— Рэн! Рэн, о боже мой. Что б тебя!

Она знает мою игру. Я хочу, чтобы она оставалась здесь, как сейчас, уязвимой, пойманной в крайне компрометирующую позу и качающейся на грани экстаза так долго, как только возможно. Я, может быть, больше не холодный, черствый, жестокий принц Бунт-Хауса, но я все еще могу быть ублюдком, когда захочу. Я впиваюсь пальцами в ее бедра и восхитительно пухлую попку, прижатую к машине, и жду своего часа.

— Боже... Пожалуйста... Пожалуйста... Пожалуйста... Рэн! Позволь мне кончить!

И в чем тогда веселье? Все ее тело содрогается, когда я смеюсь. Она подтягивает свои бедра вверх, пытаясь получить большее давление от моего рта, но я откидываюсь назад достаточно далеко, чтобы расстроить ее.

— Ммм. И кто теперь жадничает? — Черт возьми, она просто восхитительна. Я никак не могу насытиться. Я провожу кончиком языка вверх широким, мучительно медленным движением, и бедная маленькая Элоди всхлипывает, как будто она впадает в отчаяние.

Впрочем, теперь осталось недолго. Я слышу отдаленный рокот мотора, приближающегося по дороге. Используя кончики пальцев, я ласкаю ее, погружаясь в ее киску, наслаждаясь тем, как она сжимает мои волосы и тянет их немного слишком сильно. Мой член, кажется, вот-вот взорвется, но я могу подождать.

— Пожалуйста, Рэн, — умоляет она. — Господи, пожалуйста. Ты мне нужен. Я.. я так чертовски сильно хочу, чтобы ты был внутри меня.

Ближе. Громче. Тот, кто идет по дороге, уже почти нагнал нас.

Я засовываю свои пальцы внутрь нее, засасывая скользкий, тугой узел ее клитора в рот, перекатывая его языком, и она кричит. Мой рот наполняется ее сладким вкусом. Я трахаю ее пальцами, поднимая их под углом, находя тот спусковой крючок, который заставит ее увидеть звезды, и вот тогда дом на колесах с ревом проносится мимо нас.

Громкий гудок. Кто-то высовывается из окна и кричит что-то неразборчивое, но я не реагирую. Элоди испуганно вскакивает, пытаясь прикрыться, но я хватаю ее за бедра и предупреждающе рычу.

— Кончай, — приказываю я. — Трахни мою руку, Элоди.

Я двигаюсь быстро, взбираясь по ее телу. Прижимаю основание ладони между ее ног, прямо к клитору, потирая ее, и еще сильнее вжимаю пальцы…

Элоди снова закатывает глаза.

— О боже мой! — Она двигает бедрами. Я смотрю вниз и совершенно чертовски загипнотизирован тем, как моя малышка Эль трется своей киской о мою руку, ее спина выгибается дугой от капота машины, когда она кончает.

Я никогда не был так возбужден за всю свою гребаную жизнь.

Она протягивает руку вниз между своих ног и прижимает мои пальцы глубже внутрь себя, направляя мою руку.

— Твою мать! Рэн! Святые... — ее ноги подтягиваются к животу. Она перекатывается на бок, прижимается лбом к моему плечу и сильно трясется, пытаясь пережить ядерную бомбу, которая только что взорвалась у нее в голове.

— О... боже мой, — шепчет она. — О боже мой!

Я ныряю вниз, утыкаясь носом в ее волосы, чтобы поцеловать в шею. Именно здесь я позволяю себе самодовольную улыбку, но только потому, что она меня не видит.

— Ш-ш-ш. Все нормально. — Она издает жалобный крик, когда я вытаскиваю из нее свои пальцы. Она падает на спину, ее щеки восхитительно пылают, и она моргает, глядя на кусочек голубого неба над нами, как будто все еще находится в оцепенении.

— Люди в том автодоме определенно видели нас, — говорит она.

Я ложусь на спину рядом с ней, положив руки на грудь.

— Да. Определенно.

Смеясь, она закрывает лицо руками.

— Как это вообще могло случиться? Я была той, кто пытался быть плохой с тобой.

Аааа, Иисус. Эта девушка прямо здесь. Я поворачиваю голову в сторону и игриво кусаю ее за мочку уха.

— Ты уже должна знать, малышка Эль, что можешь попытаться быть плохой. Но я всегда могу быть еще хуже.

Как только она втискивает свою милую попку обратно в джинсы, мы отправляемся в путь. Она горько жалуется, что я не позволю ей отсосать мне, но я знаю, что врежусь прямо в гребаное дерево, если позволю ей приблизиться ко мне. Я должен поклясться, что мы проведем остаток ночи голыми в моей комнате в Бунт-Хаусе, чтобы успокоить ее.

Мы смеемся и шутим, пока я завожу мотор, страстно желая вернуться назад. Все кажется таким легким и чертовски свободным. То есть до тех пор, пока мы не оказываемся в тридцати минутах езды от Маунтин-Лейкс и я краем глаза не замечаю, что Элоди плачет. По ее щекам одна за другой текут жирные, опустошенные слезы, и мое сердце сжимается в груди.

— Господи, и что за хрень? Что... что я сделал? Что случилось? — Я буквально убью себя, если причинил ей чертову боль.

— То, что ты… сделал... с моим... отцом, — заикаясь, борется она за каждое слово.

Чееерт.

Все тонет.

Это был риск, я знал это. Я был готов иметь дело с последствиями, если она возненавидит меня за то, что я сделал. Но страх, который обволакивает мое горло, душит меня, пока я пытаюсь не свернуть с дороги, кажется, будет концом для меня.

— Ты перелетел через... весь мир, — выдыхает она. — В твой… день рождения…

— Элоди. Черт.

— И ты причинил боль... очень опасному человеку... потому что он... причинил боль мне.

— Мне так чертовски жаль.

Она снимает мою правую руку с руля, приподнимает ее и прижимается ко мне боком, пряча лицо у меня на груди и плача еще сильнее.

— Не надо извиняться. Это самая романтичная вещь во всем гребаном мире.