Пока я рылся в ее одежде, моя рука ударилась обо что—то тяжелое. Схватив предмет, я вытаскиваю его, и как только вижу его, меня охватывает холод. Мои пальцы дрожат, пока я держу рамку и смотрю в свои глаза, глядящие прямо на меня.

Откуда она у нее?

Отстегнув заднюю часть рамы, я вынимаю фотографию, чтобы рассмотреть надпись на обратной стороне:

Деклан. Шесть лет.

Я сижу у небольшого пруда возле дома, в котором вырос. Я смотрю в камеру и улыбаюсь. Вода наполнена цветением лотоса, цветением, которое так любила моя мама. Я помню, как ей нравился этот пруд. Она сидела на берегу, а её ноги свисали с края, точно так же, как я сидел на фотографии. Она смеялась, на неё падали лучи весеннего солнца, и она взывала ко мне нежным и любящим голосом:

― Сядь со мной, милый. Окуни свои пальцы в воду. ― И я слушался.

Вода была холодной в тот день, когда мы сидели вместе среди душистых цветов лотоса. Ее лицо все так же ярко всплывает в моей памяти, безупречное и молочное. Она была красива, с длинными каштановыми волосами, которые закалывала в гульку, но, когда она была в саду или у пруда, распускала их.

Мои глаза закрываются, чтобы выдержать боль в груди. Воспоминания причиняют боль, и видения напоминают мне то, что я потерял. Я стараюсь избавиться от прошлого, мучаясь, что позволил себе думать о моей маме слишком долго, прежде чем напомнил себе о трусе, которым являюсь.

Реальность возвращается, когда Лаклан звонит у ворот. Я впускаю его и прячу фотографию обратно в сумку Элизабет, все еще сбитый с толку от того, откуда она взялась и почему она у нее. Но я отгоняю эту мысль, когда Лаклан входит в комнату и бросает свою куртку на спинку одного из стульев.

― Он был с ней в этой комнате, ― выпалил я. ― Я просмотрел камеры наблюдения. У него был пистолет, им он разбил ей голову, вырубил, а после связал и бросил в багажник своей машины.

― Черт возьми, ― бормочет он в недоумении. ― Где компьютер? Я хочу взглянуть.

Схватив ноутбук, я вхожу в систему и проматываю кадры, чтобы показать ему. Он берет компьютер и садится за стол в углу комнаты. Я наливаю немного виски и залпом выпиваю, даже не чувствуя аромат, просто чтобы оно уменьшило мою боль прежде, чем я полностью сойду с ума.

― Где камера ворот? ― спрашивает он, и я подхожу, чтобы показать нужную ему камеру.

Я наблюдаю за его плечом, как он нажимает, чтобы приблизить что—то. Я даже не подумал это сделать, поскольку, клянусь Богом, я теряю всякое чувство сосредоточенности.

― Вот он, ― говорит он, хватая ручку и записывая номерной знак.

― Господи, я идиот.

― Не больше, чем этот ублюдок, ― возражает он, заканчивая записывать номер. ― Попытайся расслабиться. Мы найдем ее. Позволь мне сделать пару звонков, пока я выпью чашечку кофе на кухне.

Я киваю, подхожу к дивану и сажусь, но как только делаю это, слышу жужжание из куртки Лаклана. Любопытство побеждает, и я иду на поиски телефона в одном из карманов. Без имени на экране, я принимаю вызов и молчу.

― Детка, ты здесь? ― раздается женский голос, и мне требуется несколько секунд, чтобы связать голос с мыслями в моей голове.

― Камилла?

Проходит минута в молчании, прежде чем подруга моего отца спрашивает в ответ:

― Деклан?

― Почему ты звонишь Лаклану? ― спрашиваю я, но она быстро уворачивается от вопроса:

― Как ты? Мы с твоим отцом ничего не слышали с тех пор, как ты...

― Откуда ты знаешь Лаклана? ― спрашиваю я, прерывая её на середине фразы.

― Ммм, хорошо... ― она запинается. ― Может, тебе следует... тебе стоит спросить Лаклана.

― Я спрашиваю об этом тебя.

Ответа не следует, но вскоре она вздыхает и произносит:

― У твоего отца небольшие проблемы. Я хотела позвонить тебе и рассказать об этом раньше, но твой отец настоял, чтобы я молчала. Ты же знаешь, какой он упрямый.

― Прекрати это дерьмо, Камилла. Откуда ты знаешь Лаклана?

― Машина из проката! ― Лаклан возвращается в комнату и в ту же секунду Камилла вешает трубку, сбрасывая звонок.

― Что это, черт возьми? ― спрашиваю я, поднимая телефон.

Он собрано и спокойно отвечает:

― Мой личный сотовый.

― И это?.. ― спрашиваю я, глядя на мобильный в его руке.

― Мой рабочий телефон.

― Тогда скажи мне, почему девушка моего отца звонит тебе на личный телефон? И почему, когда я спросил её, откуда она тебя знает, она начала запинаться, как дешёвая шлюха без мозгов?

― Камилла — старый друг. Не волнуйся, твой отец знает это. Ты, наверное, застал её врасплох, когда ответил на звонок.

Его хладнокровие заставляет меня засомневаться в своих подозрениях, но она назвала его деткой, и я не могу игнорировать этот факт, но также не могу тратить время на это прямо сейчас. Мне придётся разобраться с этим дерьмом позже, а пока моё внимание привлекает то, что он сказал о машине.

― МакКиннон, ― добавляет Лаклан. ― Расслабься, хорошо? Мы собираемся найти её.

― Я расслаблюсь, когда она вернётся в этот дом. Скажи мне, что ты выяснил?

― Я жду звонка из компании по прокату. Похоже, кем бы ни был этот парень, он не знал, что в машине есть устройство слежения, которое компания устанавливает на всех автомобилях.

― Что насчёт полиции?

— Парень на минимальной зарплате, который принял звонок, был легкой добычей, — говорит он мне.

Схватив её сумку, я говорю:

― Я собираюсь проверить её комнату. Скоро спущусь.

― Конечно.

Поднявшись наверх, я иду в комнату для гостей, где поселил Элизабет, когда привел ее в свой дом на этой неделе. Я положил сумку и сел на край кровати. На тумбочке я вижу пару жемчужных серёжек вместе с ожерельем, которое привлекает мое внимание. Я поднимаю тонкую цепочку из серебра и смотрю на маленький кулон, в виде лотоса.

Как может женщина, мертвая внутри, быть такой сентиментальной?

Эта девушка невероятно травмирована. Пытаться понять её психические мысли и невменяемые действия было бы напрасной тратой сил, потому что нет никакого способа разобраться во всём этом. Травма, которую человек должен выдержать, чтобы стать настолько психически нестабильным, какой является она, вызывает отвращение при одной только мысли. Всё, что она рассказывала мне о своём детстве, всё, через что она прошла, болезненно отзывается во мне. Если бы мне пришлось пройти через то, что и она, я не уверен, что смог бы принять себя и жить дальше.

Ее прошлое превратило ее в монстра. Но если заглянуть ей в глаза так глубоко, как смотрел я, можно увидеть в ней что—то невинное. Она во многом похожа на ребенка. Я вижу это в маленьких проблесках. Это почти, как если бы она замерла и перестала жить, когда потеряла отца. Как будто она застряла в том времени, поскольку жизнь, в которую она попала, была слишком отвратительной, как будто она никогда не теряла детские убеждения, что мир — хорошее место, наполненное хорошими людьми. Ты никогда не узнаешь об этом, пока не окажешься в ее сердце. Она знает, как уродлива жизнь, но внутри неё есть маленькая девочка, которая еще не сдалась.

Я беспомощен, сидя здесь и не зная, где она и что этот ублюдок собирается с ней сделать или сделал. Я никогда не хотел спасти кого—то так сильно, как сейчас Нину. Я бы сделал для неё всё, что угодно и я сделаю. Моя любовь к ней была настолько сильна, что я не думал дважды о том, чтобы превратить себя в монстра — для неё.

Как бы я ни ненавидел её, как бы я ни хотел причинить ей боль, как бы я ни хотел никогда не встречаться с ней, я не могу уйти от той, кого так сильно люблю, она в моей голове.

Девушка сумасшедшая и не в своём уме, и я тоже, раз хочу её. Ничто не может отрицать силу, которая тянет меня к ней, даже в моих самых жалких мыслях меня всё еще тянет к ней.

― МакКиннон! ― кричит Лаклан. ― Тащи свою задницу сюда. Поехали!

Спускаясь по лестнице, я спрашиваю:

― Что случилось?

― Она в Эдинбурге. Расположение автомобиля неточное, но оно достаточно близко.

― Одну секунду, ― говорю ему, прежде чем бегу в свою спальню, чтобы схватить пистолет.

Адреналин проходит через меня, как молния, я быстро перемещаюсь по дому, а когда выхожу на улицу и прыгаю во внедорожник Лаклана, моё сердце выходит из—под контроля.

― Скажи мне, где она?

Он протягивает мне телефон с открытой картой, и вдруг, мой оптимизм оттого, что можно узнать, где она, превращается в страх.

― Нет никаких шансов. Он слишком населен, ― говорю я.

― Нам придется над этим поработать. Вот где находится машина.

― У нас есть расположение его машины, но мы не знаем, где он сам, ― говорю я, рассматривая карту Эдинбурга.

― Кому ты звонишь? ― спрашивает он, когда я вытаскиваю свой телефон.

― Ей. У него есть её телефон.

 После одного гудка вызов соединяется, но ничего не слышно, только тишина.

― Скажи мне, где ты находишься?

Мое требование вызывает у этого мудака отвратительный, зловещий смех, прежде чем он мне отвечает:

― Почему я должен тебе сказать это?

― У меня есть деньги, о которых ты просил, ― вру я.

― Очень хорошо, но я не хочу забирать их. Я дам тебе личную информацию о счете, на который ты должен будешь перевести деньги. Как только я получу подтверждение, что деньги были переведены, я отправлю тебе сообщение о том, где я собираюсь выбросить эту суку.

― Я хочу сначала поговорить с ней.

― Я не знаю, настроена ли она сейчас говорить.

― Мне плевать на это! ― кричу я. ― Дай ей трубку или сделка отменяется. Я могу забрать или оставить эту суку, так что решать тебе!

Мои слова — ложь.

Наступает тишина, прежде чем он отвечает:

― Я так не думаю. Видишь ли, мне плевать на то, что ты чувствуешь к девчонке. Я имею в виду, что не собирался лгать, я хотел использовать её, но она не единственная зацепка, что у меня есть на тебя.

― И что же это?

Его следующие слова наполняют мои вены ледяным страхом.

— Беннетт Вандервол.

Дерьмо.

— Что он сказал? — робко спрашиваю я, услышав, как Ричард сказал Деклану, что если он не может использовать меня в качестве рычага, то он использует Беннетта.

— Похоже, ты говорила мне правду, — сказал Ричард