Глава 6

Я проснулась в три часа утра, вся дрожа. Доктор Форд рассказал моему отцу о ночевке Спенсера и, к моему ужасу, это было последней ночью, когда Спенсер мог остаться.

Если когда-либо я нуждалась в теплом теле рядом, это было в долгие ночи перед моим отъездом. Ночи тишины. Ночи страшных мыслей и выдуманных сценариев опасности и болезни.

Я стояла в душе почти полчаса, пытаясь позволить пару облегчить мои страхи, но это не помогло, совсем. Я вышла и обернулась полотенцем.

Встала перед зеркалом и бросила на себя жесткий взгляд. Я была настолько обнаженной, насколько вообще могла быть, без макияжа и с мокрыми, густыми волосами. Я ненавидела смотреть на себя в таком виде. Я не чувствовала реальность.

В такие моменты ощущала себя слишком незащищенной, что делало меня чрезвычайно нервной, но этим утром я заставила себя посмотреть.

Я запомнила эту девушку. Этой девушкой была настоящая я. Напуганная. Никчемная. Ужасная подруга. Отвратительная дочь.

Хорошо образована, но так ограничена в идеях, имеющих ценность. Красивая и все же отталкивающая.

И, наконец, настоящая.

Спенсер заехал за мной в семь утра. Он позвонил мне из дома, и я встретила его в фойе, стоящим рядом с Пэмбруком, никакого признака моей матери или отца.

— Софи, — Пэмбрук улыбнулся, — здесь все необходимые документы. Карточка на случай необходимости и наличные. Держи их ближе к себе. Сначала ты полетишь в Германию, затем в Дубай, переночуешь там. Проживание в гостинице в твоих проездных документах. Оттуда тебя заберет машина. Из Дубая ты полетишь в Найроби, Кению, где заказан небольшой самолет, чтобы доставить тебя в Кампалу, Уганду. Ищи мальчика по имени Динган, он заберет тебя. Я добился, чтобы тебе разрешили спутниковый телефон для...

— Необходимости? — спросила я, улыбнувшись в ответ.

Плечи Пэмбрука заметно расслабились, и он обнял мои плечи своими длинными долговязыми руками.

— Береги себя, моя дорогая, — прошептал он в мои волосы.

Я вздохнула, наблюдая как он идет к кухням. Потом повернулась к Спенсеру и снова улыбнулась.

Он протянул мне руку, и я взяла ее. Он слегка сжал ее.

— Все будет хорошо, — успокаивал он меня, но я не верила ему.

Я оглянулась на пустое фойе и почувствовала небольшое разочарование от того, что Сав и остальные мои друзья не появились. Я написала им, но думаю, что нет смысла прощаться с тем, о ком они мало волновались.

Я еще раз посмотрела в глаза Спенсеру.

— Они не пришли.

— Нет, они не пришли, — заявил он.

— Не надо задерживаться. Я на минутку, — сказала я ему и направилась в кабинет отца.

Я постучала в дверь и услышала слабое «войдите». Я подчинилась и повернула ручку.

Сигаретный дым окружил меня, перед тем как рассеяться позади. Рассеявшись, дым открыл моего отца, как обычно, занятого и на телефоне.

— Нет! Нет! Я никогда не соглашусь на это! — Папа повернулся ко мне. — Минутку, хорошо? — спросил он собеседника. — В чем дело?

— Я-я ухожу.

— Удачи.

И снова погрузился в телефонный разговор, я закрыла за собой тяжелую деревянную дверь. По пути обратно в фойе, я прошла мимо одной из нашей служанок Маргариты, которая несла сложенные полотенца в гостевые комнаты.

— Ты видела миссис Прайс сегодня утром, Маргарита?

— Да, утром она уехала в город за покупками.

— А, ясно. Скажешь ей, что видела меня?

— Конечно, мисс, — глаза Маргариты смягчились. — Хотите, чтобы я ещё что-нибудь передала?

— Нет.

— Как пожелаете, мисс, — сказала Маргарита, перед тем как снова заняться своим делом.

Я хотела попрощаться, но почувствовала, что она смотрит на меня с жалостью. Я съежилась при мысли, что моей горничной было жалко меня.

— Я готова, — сказала я Спенсеру.

— Я уже загрузил твои сумки.

— Спасибо, Спенс.

Поездка в аэропорт была устрашающе тихой. Я обдумывала почти двадцать часов предстоящего полета, не включая мою ночевку в Дубаях.

Руки начали заметно дрожать и Спенсер, успокаивая, накрыл их своими. Заиграла Regina Spektor’s All the Rowboat, и я позволила навязчивой мелодии просочиться в мою кожу.

Слова казались пророческими несмотря на то, что темами ее песен были исключительно вещи, но, когда я охарактеризовала себя, стало ясно, кем я была, не более чем вещью. Я была теми дышащими вещами, отчаянно жаждущими спасения, желающими жить, и внезапно на меня нахлынуло спокойствие.

Все разговоры об опасности, болезнях и разрухе напугали меня, но я была готова к переменам, так же как доведенный до отчаянья и так же, как жаждущий избавления, жить, по-настоящему жить, как песни и картины в ее словах. Мы остановились в зоне разгрузки, и Спенсер открыл для меня дверь. Он выглядел опустошенным.

— Не беспокойся, мой очень хороший друг.

Он улыбнулся, но усмешка не затронула его глаз. Он засунул руки в карманы.

— И это все, кем я буду для тебя.

Мои плечи вжались немного в дверь машины.

— Спенсер, пожалуйста...

— Шшш, — сказал он, нажимая подушечкой своего большого пальца на мои губы. Его пальцы слегка задели мою щеку, когда он отстранился. — Абсолютно никаких беспокойств, Софи Прайс. — Он искренне улыбнулся, и мое сердце упало.

— Я буду очень сильно по тебе скучать, — призналась я своему единственному настоящему другу, который когда-либо у меня был, но поняла я это очень поздно.

— Я тоже буду скучать. Я только сейчас понял, что ты такая же потерянная, как и я, и теперь ты уезжаешь.

— По приговору суда, — пошутила я, что сделало его улыбку еще шире.

— Я дам тебе это, — вздохнул он. — Даже если мы думали найти наш путь вместе.

— Я все еще буду потерянной, когда вернусь. Мы можем продолжить оттуда, Спенс.

Спенсер взял мои сумки и положил их на тележку, которую принес носильщик.

— Я увижу тебя через шесть месяцев, — сказала я ему.

— Я буду прямо там, — сказал он, указывая на тротуар. — Ждать.

Я коснулась его щеки и до боли зажмурила свои глаза.

— Не жди меня, Спенсер, — прошептала я, приказывая.

Спенсер оттянул меня от себя.

— Я сделаю так, как, черт возьми, захочу, Прайс. Теперь иди.

Я улыбнулась ему и последовала за носильщиком. Когда я обернулась, чтобы помахать ему, он уже ушел.

Двадцать часов полета, несмотря на ночевку в Палм, все еще чувствовались как двадцать часов полета. Когда я прибыла в Африку через Найроби, у меня не было шанса рассмотреть континент, так как у меня было только двадцать минут до посадки в Сессну, но, когда мой небольшой чартерный самолет приземлился и был подан трап, дверь открылась, и я взглянула на самый удивительный, захватывающий дух вид.

Вид густой зеленой растительности, обширного голубого и захватывающего дыхание озера Виктория. Это было невероятно красиво.

Я спустилась с лестницы и меня вместе с моим багажом встретил веселый молодой африканец с темным лицом цвета мокко и ослепительно белыми зубами.

— Добро пожаловать в Африку, мисс, — весело поприветствовал он меня. — Я так понимаю, это Ваш первый визит?

— Да, спасибо.

Он улыбнулся самой широкой улыбкой, какую я когда-либо видела, и я удивилась, что сделало этого парня таким счастливым.

— Идите за мной, мисс.

Я порылась в своей сумке, чтобы найти десять долларов. Парень в Дубае сказал мне, что они предпочитают американскую валюту, поэтому я не обменяла сотни, которые Пэмбрук дал мне.

Мы подъехали к аэропорту и, когда я посмотрела на него, я могла думать только о том, что у входа погибло тысяча девяносто человек. Когда думала об этом, моя кожа заледенела.

Перед отъездом я прочитала об Уганде и обнаружила, что тот самый аэропорт, куда я полечу, был также местом самого опасного положения заложников, включая террористов. Я задрожала, думая о деталях, и это было самым точным знаком. Это напомнило мне, где я находилась и что было настоящей целью моей поездки.

Когда энергичный портье уложил мои сумки, он посмотрел на меня с сияющей улыбкой, и я чуть не засмеялась над его оптимизмом.

Я не смогла удержаться.

— Вы довольно оживленный. И почему Вы так счастливы сегодня?

— Я счастлив каждый день, мисс. Я живой, и я работаю. У меня есть крыша над головой. Я могу прокормить своих братьев и сестер. Я очень, очень счастлив.

Мое сердце сжалось, и я нашла в своей сумке еще ​​десять, подумала дважды, и схватила пятьдесят, прежде чем вручить наличные в его руку. Его глаза расширились до невозможных пропорций, и я покачала ему головой, заглушая протест, формирующийся на его губах.

— Не думайте об этом, — огрызнулась я и прочистила горло. — Простите, — сказала я ему, и поспешно схватила свои сумки, прежде чем пойти по коридору к тому, что я приняла за главный вход.

Я старалась не думать о том, что пятьдесят долларов значили для этого мальчика и его семьи.

Я также старалась не думать о глупых браслетах, завязанных вокруг моего запястья, которые стоили пятьсот баксов.

Я остановилась там, где стояла и собравшись с мыслями, вспомнила про блокнот и достала его из пакета. Я листала страницы и искала имя, которое Пэмбрук велел мне не забыть, но я все-таки забыла, потому что это было такое необычное имя.

— Динган, — я повторила вслух. — Что это за имя такое?

— Это Дин-Джон-E, — вмешался глубокий голос, и моя голова резко поднялась.

Пораженная. Онемевшая.

Глубокое, пробивающее ощущение накрыло мое тело целиком, и я практически упала на колени от сильного впечатления. Мое дыхание стало затрудненным, и я боролась за ясную голову. Ароматное, обжигающее, но невероятное, приводящее в восторг ощущение проскользнуло по моему телу. Опьяняющая, приятная дымка опустилась надо мной и ним... Испепелила. Так.

Хорошо. Это было ощущение осознания. Я стояла там, наслаждаясь впечатлениями.

Я помню Сара Прингл рассказала мне однажды о мальчике, которого она встретила во время отпуска в Европе. То, как она описала его заставило меня усомниться в ее вменяемости.

— Я не могу описать его, Софи, — сказала она, накрывая руками щеки в отчаянии. — Похоже, что все мое тело сразу же поняло, что он был моим, а я его.