Глава 33

МАКС

Два дня спустя я у себя в кабинете завершаю заниматься оценкой ротации служащих педиатрии, когда мой пейджер издает сигнал. Такое происходит постоянно, но это сообщение взволновало меня больше, чем все остальные.

Пациента с сотрясением мозга, которого я наблюдал месяцем ранее, Итана Болтона, снова привезла «скорая».

Быстро отметив, на чем остановился, закрываю программу. Выйдя из кабинета, передаю записку Блэру.

— Напомни закончить это позже, — бросаю через плечо, выбегая за дверь.

Приближаясь к отделению скорой помощи, заставляю себя притормозить. Но, черт возьми, второе сотрясение так скоро — плохая новость для состояния мозга этого ребенка. И его будущего.

Останавливаюсь у сестринского поста, где мне молча передают карту. Вижу у изножья койки его родителей. Похоже, ординатор провел быстрый медицинский осмотр, но мне не хочется возиться с предварительным дерьмовым диагнозом.

Он получил травму, катаясь на санках в первый сильный снегопад. Черт бы все это побрал. Возвращаю карту обратно.

— Нейрохирург был?

— Пока нет.

— Нам нужна консультация, быстро. Возможно, потребуется некоторое время, чтобы его дождаться, поэтому, пожалуйста, займитесь этим немедленно. И выясните, кто из бригад по черепно-мозговым травмам сегодня дежурит.

Бл*дь. Ненавижу эту часть своей работы.

Медленно выдыхаю, прежде чем подойти к родителям. Быстро пожимаю руку отцу, прежде чем продезинфицировать руки и представиться ординатору, который убирается с моего пути.

Достаю из кармана фонарик в виде Бэтмена и свечу Итану в глаза, спрашивая, что случилось.

— Не знаю, — бормочет он. — Передо мной ехал мальчик. И он... и он... и... он… Я думал, он будет…

Речь сбивчивая, и не только из-за боли или страха. Глаза плохо движутся за фонариком, а правое веко, возможно, опущено. Я чертовски рад, что вызвал нейрохирурга для консультации.

— Мы говорили в школе, что ему противопоказаны физические нагрузки, — бормочет его мать через мое плечо, и я киваю.

Знаю. Но они не слушают. И всегда что-нибудь происходит. Дети забывают об осторожности, а на переменах за школьным двором присматривают недостаточно хорошо. Я смотрю на Итана.

— Мы положим тебя в больницу, приятель. И сделаем несколько анализов. Твоя задача — как можно больше отдыхать, хорошо? Теперь на некоторое время закрой глаза. Вот так, молодец.

Пока я объясняю родителям Итана, что будет дальше, появляется ординатор-невролог. Для начала, более тщательный осмотр. По крайней мере, несколько дней в больнице. Я не произношу слово на «о» (прим. имеется в виду «операция»), но оно инстинктивно вертится у меня в голове по той же самой причине, по которой меня напугал сигнал пейджера.

Между родителями чувствуется странное напряжение, которое я не могу понять. Они оба беспокоятся об Итане, это совершенно ясно.

— Где ваши дочери? — спрашиваю я.

Мать Итана потирает лоб.

— Они останутся у подруги. С ночевкой.

— Ладно. Вам сегодня что-нибудь потребуется? — Я смотрю на часы. Еще даже не обед. Итан получил травму на утренней перемене, но для родителей это произошло уже целую жизнь назад.

Отец качает головой.

— Просто скажите, что с ним все будет в порядке.

— Мы хорошо о нем позаботимся, — это мой ответ по умолчанию. И это правда. Но это не тот ответ, который он ждет.

И причина этого ясно читается на лице ординатора-невролога, когда мы отходим в уединенный уголок, где хранятся карточки.

— Ему нужна компьютерная томография.

Я киваю. Но все же, бл*дь. Обычно предписание для сотрясения мозга — это постельный режим. Как это было в первый раз. Но налицо все симптомы возможного кровоизлияния. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Ординатор бросает на меня растерянный взгляд.

— Вы не согласны?

— Согласен, — киваю я. Почему я должен быть не согласен? Потом понимаю, что это из-за моего хмурого вида. — Просто это один из тех случаев, которые воспринимаются слишком лично.

— Ох. — Он издает смешок. — Не прозвучит ли странно, если я скажу, какое облегчение услышать это от вас?

Я похлопываю его по плечу.

— Вовсе нет. Волноваться о своих пациентах — это хорошо. — Это правда. И в то же время своего рода чушь собачья. Сейчас я бы оказал Итану лучшую медицинскую помощь, если бы так не беспокоился. Мне нужно сосредоточиться на следующих шагах. — Я скажу родителям. Заказывайте томографию.

*****

Сообщив Итану и его родителям, что нужно сделать несколько снимков его головы — нет, они не принесут вреда, и, да, во время процедуры мы будем рядом, — я возвращаюсь в кабинет.

Блэр разговаривает по телефону, поэтому я проскальзываю мимо него и открываю на компьютере свой график. Теоретически мой телефон синхронизируется с сетью, но на самом деле я ему не доверяю.

У меня обед с коллегой. Быстро отправляю ей электронное письмо, в котором сообщаю, что встречу нужно отменить. Мы все равно собирались только в кафетерий. Затем освобождаю остаток дня и оставляю пометку, что ординаторы по-прежнему могут со мной связаться.

Снова указываю на компьютер, проходя мимо Блэра, и тот машет рукой.

Когда я добираюсь до конца коридора, телефон вибрирует. Сообщение от моего помощника.

Б: Не забудьте, что вам по-прежнему нужно что-то есть. Отменить обед — не значит перестать есть.

М: Спасибо, мамочка.

Останавливаюсь у кафетерия и беру рогалик. Съев его в комнате отдыха, отправляюсь в отделение томографии на встречу с семьей Итана.

Я присоединяюсь к ним как раз в тот момент, когда Итана завозят на каталке в кабинет МРТ.

— Привет, доктор Ди, — говорит он с закрытыми глазами.

— Как ты узнал, что это я?

— У меня глаза не полностью закрыты.

— Закрой их, Итан.

— Но…

— Отдыхай, малыш. Сегодня это правило номер один. — И завтра, и послезавтра…

Я возвращаюсь к его родителям, и снова улавливаю между ними ту же напряженность. Они не прикасаются друг к другу.

Это не мое дело.

Поэтому я стараюсь не замечать, как жена прикусывает губу и бросает на мужа косой взгляд.

Или когда он напрягается, будто она жмет на его последнюю кнопку, но не говорит ни слова.

Я благодарен, когда она переключает свое внимание на меня, беря себя в руки, как Мама Командир.

— Как долго он пробудет в больнице на этот раз? И какие условия потребуются в плане учебы? Должны ли мы подумать о домашнем обучении до конца года, чтобы он полностью поправился?

— У нас есть команда, с которой вы встретитесь либо сегодня, либо завтра. Сотрясения мозга подпадают под категорию приобретенных черепно-мозговых травм, и у нас набрана команда врачей и смежных медицинских работников, которые оценивают каждый случай и работают с родителями, чтобы назначить оптимальный план лечения.

Она хмурится.

— В прошлый раз мы с ними не встречались.

— Нет, Итан очень быстро пришел в себя, все обошлось лишь педиатрическим уходом. Но на этот раз мы должны быть особенно осторожны.

Первым откликается отец.

— Но с ним все в порядке, да?

Он уже второй раз спрашивает меня об этом. Он не принял мой первый ответ, и сейчас ему тоже не понравится то, что я скажу. Но я не могу, глядя этому мужчине в глаза, сказать, что с его сыном все будет в порядке, потому что не знаю, так ли это.

Я всей душой на это надеюсь, но, честно говоря, не имею понятия.

— Потому что послезавтра к нам прибудет партия телят.

Мой разум запинается о только что услышанное. Медленно поднимаю на него глаза. Бл*дь. Понимаю, у мужика ферма, и он, вероятно, занимается всем в одиночку. И он беспокоится о своем ребенке. Ведь так? Он должен беспокоиться о своем ребенке.

Но если его проклятый бизнес так важен, возможно, ему следовало, мать его, лучше следить за…

Обрываю себя. Даже в мыслях это звучит неуместно. Это не мое дело, как эта семья взаимодействует — или не взаимодействует — в плане вопросов, не касающихся безопасности их детей. И я понимаю, это не он решил, чтобы Итан катался на санках.

Но сейчас я так опасно близок к тому, чтобы по чему-нибудь врезать.

— Мы узнаем больше после томографии. И он уже пришел в себя и отпускает шуточки. Это отлично. — Я сдергиваю пейджер с бедра и секунду смотрю на темный экран. — Прошу меня извинить.

Хожу по коридору достаточно долго, чтобы успокоиться, затем отправляюсь к рентгенологу. Через ее плечо рассматриваю изображение и ругаюсь себе под нос.

У него кровоизлияние в мозг. Маленькое, но заметное. Острая субдуральная гематома левой лобной доли.

Наклонившись, нажимаю кнопку интеркома.

— Отлично справляешься, приятель.

Он слегка улыбается в камеру. Его глаза остаются закрытыми.

Рентгенолог связывается с бригадой неврологов, и не пройдет много времени, как будет принято решение о немедленном хирургическом вмешательстве.

На этом моя роль заканчивается, по крайней мере, временно. Мне нужно вернуться к себе в кабинет. Закончить оценку. Но когда Итан появляется из аппарата МРТ, садится, и двоим взрослым приходится поддерживать его, потому что, он не может двигаться…

Я понимаю, что мне не сойти с места.

Я не могу его оставить.

Пишу Блэру, сообщая, что направляюсь в операционную. Даже если буду простым наблюдателем, я не оставлю Итана одного. После операции его переведут в детское отделение интенсивной терапии. Я там не дежурю, и буду только путаться под ногами, если заявлюсь туда.

И посмотрев через комнату на его родителей, меня пронзает чувство вины. Понятия не имею, что с ними. Поссорились ли они сегодня утром? Может, разругались из-за того, что Итан пошел в школу, прихватив теплые штаны. Может, кто-то из них хотел, чтобы он не выходил во двор на перемене. Столько причин, которыми я мог бы оправдать их поведение, а не настраивать себя против них.

Я хороший врач. Иногда это здорово, потому что я неутомим и умен, и я не позволяю многому ускользнуть от моего внимания.

Но та часть меня, которая должна быть чуткой к родителям, сломана. Я стараюсь удвоить усилия и компенсировать это своим пациентам другими способами, но в такие дни, как сегодня, это настоящая борьба.