Глава 15

В выходные мы отправились на автобусе в национальный парк Роки-Маунтин. Джейми еще не был там, несмотря на то, что бо́льшую часть лета провел в Боулдере. Он сказал, что друзья по церкви не раз приглашали его, но он хотел пойти туда в первый раз именно со мной.

— Тебе давно уже следовало сходить, — сказал я, улыбаясь и качая головой.

Иногда Джейми бывал таким сентиментальным. Но, по правде говоря, его признание тронуло меня.

— Нет. В любом случае, с ними невесело. Это пожилая пара.

— А, понятно.

Мы сидели на скамейке, прижимаясь друг к другу бедрами. Поскольку было лето и выходной, то автобус был набит битком. По большей части семьями с маленькими детьми и иностранцами. Я слышал, как некоторые из них говорили по-шведски, другие – по-китайски.

— Хорошо, что ты дождался.

Я взял его за руку. Если мы когда-либо и были в безопасности, то именно там: в автобусе, полном незнакомцев, направляющихся в дикую глушь.

Джейми улыбнулся и отвернулся к окну.

Я заставил его сесть у окна, несмотря на то, что в ближайшие годы он увидит больше мест в Колорадо, чем я. Хотелось баловать его во всех отношениях, что было совершенно новым чувством.

— Здесь красиво. — Он вглядывался в массивные скалы у дороги.

— Очень, — согласился я, однако смотрел на его лицо.

Весь день мы провели в парке. Горы, возвышающиеся вокруг нас, казались не более реальными, чем издалека. В разреженном воздухе витал аромат сосен, и, пока мы шли, меж деревьев периодически открывался вид, который напоминал Вордсворт в Альпах. Горы были величественны. Озера – прозрачны, как стекло, и неподвижны; их поверхность идеально отражала вершины и лес, и казалось, будто смотришь в два мира.

Я взял с собой цифровой фотоаппарат и сделал несколько десятков снимков, в основном Джейми. Притворялся, что пытаюсь запечатлеть пейзаж. Мы попросили какого-то туриста сфотографировать нас вместе. Я положил руку Джейми на плечо. Он смущенно улыбнулся.

Мы захватили с собой перекус на обед – бутерброды, чипсы и батончики мюсли – и нашли уединенное местечко у ручья, чтобы поесть.

— Это очень напоминает мне лагерь. — Джейми вскарабкался на широкую округлую скалу, прогретую солнцем. — Хочу погрузить ноги в воду.

Я последовал за ним и не в первый раз за этот день поцеловал в губы.

— Калеб, — пробормотал он, сжимая мою рубашку.

— Что? Я просто собираюсь снять с тебя обувь.

Хотелось снять больше, чем просто обувь. Я просунул руку ему под рубашку и погладил грудь, снова целуя.

Джейми ахнул и прервал поцелуй, откинув голову назад.

— Люди могут увидеть.

— Все в порядке.

Я сбросил рюкзак и сунул другую руку ему под рубашку, лаская торс. У нас действительно произошла странная смена ролей. В лагере я всегда был бдительным параноиком. Теперь, когда мы были в полной безопасности, Джейми потерял смелость.

— О чем ты беспокоишься?

Я очертил большими пальцами его соски.

— М-м-м ... — Он выдернул мои руки из-под рубашки. — Ну же, прекрати.

Я засмеялся и принялся расшнуровывать его ботинки.

— Я и не собирался заходить слишком далеко. В любом случае, вокруг никого нет.

Он уставился в свой рюкзак.

— Ты мог бы просто сказать мне, что не в настроении, — настаивал я.

— Я всегда в настроении. Дело не в этом.

Я снял с него ботинки и носки, мои руки задержались на его лодыжках.

— А в чем тогда?

— В том, что люди могут видеть. — Он даже не посмотрел на меня. Медленно опустил пальцы ног в ручей, вздрогнул и отпрянул. — Холодрыга.

Слабая улыбка тронула мои губы.

— Ага. Горные ручьи, они такие.

Мы молча помолились, и я старался держать руки при себе, пока ел. Я смотрел, как вода вьется среди скал. Она была настолько чистой, что я мог видеть каждую деталь русла. Какая-то смелая белка смотрела на нас с расстояния нескольких футов, а на деревьях ждали вороны, готовые спуститься и подобрать за нами крошки.

Наконец, Джейми прочистил горло и сказал:

— Я просто беспокоюсь. Все было так хорошо… — Он отложил бутерброд, глядя на ручей с мрачной сосредоточенностью. — Но мы все равно нарушаем правила. Идем против всего, чему нас учили родители, против того, что правильно. Этот стих о том, что нужно помнить Создателя своего в дни юности своей, я имею в виду, ты знаешь, как там дальше?

Я кивнул.

— В принципе, да.

— Доколе не наступили плохие дни, доколе не оборвалась серебряная нить. Не ждите, пока кувшин разобьется у источника, и обрушится колесо над колодцем. И возвратится прах в землю, откуда и был взят, а дух возвратится к Богу, который дал его (Прим. пер.: близко к тексту из Библии. Екклесиаст глава 12 стих 6 и 7).

Он перефразировал, конечно, но довольно точно.

— Знаю, — отрезал я. Мой голос прозвучал резче, чем хотелось. — Я все еще читаю Библию, хочешь верь, хочешь нет.

— И что? Ты не боишься попасть в ад?

— Мы не попадем в ад. — На этот раз мой голос прозвучал слабее, чем я хотел. — Наши души будут спасены.

— Будут ли? Когда тебя крестили?

— Не знаю. Кажется, мне было десять. Не помню.

— До или после лагеря? — Теперь он пристально смотрел на меня.

— После. — Я взглянул на него. Первый год в лагере, наполненный шквалом учений Евангелие, был моим стимулом к спасению. — А тебя?

— Намного позже. Мне было одиннадцать. Я уже был влюблен в тебя. Мы тогда держались за руки и все такое.

— Ты шутишь, что ли? Мы же были детьми.

— Значит, ты не любил меня, когда мы были детьми?

Я почесал голову, уставившись в землю. Конечно, я любил его тогда и всегда.

— К чему ты клонишь?

— Я полюбил тебя раньше, чем задумался о Боге. — Джейми судорожно выдохнул. — Я просто боюсь. Мне страшно, что мы как-нибудь поплатимся за это.

Внезапно я тоже испугался, но вовсе не за свою душу. Стало страшно, что Джейми хочет закончить наше общение. Тогда я останусь один. У меня никогда не хватило бы смелости начать отношения с кем-то другим, и никто другой не смог бы понять. Мы с Джейми были одинаковыми. Моя душа была связана с его.

— Я не остановлюсь, — выпалил я, как будто мог в одиночку продолжать с ним отношения.

— Что? Знаю. Я не хочу останавливаться.

Я схватился за голову. Облегчение было умопомрачительным, но страх, который ему предшествовал, все еще клокотал во мне.

— Разве мы уже не расплачиваемся за это? — спросил я, подумав о лагере. Обо всем напряжении и ужасе, о стрессе от того, что приходилось скрывать правду дома. — Это же первый раз, когда все было хорошо. Я имею в виду, действительно хорошо. А сейчас…

Сейчас мне стало холодно, я запаниковал. Теперь чувство вины делало то, чего не мог сделать строжайший надзор: портило наши немногие, краткие удовольствия.

— Прости меня, — прошептал Джейми. Его тихий надтреснутый голос буквально вонзался в меня.

Ничто так не вытягивало силы, как желание защитить его.

— Не извиняйся. — Я сжал его плечо. – Я лишь хотел сказать, что ничего не произойдет. Мы не отправимся в ад, и нас не поразит молния, ясно?

Его глаза были затуманенными и широко распахнутыми.

— Ты уверен?

— Абсолютно. — Я улыбнулся, и Джейми расслабился под моей ладонью. Я не был уверен, ни на грош. — Ты закончил обедать?

Он взял недоеденный бутерброд.

— Почти.

— Доешь. И тебе станет лучше.

Он повиновался, как ребенок, и наклонился, прижимаясь ко мне.

— Я бы хотел, чтобы Богом был ты, — сказал он, прежде чем откусить кусочек.

— Что? Это звучит очень странно.

— Ты бы установил справедливые правила. И стал бы отличным судьей.

— Я рад, что это не так. Это было бы слишком большим грузом.

— Ты бы справился.

— Тем не менее, — я пожал плечами. — Мне кажется, я довольно хорошо понимаю Его характер, и Он не настолько мстителен.

— Да, ты прав.

— Конечно.

Я усмехнулся и толкнул его локтем. Когда он закончил есть, я убрал мусор. Встал и потянулся, а Джейми продолжил сидеть, задумчиво глядя на ручей.

— Что такое? — спросил я.

— Поцелуй меня еще раз? — Слова, которые, вероятно, должны были прозвучать требованием, превратились в неуверенный вопрос. — На этот раз я ничего не испорчу.

Я присел и взял его за подбородок.

— Эй. Ты ничего не испортил.

— Пожалуйста.

Он взял меня за другую руку и сунул ее себе под рубашку.

Я быстро оседлал его колени и прижался к его губам. Тесная связь легче, проще, чем нравственность. Это как земля без границ; а нравственность – как гражданская война.

Мы были достаточно далеко от любых троп или мест для пикника, и я чувствовал себя в безопасности, вытаскивая его член из штанов, но мы все еще находились в общественном месте, что усиливало мое возбуждение.

— Быстрее, — прошептал он, цепляясь за мои плечи.

Я улыбнулся и замедлил движение руки.

— Нет, хочу действовать медленно. Я должен позаботиться о тебе.

— К-Калеб… пожалуйста. Ну давай же.

Его короткие ногти впились в меня. Он пытался толкнуться в мои пальцы, однако его ноги оказались зажаты под моими.

— Вот так. — Я прикрыл его член краем рубашки. — Никому не позволю тебя увидеть. Не беспокойся об этом. Никто не будет смотреть на тебя. Никто другой.

Его прерывистое дыхание в ухо и шею опьяняло. Я долго дразнил Джейми. Затем заставил кончить на живот и вытер салфеткой.

После этого он притих, лицо порозовело. Он шел, засунув руки в карманы. Улыбнулся, когда наши взгляды встретились, но на прохожих не мог поднять глаз.

Я достал камеру и запечатлел его именно таким.

Мои дни в Колорадо пролетели как один миг. Когда у Джейми не было занятий, мы сидели в общежитии, смотрели фильмы на одном из наших ноутбуков, слушали музыку, ели, разговаривали или просто молчали. Мы также ели вне дома и несколько раз прогуливались по кампусу и центру города, но в целом предпочитали проводить время вместе в уединении его комнаты.

Когда Джейми осознал, что время утекает сквозь пальцы, то стал более взволнованным и эмоциональным, даже срывался на слезы во время секса.

В наш последний день он прогулял занятия и отказался вставать с постели. Я принял душ, оделся, приготовил нам завтрак, сварил кофе, а Джейми все также лежал в кровати. У меня оставалось пять часов до приезда такси. Пять часов, которые мы могли бы провести как угодно.