Гвен была права. Я не был из тех, кто отступал перед лицом противника. При условии конечно, что результат стоил затрачиваемых усилий. Вопрос на миллион: стоила ли Хейзел борьбы ради... для того, чтобы меняться? Потому что именно это и требовалось для того, чтобы завоевать ее расположение. Никакие легкомысленные поступки не произведут на нее впечатление. Если я хотел изменить мнение Хейзел о себе, то мне придется копнуть глубже, показать ей романтические прелюдии и красивые жесты, которые она просто не сможет проигнорировать. Я никогда не прилагал подобных усилий ради женщины, и я был не настолько глуп, чтобы верить в то, что само следование этой идее ничего не значит. Что она ничего для меня не значит. Но если бы я открыл эту тетрадь с заданиями, то стал бы выкладываться на все сто процентов.

— Ну, так что, Крис? — спросила Гвен, глядя на меня так, будто я слишком медленно думал.

— Да, она мне нравится, — сказал я без колебаний. Мне нравилось, как зеленые глаза Хейзел загорались, когда она смеялась; нравилось, как оживлялся ее голос каждый раз, когда она рассказывала о том, сколько собак было ею спасено; а еще нравилось, как она бросала мне вызов в том, что я мог быть больше чем просто плейбоем, широкоплечим принимающим, по которому пускали слюни фанаты и пресса. Мне нравилось в ней все, даже россыпь веснушек на носу. Сейчас мне нужно было доказать, что она могла чувствовать тоже самое по отношению ко мне.

На лице моей сестры появилась улыбка.

— Тогда пришло время сделать то, что ты умеешь делать лучше всего.

— И что же это? — спросил я.

— Шок, трепет и очарование, ФИГДЖЕМ, — сказала Гвен. — Шок, трепет и очарование.

***

Несколько часов спустя вооруженный и готовый к бою, я пританцовывал в приюте «Неизбежное Спасение» в поисках Хейзел. Я обнаружил ее в зоне реабилитации, на четвереньках перед конурой Оливки, она, используя успокаивающий, нежный голос и нейлоновую палочку, пыталась выманить Оливку из-под кроватки. Песня «Отпусти» из мультфильма «Холодное сердце» доносилась из динамиков, и я думал сказать ли Хейзел о том, что возможно ей нужно было последовать совету из песни, судя по тому, что успехов она не добилась.

— Оливка, вчера ты обожала эту игрушку. Ты жевала ее часами, так в чем же дело? — спросила Хейзел, засовывая руку еще глубже под кроватку. Оливка отползла ближе к стене, поджав хвостик под ноги.

Я прислонился рядом с открытой дверью конуры, я старался, но мне совершенно не удавалось не смотреть на то, как задница Хейзел двигалась то вверх, то вниз.

— Думал, ты знаешь, что Оливка строго следует протоколу приятелей — она и на дюйм не сдвинется, без поощрительного подарка.

Хейзел вздрогнула от звука моего голоса, ударившись лбом о металлический каркас кроватки Оливки. Глядя на нее, меня пронзило чувство вины, но потом Хейзел села на пятки, сдув пряди волос со своих глаз, и я рассмеялся от убийственного выражения ее лица. Я не мог ничего поделать с этим. Она была такой красивой, когда злилась.

— Как насчет того, чтобы попробовать вот это? — спросил я, протягивая ей контейнер с печеньем, которое помогла мне испечь Гвен.

— А это что такое? — Хейзел подняла крышку и критично посмотрела на печенюшки, как будто это могло отравить ее.

Я пожал плечами и зацепил большие пальцы за петли на штанах.

— Угощение, которым могут насладиться и люди, и собаки.

— Это твоя жалкая попытка принести извинение за благотворительный вечер? — спросила она.

— Не-а. Я произнес свои жалкие извинения в нашу последнюю встречу. Я перехожу к плану B.

— Правда? И что же это?

— Ухаживаю за тобой, Хейзел Грант, — произнося эти слова вслух, я расслышал убежденность в собственном тоне, от чего я только утвердился в своем ранее принятом убеждении в том, что Хейзел абсолютно точно стоила всех этих усилий.

Она покачала головой и посмотрела на меня так, как если бы я был настолько же привлекательным, как и дворняжка с глистами.

— Это не сработает, Лалонд.

— Это мы еще посмотрим, — сказал я, а потом начал насвистывать, подпевая Эльзе.

Когда мой свист перешел в пение, маленький черный нос Оливки показался из-под рамы кроватки, за ним последовали ее большие коричневые глаза, ее хвост стучал по полу.

Хейзел фыркнула от возмущения.

— Оставлю это тебе, тому, чей голос могла полюбить только собака.

Я ухмыльнулся той невыносимой улыбкой, которую Хейзел якобы ненавидела. Ну что же, все это обещает быть весьма интересным.