— Я уверена, он хотел тебя, Има, — сказала я, не веря своим собственным словам, и вспомнив, как Саалим рассказал мне о магии и о том, что она оставляет следы.

Рахима сердито посмотрела на меня, раздраженная тем, что я пыталась утешить её.

— Ты знаешь не хуже меня, что по мужчине видно, если он нас желает. Кадир меня не желал.

Я улыбнулась и отставила пустую тарелку в сторону. Я уже знала, что значит быть желанной. Мои мысли перенеслись к джинну и к тому, как осторожно его губы двигались поверх моих. Я легла на тюфяк, мысли кружились у меня в голове, а кожу щекотало приятное тепло.

Вытянув пальцы ног и подняв руки над головой, я зевнула и закрыла глаза. Влажное тепло шатра, перемешанное с запахами масел и потных тел, было знакомым и уютным. Я свернула одеяло и подложила его себе под голову.

Тени замелькали перед моими закрытыми веками, а в ушах раздавалось бормотание, из-за чего мне было трудно уснуть. Я с удивлением обнаружила, что скучала по тишине и темноте моего маленького тюремного шатра. А также скучала по той надежде, которая встречала меня каждое утро, когда я думала о Саалиме и о том, придёт ли он ко мне.

Я поправила тюфяк так, чтобы он был рядом с тюфяком Рахимы, и прижала её к груди. Я никем не смогла бы её заменить, как и Тави, и всех своих сестёр, которых я так сильно любила. У меня не было никого кроме них.

В какой-то момент тихое бормотание прекратилось. Прислужница убрала обеденные чашки и потушила факелы песком. Я могла слышать, как кто-то то и дело двигал руками или ногами на своём тюфяке, или легонько кашлял, и как прислужница болтала с кем-то о соседних дворцовых шатрах, и как вдалеке раздавалась струнная мелодия уда и улетала прямо в тёмное небо. Я слушала эти звуки, и вскоре этот домашний шум окончательно расслабил меня.