюсь, что да!"

— Мазира сжалилась над ней. Она не оставила её погибать на улице, как очередную ахиру, которую вышвырнули вон. Ей больше не больно.

— Её вздернули, как животное, — застонала я. — Это и есть страдание. Перед всеми этими людьми, которые ненавидели её, говорили жестокие вещи...

— Она была без сознания на виселице. Она ничего не почувствовала, Эмель. Это похоже на то, как если бы она уснула, а потом, ничего не почувствовав, умерла.
Саалим крепко прижал меня к себе.

— Мазира заберёт её. Я прослежу за этим, даже если мне придётся самому стать стервятником и отнести её богине.

Он был таким искренним, его собственное горе так давило на него, что я ему поверила. Я сказала ему сквозь слезы, которые начали утихать:

— Я не лучше своего отца. Я монстр.

И эта мысль напугала меня больше всего. Я была частью своего отца, и я не смогла бы избавить себя от этой правды.

Он поцеловал мои волосы и долго-долго держал меня в своих объятиях. Мне казалось, что так прошло несколько дней, лун, лет. И затем он, наконец, сказал:

— Ты плачешь. Вот почему я знаю, что это не так.