Достав бумажник из заднего кармана, вытягиваю листок бумаги и осторожно разворачиваю. Он хрупкий, и я теперь редко его вытаскиваю. Я знаю слова наизусть, мне просто нужно держать их при себе.

Я передаю его Вайолет, потому что не могу читать вслух. Я уже стал настолько уязвимым, насколько мог себе позволить.

Наблюдая за выражением ее лица, мысленно читаю вместе с ней, пока ее глаза следуют за строчками, написанными дрожащей рукой.

Драгоценный Макс,

Ты — дитя моего сердца. Мое благословение.

Каждое мгновение, проведенное с тобой, было чистой радостью.

Теперь, как и всему остальному, настала моя очередь уступить дорогу будущему.

И в своем будущем, мой милый мальчик, я хочу, чтобы ты обрел любовь.

Открой свое сердце, и она найдет тебя. Обещаю.

С любовью,

Грейси.

Глаза Вайолет наполняются слезами, но она без слов возвращает письмо. Я аккуратно складываю его и убираю обратно в бумажник, пользуясь тишиной, чтобы взять себя в руки.

— Только в шестнадцать я узнал, что родители заставили Грейси подписать соглашение, в котором говорилось, что они оплатят ее медицинские счета и расходы на похороны в обмен на то, что она больше никогда меня не увидит. С момента завершения сериала прошло шесть месяцев, и мы вели переговоры и прослушивания для новых проектов, в которых я не хотел участвовать. Понимание того, что мои, так называемые, родители отобрали единственного человека, который меня любил, потому что это помешало бы моей способности зарабатывать им вагоны денег, — стало переломным моментом.

— И тогда ты ушел,— прошептала она.

Я киваю. Остальное она знает из моего дела. Вся моя взрослая жизнь описана в папке на ее столе. Освобожден от родительской опеки в шестнадцать лет. Независимо накопил капитал благодаря фондам, находящимся в доверительном управлении гильдии актеров, и постоянным гонорарам. Родители Макса заключили впечатляюще выгодный контракт на последние два сезона шоу «Таннера Харриса», и как только я избавился от опеки, все оставшиеся деньги достались мне.

Выкусите, ублюдки.

У меня внутри все переворачивается, я истерзан эмоциональным потрясением. Все, чего мне хочется, — это затащить Вайолет в постель и крепко обнимать ее всю оставшуюся жизнь. Вместо этого я держусь на расстоянии, потому что знаю, наш разговор еще не закончен. Как бы мне ни хотелось крепко обнять ее, я вижу ее настороженность.

— Макс, я понятия не имела…

Бл*дь. Мне не нужно ее сочувствие. Я рассказал ей не поэтому. Чувствую, что снова ожесточаюсь.

— Никто не знал. Голливуд гораздо лучше умеет хранить секреты, чем вас заставляют поверить в это таблоиды.

Но, даже услышав эти слова, произнесенные своим голосом, я понимаю, это не попытка закрыться. Я всего-навсего снял груз с души. Заново пережив ранние годы Макса, я взял из воспоминаний все, что мог. Теперь мне нужно двигаться к Максу-семьянину.