Я закончила школу, что означало: в моем распоряжении четыре года, чтобы заработать что-то вроде ученой степени, а потом съехать. Я также, как и раньше, буду получать ежемесячные карманные деньги в размере двадцати тысяч, но сначала мне следовало получить степень. В двух словах, в этом был весь мой отец.
— Соблюдай внешний вид, Софи Прайс, и я тебя щедро вознагражу, — сказал мне мой отец в пятнадцать лет.
Это являлось непрерывной мантрой в моем доме, которая произносилась обычно перед обедом раз в неделю. И я обязана была следовать ей, когда отец приглашал в гости конкурентов, чьи компании он хотел выкупить или политического чиновника, к которому он желал втереться в доверие. Все, что я должна была делать: одеваться сдержанно и говорить только тогда, когда мне будет позволено.
Робость была фарсом. Если я выглядела милой и уступчивой, то отец производил впечатление человека, который знал, как управлять домом и многонациональным, многомиллиардным бизнесом. Если я делала это, то получала бы миленькую премию в размере тысячи долларов. Я была сотрудником, а не ребенком.
— Софи Прайс, — кто-то закричал из-за большой стальной двери моей камеры. Я могла только разглядеть лицо молодого полицейского в маленьком окне. Дверь открылась с оглушительным стуком. — Вас выпустили под залог.
— Наконец-то, — фыркнула я.
Когда меня освободили, я встала у стойки и стала ждать, когда мне вернут вещи, в которых я приехала.
— Одна пара обуви, одна юбка, пара чулок, одни... — начал парень, но посмотрел на одежду с непониманием.
— Подвязки, — пояснила я. — Это подвязки. Господи, просто дай их мне, — сказала я, хватая их из его рук.
Он небрежно толкнул остальную одежду в куче ко мне, и я почти закричала на него, потому что он обращался с вещами за десять тысяч долларов так, словно они были из Уолл-Март.
— Вы можете переодеться там, — сказал он, указывая на маленькую дверь.
Ванная была маленькой и мне пришлось положить вещи на отвратительную раковину.
— По-моему, это место больше похоже на печку, — рассеянно произнесла я.
Я не надела чулки, вернула свой смешной комбинезон и вошла в вестибюль.
Омерзительные, грязные мужчины сидели, ожидая заключенного дурака, которого они потрудились выпустить под залог. Они следили за мной с похабными пристальными взглядами, а я могла только свирепо смотреть на них, слишком усталая, чтобы высказать им свое мнение.
Солнце только что село, и рядом со стеклянной входной дверью я разглядела силуэт единственного человека, который мог прийти и спасти меня.
Более 6 футов высотой, настолько худой, что его кости торчали на лице, но со стильными длинными волосами, напоминающими тысяча девятьсот тридцатые, одетый в подогнанный итальянский костюм, стоял Пэмбрук.
— Привет, Пэмбрук, — приветствовала я его язвительно. — Вижу мой отец был слишком занят, чтобы приехать самому.
— Ах, я тоже рад тебя видеть, Софи.
— Прекрати снисхождение, — я усмехнулась.
— О, нет. Это важнейший момент за всю мою неделю — спасти тебя из Богом забытой ямы с бактериями. — Он оглядел меня с сожалением. — Думаю, мне в любом случае придется почистить свой салон.
— Ты такой умный, Пембрук.
— Я знаю, — сказал он коротко. — Комментируя твое предыдущее замечание, твой отец был слишком занят, чтобы вытащить тебя. Он не хочет, чтобы ты знала, как сильно он разочарован.
Пембрук остановился и стиснул зубы, перед тем как открыл пассажирскую дверь для меня. — Вы, юная леди, катастрофически не осознаете серьезность этого обвинения.
— Вы блестящий адвокат, Пэмбрук, с миллионами в Вашем распоряжении, — сказала я, садясь в его Мерседес.
Он обошел переднюю часть автомобиля и сел на водительское сиденье.
— Софи, — сказал он мягко, перед тем как включить зажигание. — В мире не хватит денег, чтобы помочь тебе, если судья Рейнхольд председательствует на твоем деле.
— Езжай, Пэмбрук, — потребовала я, игнорируя его предупреждение.
Он вытащит меня, подумала я.
Мой дом, или я должна сказать, дом моего отца, был построен за год до моего рождения, но с тех пор был отремонтирован снаружи и внутри, поэтому, хотя я выросла в этом доме, он едва напоминал мне о чем-либо, связанным с детством.
Он был фантастически большим, располагаясь на трех акрах в Беверли-Хилз, в Калифорнии.
Это был впечатляющий французский замок, больше, чем двадцать восемь тысяч квадратных футов. Я располагалась в левом крыле, родители в правом.
Я могла целыми днями не видеть их, только получать сообщения при необходимости, обычно оповещающие меня о том, что мне требовалось прийти на обед и это, как правило, было в записке, доставленной кем-либо из персонала.
У меня была няня до четырнадцати лет, когда я уволила ее за попытки дисциплинировать меня. Мои родители не знали, что со мной делать в течение нескольких месяцев и решили, что я способна самостоятельно заботиться о себе и больше никогда не пытались изменить этого.
Cвобода. Абсолютно никаких ограничений. Я посвятила себя всему тому, чего хотела. Все желания я исполнила. Я ничего не хотела.
За исключением внимания.
И я получила его, признаю, не самыми правильными методами. Не хочу Вам врать, это было приятно... в некотором смысле. Я была довольно несдержанной со своим временем и телом. Я не отличалась от большинства девушек, которых знала.
Хорошо, за исключением того факта, что я выглядела лучше, но зачем обсуждать решенный вопрос? Единственное различие между ними и мной было в том, что я оставляла им желать лучшего. Я использовала много, много, много парней и бросала их, списывая со счетов, как ни странно, так же как они поступали со многими другими девчонками до меня.
Именно это и было для них искушением. Я угощала их лишь проблеском всего моего аромата, и они пробовали меня так, будто пили абсент. Так они попадали на крючок к la fée verte, как меня обычно называли. Я была «зеленой феей». Я прилетала в твою жизнь, показывала тебе, насколько хорошо находиться в экстазе, а потом оставляла, полностью зависимого от меня. Я делала это для веселья, черт бы его побрал, ради внимания. Я хотела быть желанной. И все, что я хочу знать: хотели ли они меня? Хоть когда-нибудь...?