Глава 25

Даже если я думала, что в коридоре все плохо, ничто не сравнится с тем, что Максвелл сделал с моей гостиной. Большое окно полностью выбито, мебель либо опрокинута, либо поломана на кусочки. Мой взгляд притягивает стена у камина, где Феникс прижимает моего брата к кремовой поверхности. Руки Максвелла крепко зажаты за его спиной, удерживаемые сильной хваткой Феникса, а лицо впечатано в стену.

Он проклинает Феникса, кричит матом, но мой возлюбленный просто игнорирует его с выражением холодного безразличия на лице. Напряжение, нараставшее во мне, теперь убывает, когда я понимаю, что Феникс не собирается причинять Максвеллу еще больший вред. Он просто удерживает его на месте и ждет, когда приедет полиция.

И тут комнату освещают яркие фары, на подъездную дорожку въезжает патрульная машина.

— Ох, слава богу, — говорю я, мной овладевает что-то вроде облегчения.

Но оно не длится долго, потому что когда двое полицейских входят в дом и надевают наручники на моего брата, мой взгляд притягивает то место, где стоит фортепиано — прекрасный сверкающий Стейнвей Гарриет.

Он больше не прекрасен.

Он накренился на бок, ножки сломаны, корпус разбит, а крышка расколота пополам. Щепки разбросаны по всему деревянному полу. Из меня вырывается вопль, когда я бросаюсь к нему, качая в неверии головой. Нет, этого не может быть. Единственный предмет, который сбирал меня по кусочкам годами, не может быть сломан.

Я моргаю, желая открыть глаза и увидеть, что все это было сном. Ошибкой. Кажется, будто я смотрю на мертвое тело настоящего человека, на сломанные руки и ноги, на порванные струны внутри органов и вен.

Он знал. Максвелл знал, что я люблю больше всего на свете, и он забрал это у меня.

Феникс обхватывает меня руками, пока я рыдаю над разгромленными ключами. Слышу этот ужасный звук — Максвелл усмехается в слабом удовлетворении — и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Полицейский выводит его из комнаты, но он сопротивляется.

— Ты чертов злобный ублюдок! — рыдаю я, поднимаясь на ноги и бросаясь на него.

Я успеваю дать ему несколько сильных пощечин, прежде чем Феникс оттаскивает меня. Полицейский кричит, приказывая успокоиться.

— Тише, тише, все в порядке, — шепчет Феникс мне на ухо, мягко поглаживая по волосам.

Я опускаю на Максвелла взгляд, вложив в него всю свою ненависть.

— Надеюсь, тебя упекут надолго, — все внутри меня кипит; я поднимаю лицо, чтобы показать ему: хоть он и разворотил мое фортепиано, меня он не сломил. И больше никогда не сломит.

Он сглатывает, и что-то вроде понимания отражается на его лице, налитые кровью глаза слабо вспыхивают осознанием, прежде чем полицейский заставляет его идти дальше. Подхожу к двери и наблюдаю, как моего брата ведут к патрульной машине. Дверь снова распахивается, и офицер говорит нам с Фениксом о необходимости проследовать в участок, чтобы дать показания.

Так мы и делаем. И мы не возвращаемся в дом Феникса до самого утра. Изнуренные, мы валимся на кровать. Мы спим весь день и просыпаемся лишь для того, чтобы заняться медленным нежным сексом. Феникс касается меня так, словно я хрупкая и могу разбиться в любой момент.

Он не отводит своего взгляда от моего, толкаясь в меня, когда мы одновременно достигаем пика.

Его любовь — бальзам после потери фортепиано. Я продолжаю говорить себе, что музыка живет внутри меня.

Но это заявление кажется мне пустышкой. Ни один инструмент не ощущается так правильно, как рояль Гарриет. Моя страховка покроет все, что разрушил Максвелл. Но сердцем я знаю, что новое фортепиано — это совсем не то же самое.

Музыка всегда была моей терапией. Что будет, если я этого лишусь? Если игра на другом инструменте не дает мне того умиротворения, тогда все бессмысленно.

Пару дней спустя я слышу новости о том, что Максвелла будут судить в Кардиффе. Увидев, что Феникс сделал с моим братом на ярмарке, мама сбежала домой. Когда полиция приехала допросить ее, она утверждала, что и понятия не имела о том, что натворил мой брат. Сомневаюсь, верить ей или нет, но в любом случае не думаю, что есть способ доказать правду.

Я все еще не вернулась в свой дом. Слишком свеж в нем след, оставленный Максвеллом. Но Феникс постоянно ходит туда, прибираясь для меня. И его присутствие в моей жизни кажется мне благословением. Если бы я переехала сюда, но не встретила его, все могло случиться совсем иначе, когда мой брат решил бы показаться. Но все же на моей стороне воин, готовый защищать меня до самого конца. Иногда мне кажется, что любовь к нему настолько меня переполняет, что я готова лопнуть.

— Позволь мне пригласить тебя на пикник сегодня, — говорит Феникс, подходя ко мне сзади, пока я читаю утреннюю газету. Совсем скоро эта самая газета сможет осветить приговор Максвелла. От мысли о том, что он может остаться безнаказанным, стынет кровь в жилах.

— Конечно. Что у тебя на уме? — спрашиваю я, поворачиваясь в его объятиях и оставляя нежный поцелуй на линии его челюсти.

— Есть одно местечко, я хочу отвезти тебя туда. Это сюрприз, — отвечает Феникс, поцеловав меня в висок и взяв со стола у окна корзинку, которую я не заметила.

Мы садимся в грузовик, и Феникс везет нас к пляжу, который теперь, после окончания Пасхального фестиваля, пустует. День не по сезону теплый, и кажется, что сейчас не весна, а позднее лето. Я сгораю от любопытства: куда мы едем? Вместе с корзиной для пикника Феникс берет одеяла. Вдоль линии берега лежат любители солнышка, но их немного. Феникс берет меня за руку и ведет к пляжу.

Мы идем добрых двадцать минут, пока не оставляем основную часть пляжа позади. Теперь мы направляемся к более уединенному местечку. Проходим мимо нескольких скалистых участков, и Фениксу приходится помочь мне там, где я почти падаю. Еще десять минут, и вот мы достигаем маленького укромного уголка, полного бледного песка и жемчужных ракушек.

Я останавливаюсь и кладу руки на бедра, благоговейно осматриваясь. Кто бы мог подумать, что такой прекрасный кусочек рая можно найти так близко к дому.

— Мне нравится приходить сюда для медитаций, — объясняет Феникс, раскладывая клетчатое одеяло на песке.

Он жестом просит меня сесть, и я опускаюсь на одеяло, вытянув ноги.

— Могу понять, почему тебе здесь нравится. Тут так светло и спокойно. — Я замолкаю, и легкий ветерок ласкает мою кожу. Прикладываю ладонь ко лбу, чтобы защититься от солнца, и смотрю на Феникса. — О чем ты думаешь, когда медитируешь, Феникс?

Он запускает пальцы в волосы.

— Забавно, что ты спросила, потому что ты упоминала это при нашей первой встрече.

— Да?

— Да. Ты говорила о Фениксе в мифологии, услышав мое имя. На самом деле, мой дедушка назвал меня в честь этого мифа; он всегда рассказывал мне о нем, перед тем как я ложился спать, когда я был ребенком. Я чувствовал себя сильнее, зная, что меня назвали в честь кого-то настолько величественного. Поэтому теперь, медитируя, я представляю себя Фениксом, восставшим из пепла новым мужчиной. Это помогает мне понять, что я оставил прошлое позади.

Я широко ему улыбаюсь.

— Мне нравится.

— Отлично. Иди сюда, — бормочет он, прикрыв глаза.

Я прижимаюсь к нему боком, и Феникс обнимает меня одной рукой, прежде чем потянуться к корзинке для пикника. Он достает сыр и бутерброды с корнишонами, а потом наливает нам сока из фляжки. Мы тихо сидим под палящим солнцем и едим, мягкий шум волн убаюкивает мое сознание до расслабленного состояния. Наблюдаю, как солнце отражается от водной глади так, словно та сияет.

— Какая у тебя настоящая фамилия? — спрашиваю я, нежно ему улыбаясь. — Я знаю, что не Смит. — Я протягиваю руку к его прекрасному лицу и шепчу: — Никакой Смит не может обладать такой необычной внешностью.

Он дьявольски улыбается мне, отвечая.

— Анастос. Я был рожден Фениксом Анастосом. Впервые использовал «Смит», чтобы не дать Ричарду себя обнаружить после побега. Когда он... ушел, я продолжил использовать эту фамилию. Благодаря ей я чувствовал себя не таким чужаком среди англичан.

— Ах, — понимающе говорю я, позволяя себе крепче прижаться к его груди и потягивая сок.

Когда мы заканчиваем есть, я сбрасываю сандали и медленно бреду к берегу, туда, где море целует песок. Феникс откидывается на локти и смотрит на меня с изумленным, заинтересованным выражением лица. Я подхватываю юбку и ступаю в воду: моя кожа ощущает ее тепло, и это манит меня пойти дальше. И я иду, пока вода не касается коленей. Мне кажется, словно я не была на море десятилетиями. Оглядываясь, я понимаю, как далеки мы от основного пляжа.

Бросив взгляд туда, где сидел Феникс, я вижу, что он ушел, и удивленно хватаю воздух. Осматриваюсь, но нигде не могу его найти. Затем я поворачиваюсь, а он стоит прямо за моей спиной. Феникс обхватывает меня за талию и прижимает ближе к себе. Как же он смог добраться сюда так быстро? Он очень скрытен. Иногда, сидя в комнате одна, я даже не понимаю, что он вошел, пока не вижу его.

— Что ты делаешь? — шепчу я, кожа горит от понимания, когда его дыхание касается моей влажной от пота шеи.

Его губы овладевают мочкой уха, посасывая и дразня. Я хочу просто растаять. Рука Феникса поднимается к моей груди и щипает сосок через тонкую ткань моей белой блузки. Мои нервы натянуты, потому что я боюсь, что кто-то может, прогуливаясь этим путем, увидеть нас в объятьях друг друга, но никого нет. Это место абсолютно пустынно.

— Пожалуйста, — стону я, когда он щипает сосок.

— Пожалуйста что? — мягко, удовлетворенно бормочет он, в этот момент его губы полностью овладевают моим ухом.

— Ты нужен мне, — отвечаю я так тихо, что даже не уверена, расслышал ли он.

Феникс тянет меня по воде туда, где достаточно мелко, чтобы мы могли сидеть, прежде чем уложить нас на дно. Вода пропитывает юбку и часть блузки, когда я ложусь с мокрым хлюпаньем, и заливает футболку Феникса. Я стягиваю ее с Феникса через голову и бросаю на сухой песок подальше от края берега. Капли пота мерцают на его загорелой коже. Он жаждет этого так же сильно, как и я.