ГЛАВА 18

Омар последовал за мной. Я не думала, что он это сделает, и я бы пожалела о своих словах, если бы не испытала такого удовольствия от них. Я ускорила шаг, но он не отставал. Ни один из нас не бежал, не желая привлекать излишнего внимания. Выискивая гостей, которые выглядели не занятыми и могли желать провести со мной время, я услышала, как Омар громко прокричал у меня за спиной:

— Эмель, ты не можешь отказать мне, если я плачу.

Значит, он тоже решил поиграть в эту игру. Я притворилась, что не услышала его, и сделала вид, что ищу кого-то, а не убегаю от него. Если охранники и услышали Омара, они не стали принимать никаких мер.

Бросив взгляд в сторону, я заметила, что Омар был прямо за моей спиной. Он протянул руку, растопырив пальцы, и крепко схватил меня за руку. Боги, вот теперь я попала.

— Ахира, — позвал меня какой-то мужчина, как только Омар притянул меня к себе.

Я с готовностью повернулась на голос. Симпатичный аристократ подошёл к нам, его бело-золотые одежды развевались вокруг него.

— Вот ты где! — радостно сказала я, выдернув руку из хватки Омара.
Лицо аристократа изменилось, когда он услышал мой неожиданный ответ.

— Вообще-то, — сказал Омар, — мы как раз направлялись в отдельный шатер.

Мужчина перевёл взгляд с руки Омара, лежащей на моей руке, а затем на наши лица.

— Это невозможно. Эта ахира пообещала мне вечер наедине. Я только что говорил с Нассаром. Всё уже улажено.

Мужчина подошёл ближе к Омару, он был почти на ладонь выше его.

Омар улыбнулся ему.

— Ты вообще знаешь, с кем говоришь, солеискатель?

Лицо аристократа сделалось суровым, точно кремень. Он посмотрел на Омара так, как орел смотрит на грызуна, и широко расправил свои плечи. Теперь Омар походил на ребёнка рядом с ним. И хотя аристократ ничего не сказал, Омар, казалось, потерял дар речи.

Он отвел взгляд и сказал:

— Она всё равно мне наскучила.

После этого он фыркнул и удалился в толпу.

Я опустила голову, поклонившись аристократу, и устало улыбнулась ему.

— Спасибо.

— Тебе не надо меня благодарить. Я собираюсь заплатить.

После всего, что случилось с Омаром и после моего общения с другими гостями, я устала от всего этого. Но как я могла сказать "нет", когда Омар прожигал мне спину глазами, конечно же, желая убедиться, правду ли сказал этот мужчина.

Мужчина увёл меня из центра зала и протянул три дха.

— Этого хватит за поцелуй?

Теперь он стоял очень близко ко мне и говорил мне на ухо, поэтому я могла слышать его, несмотря на играющих рядом музыкантов.

— Ночь уже заканчивается, сир. Поцелуй в губы теперь стоит немного дороже.

— Тогда, может быть, я могу коснуться тебя, — сказал он и вложил монеты в мою ладонь.

Я согнула пальцы, обхватив монеты, а аристократ протянул руку к цепочкам, опоясывающим мою талию, и легонько коснулся их, позволив им по очереди упасть на мой живот. Затем он коснулся моего корсета, проведя пальцами по вышитым узорам. Он остановился на какое-то мгновение, после чего собрался с мыслями и сказал:

— Тебе очень идет золото.

— Спасибо, — я закрыла глаза.

Я была вымотана, но не решалась отказать этому мужчине.

Он потянулся к кошельку, висевшему на его бёдрах, и оглядел помещение. Омар стоял на периферии и наблюдал за нами. Аристократ достал ещё два дха.

— Этого хватит за поцелуй?

— Этого хватит, — сказала я, улыбнувшись, и взяла золотые монеты.
Я изогнула шею, разыгрывая шоу для Омара, и стала ждать.

Мужчина наклонился и с неожиданной нежностью коснулся своими губами моих губ. Я почувствовала, как его губы слегка приоткрылись, но в его движениях не было поспешности или голода. Это очень отличалось от того, как делали это другие гости. Поцелуй был приятным и знакомым, и напомнил мне об утре в тюрьме много лун назад...

У меня перехватило дыхание, внутри меня словно разверзлась целая бездна, а мою грудь сдавило. Маска готовой на всё ахиры была сорвана.

Мужчина оставил дорожку поцелуев на моей щеке, ведущую до подбородка, а потом поднялся до того самого местечка у меня под ухом. Его прикосновения были лёгкими точно пёрышко. Он позволил себе задержаться над синяком на моей шее, оставленным Омаром сегодня вечером. Его тёплое дыхание и борода щекотали мою кожу. А потом он мягко поцеловал меня там, всего один раз. Он целовал меня везде, где меня целовали сегодня, только нежно и медленно. Словно он видел все эти поцелуи и собирался стереть их, заменить их чем-то нежным и добрым — или присвоить себе. Его руки аккуратно держали мою голову и плечи.

Я расслабилась от его прикосновений и сделала шаг назад.

— Саалим?.. — прошептала я с надеждой.

И хотя моя грудь пылала от страстного желания, нам нужно было очень многое обсудить. Мне нужно было извиниться, объяснить ему. И это надо было сделать не здесь, не посреди этой пирушки.

— Ой, неужели мое время вышло? Ну, хорошо, я могу заплатить больше, — когда эта насмешка сорвалась с его губ, я пришла в чувства.

Я не понимала, с чем было связано его презрительное отношение. Неужели с моим поведением сегодня вечером? Чем я его расстроила? Но тогда я вспомнила о нашем последнем разговоре. Он не простил меня.

Он протянул мне пустую ладонь, и, слегка сдвинув пальцы, заставил золотую монету появиться в ней. Он ловко засунул её мне под ткань платья на груди, позволив своим пальцам задержаться на моей коже. Меня наполнило теплом, но я не могла побороть ту холодность, что осталась после нашего последнего разговора. И тот яд, который я на него вылила.

Он снова поцеловал меня в губы, осторожно и нежно, держа мою голову в своих руках.

Он протянул мне ещё монеты. Он делал это специально, чуть ли не яростно, запихивая сверкающие монеты везде, куда их только можно было засунуть. При этом его пальцы каждый раз ласкали мою кожу, и от каждого его прикосновения исходило тепло. Он склонился, чтобы снова поцеловать меня.

— Нет, — прошептала я рядом с его губами. Каждое его прикосновение было язвительным напоминанием мне о том, кем я была. — Пожалуйста.

Он прижался лбом к моему лбу и проговорил:

— Почему нет, принцесса? Я могу заплатить. Ты не можешь мне отказать.
Он вдруг рассердился.

— Я не могу... Я хочу поговорить с тобой.

Он ответил сквозь сжатые зубы:

— После того, как я наблюдал за тем, как каждый из этих монстров на этом отвратительном пиршестве лапает тебя, я думаю, ты можешь потерпеть ещё немного.

Он снова поцеловал меня, но на этот раз его движения были более резкими. Он держал мое лицо, обхватив ладонями, и грубо прижимался ко мне своими бёдрами.

— Вообще, — сказал он, — как насчет того, чтобы уединиться, как мы и пообещали твоему дорогому Омару?

Он взял меня за руку и потащил к стражникам, которые стояли рядом с Нассаром и чашей со сверкающими монетами.

— Отдельный шатер, пожалуйста, — сказал он визирю.

Нассар покосился на Саалима и сжал губы, словно собирался задать какой-то вопрос, но потом на его лице отразилось удовлетворение.

— О да, Эмель очень опытная. Наслаждайтесь!

Нассара не волновало, что он не знал этого мужчину. У него были деньги, и только это имело значение.

Саалим протянул руку к чаше и высыпал монеты из своей ладони. Заплатив свою цену, он развернулся и направился к отдельному шатру, потянув меня за собой.

Мы вошли в помещение, которое мало чем отличалось от тех, в которых я часто бывала с мухами: тонкая ткань свисала с потолка над огромным тюфяком, где располагались цветные подушки и толстые одеяла.

Оказавшись внутри, он повернулся ко мне и стал самим собой. Кожа под его одеждой аристократа была цвета тёмного золота, черты его лица теперь были знакомыми, а его глаза, хотя и потемнели от гнева, сверкали ярко-жёлтым светом, похожим на молнии, разрезающие небо.

— Саалим, подожди, — сказала я умоляющим голосом. Я выставила руки вперед и отпрянула от него. — Мне надо с тобой поговорить.

— О чём конкретно? Ты же сама сказала, что ты ахира, а я джинн. Мы не можем быть вместе. Но ты кое о чем забыла. У меня есть магия.

В его руках появился огромный мешок, и он кинул его на кровать. Монеты громко зазвенели внутри него.

— И я могу заплатить за свою шлюху.

Я вздрогнула. Услышать, как Саалим назвал меня тем же именем, что и Омар, было хуже, чем его гнев. Мои глаза наполнились слезами.

— Это не ты, — сказала я, задыхаясь. — Я не могу смотреть, как ты платишь за меня, так же, как они. Ты выше этого.

Я махнула рукой в сторону шатра, из которого мы только что пришли. Мне сдавило горло, словно кто-то сжал его в кулак.

— Ты сказал, что не будешь ревновать.

— Ревность. Так вот что это такое? — его жестокость перекрыла всю мою печаль. — То есть они могут хватать и трогать тебя, если у них есть деньги, а я не могу?

Он засмеялся.

— Разве не об этом ты мне говорила? Что у тебя есть обязательства перед Королём. Вот я здесь, можешь исполнить свой долг. Можешь отдать себя всю Королю, Эмель. Разве не этого ты хочешь? Если уж это приносит ему пользу.

Я видела, как ярость уничтожала доброго, нежного и внимательного джинна, каким я его знала. Неужели он ревновал? Или давал мне именно то, о чем я попросила?

— Ты могла бы, по крайней мере, вести себя рядом со мной так же, как ты ведёшь себя с теми варварами.

Его грудь тяжело вздымалась от ярости.

Слёзы текли по моим щекам, а я все качала и качала головой. Каждое произнесённое им слово было словно нож, вонзающийся все глубже и глубже между моих ребер, и я поняла, что это был другой вид боли. Это была не та боль, что причинил мне Омар, постепенно лишая меня моей гордости, она была сродни разбитому сердцу. Она была грубой, и она глодала и жевала тебя, пока от тебя не оставалось ничего, кроме бесформенной массы.

— Саалим, я жалею о том, что сказала. Прости меня за то, что я сделала. Ты был прав насчёт него, насчет всего. Я ошиблась, — я вытерла щеки. — Мой отец ничего этого не заслуживает.

Он замер, и это придало мне решимости.