Глава 19

— Мама заедет за мной в три, потому что мы едем на ужин в честь дня рождения моего младшего брата, — сказал Аарон доктору Томасу, оставляя свою сумку рядом с сумкой Спенсера, на столе. Последние два часа они со Спенсером работали над новой программой, и Аарон предпочёл бы добавлять туда дополнительные функции, а не обнажать здесь свою душу. Однако, как бы это ни было дискомфортно, Аарон знал, что эта терапия — ключ к тому, чтобы стать функционирующей индивидуальностью. Последние стены рухнули — те, которые скрывали надежду на то, что он когда-нибудь станет нормальным. Хоть Аарон знал, что испытает большое разочарование, если ничего не выйдет, прошло так много времени с тех пор, как он хотя бы смел надеяться. Вера в себя, в доктора Томаса и в свою способность восстановиться играла существенную роль в успехе его терапии, и впервые Аарон собирался это принять. Доктор Томас был главным экспертом страны по травмам его типа. Если он не сможет помочь Аарону, то не сможет никто.

— Это ничего. К тому времени мы уже должны закончить, — любезно ответил доктор Томас. — Я прочёл твой последний пост в блоге, и, думаю, ты добился большого прогресса в описании своей реакции со времён нападения. Как только ты сможешь действительно понять свои триггеры, будет больше успеха в том, что справиться с более лёгкими из них. Ты понимаешь очевидные триггеры, вроде прикосновений, запаха бензина и вида крови. Дело в более мелких, менее очевидных триггерах, которые вызывают воспоминания, но не видны внешне. Звук вчерашней грозы что-то вызвал, а мы не знали, что для тебя это триггер.

— Да, это объясняет как минимум одну причину, по которой мне не нравятся пасмурные дни, и я честно не помнил звука грозы во время нападения, пока вы не сказали мне об этом, — произнёс Аарон, и вместо того, чтобы стыдиться своей ограниченности, он чувствовал воодушевление от этого открытия.

— Аарон, позволь мне спросить, — тихо сказал доктор Томас, откидываясь на спинку стула, — какой прогресс ты ощущаешь от терапии? Я могу весь день говорить тебе о том, что сам думаю о твоём прогрессе, но не мне ведь жить со всем этим.

Аарон тоже откинулся назад. Потребовалось несколько недель интенсивных приёмов, чтобы ему стало комфортно с доктором Томасом, но теперь, хоть Аарон и не думал, что сможет рассказать ему всё о нападении, казалось, что его терапевт действительно переживал за него и за его восстановление. Это, как и всё остальное, что они обсуждали, вызывало у Аарона желание работать вместе с этим мужчиной, а не против него, как бывало со многими другими терапевтами, которые в него не верили.

— Первый терапевт, к которому отвела меня мама, был будто не в своей тарелке. У меня складывалось ощущение, что он привык разбираться со стрессом генеральных директоров или с парами, которые ссорятся из-за денег. Он понятия не имел, что со мной делать, и даже испуганный шестнадцатилетний парень это видел. У него не было шансов мне помочь, потому что он никогда не верил в это и никогда не пытался. Его решением было бросать в меня седативные таблетки и транквилизаторы, чтобы я был таким обдолбанным, что не мог истерить, но также я и не был толком в сознании. После этого терапевты менялись один за другим, и с каждым новым слабла моя вера в то, что я когда-нибудь смогу стать кем-то большим, чем разбитая оболочка человека.

Доктор Томас кивал, но не перебивал. Это была одна из вещей, которыми Аарон действительно восхищался в этом мужчине: он всегда слышал всё, что говорил Аарон, и даже то, что Аарон не говорил никогда.

— Вы никогда не присваиваете себе прогресс моего восстановления. Вы всегда делаете ответственным меня. Вы не пытались скрыть мои проблемы за дозой лекарств. Я всё ещё испорчен, но, думаю, теперь разница в том, что у меня есть надежда, — объяснил Аарон. Доктор Томас с лёгкой улыбкой кивнул, а затем прислонился к спинке стула. Выражение его лица изменилось на более серьёзное, пока он говорил.

— Сегодня я хочу попробовать с тобой кое-что другое. Я думал использовать ассоциативную диаграмму, чтобы выявить воспоминание и те вещи, которые могут его провоцировать. По большей части это свободное упражнение на ассоциации.

Доктор Томас выкатил впечатляющую белую доску, которая стояла вдоль задней стены, ожидая их внимания. В центре доски доктор нарисовал кособокий овал, под которым написал: «Воспоминание». От овала он провёл три линии в разные стороны. В конце каждой линии добавил ещё овалы.

— Я хочу, чтобы ты подумал о воспоминании, и мы запишем его в центральный овал. Затем придумаем вещи, которые у тебя ассоциируются с этим воспоминанием. Если найдём триггер, можем его записать.

— Звучит достаточно легко, — сказал Аарон и сгримасничал, когда доктор Томас покачал головой и рассмеялся.

— Может, звучит и легко, но для тебя это будет очень тяжело. Ещё это может спровоцировать приступ паники, но мы знаем, как с этим справиться.

— Хорошо, с чего мы начнём? — спросил Аарон, хоть его тело и напряглось от идеи вспомнить что-то из той ночи намеренно, и с болезненными подробностями. Как бы ему ни хотелось забыть каждый момент, он понимал, что преодолеть страх и злость — это единственный способ двинуться дальше и вести какую—то жизнь.

— Подумай о воспоминании той ночи, но давай начнём с чего-то управляемого, вроде похищения или поездки в фургоне. Я хочу, чтобы нам стало комфортнее с этим процессом, прежде чем мы перейдём к чему-то тяжёлому, — доктор Томас встал рядом с доской и взял один из маркеров. — Просто сядь на диван, закрой глаза, если хочешь, и выбери воспоминание для работы.

Аарону вдруг захотелось, чтобы Спенсер был здесь, в комнате отдыха, а не в своей комнате, где готовился к экзамену по высшей математике. В добавок к этому, ему ещё нужно было сделать доклад по начальной композиции и ещё один по психологии. Единственным предметом, который Спенсер сдал легко, было программирование. Так как Аарон изучал только курс программирования, у него не было особой учебной работы. Однако, домашнее задание по терапии оказалось намного более болезненным. Доктор Томас терпеливо ждал, пока Аарон подберёт воспоминание, так что парень закрыл глаза и ждал, пока оно придёт.

— Давай, нужно уходить, — сказал мужчина над Аароном, с дикой паникой в голосе.

— Но парень ещё двигается, — сказал другой голос, издалека, или, может быть, он просто исчезал.

— Девчонка уже мёртвая, и он долго не протянет. Нам нужно выбираться отсюда.

Аарон не мог снова повернуть голову, чтобы посмотреть на Джульетту. Все силы покинули его тело. Услышав, как вдалеке захлопнулась тяжёлая дверь, он воспользовался оставшейся энергией, чтобы засунуть руку в карман и обхватить ею телефон, который там нашёл.

— Хорошо, я готов, — сказал Аарон доктору Томасу, поднимая ноги на диван и обхватывая их дрожащими руками.

— Можешь выразить тему воспоминания парой слов? — доктор открыл маркер и повернулся к доске.

— Смерть, — сказал Аарон, объединяя всё ужасающее событие одним словом, чтобы не приходилось вдаваться в мучительные детали. Доктор Томас повернулся и долгое мгновение смотрел на Аарона, с беспокойством, выраженным лёгкой хмуростью.

— Ты уверен, что хочешь начать с этого?

— Это не так ужасно, чем другие вещи, которые они со мной делали, и это первое, что пришло в голову. Давайте, записывайте это, — Аарон пожал плечами и прижал колени чуть крепче к груди. Доктор Томас медленно развернулся, практически нехотя, и записал слово «смерть» на доске, в центральном овале. Затем провёл линию вверх и вправо, нарисовал на конце этой линии круг и написал слово «ощущения».

— Вернись в это воспоминание, испытай его и скажи мне, что тебе говорят ощущения: зрение, слух, обоняние, прикосновения и вкус, — слова прозвучали так, будто произнесли их насильно.

Доктор Томас не понимал, что Аарону нужно это сделать. Ему нужно было выбраться из собственной головы, ради своей матери и ради Спенсера. Сердце колотилось о грудную клетку Аарона, он закрыл глаза и позволил себе вернуться туда, где стоял на коленях перед садистами, которые практически уничтожили его.

— Мне холодно, — начал Аарон, когда в голове сформировалось воспоминание. — В гараже холодно, и пол словно ледяной. Я лежу лицом вниз, один. Джульетта уже мертва, — он приоткрыл один глаз и через собравшуюся мутную влагу смотрел, как доктор Томас нарисовал ещё больше маленьких кругов вокруг ощущений. И заполнил их другими словами: холод, боль и страх. Аарон снова закрыл глаза, отчего горячие слёзы полились по щекам. — Нет никаких звуков, кроме ветра и дождя, стучащего по крыше. Мужчины ушли. Жизнь вытекает из меня на пол. Я включаю телефон в своём кармане, но не могу его достать, чтобы позвонить.

Аарон начал раскачиваться на диване назад-вперёд. Повсюду кровь... На этот раз он не выживет.

— Я вижу только кровь...

— Какого чёрта здесь происходит?

Глаза Аарона раскрылись, и он дико огляделся по сторонам, услышав голос своей матери. Инстинктивно, он продолжал сжиматься в клубок, увидев её лицо, которое было красным, шокированным и разъярённым. Спенсер стоял рядом с ней, в замешательстве и с опаской.

— Мам, я... — начал Аарон, вытирая слёзы с лица и вставая. Он не мог подумать, что ещё сказать. Его матери будет так больно, когда она узнает, что он ходил на терапию и не сказал ей. Последнее, чего Аарон хотел, так это причинить боль своей матери. Она так долго была для него всем.

— У нас с Аароном приём, но судя по вашей реакции, полагаю, Аарон не говорил вам, что начал работать со мной, — тихо сказал доктор Томас, и Аарон восхитился его спокойной уверенностью. В этот момент Аарон не находил в себе ни спокойствия, ни уверенности, но, опять же, это не отец Спенсера только что разбил сердце его матери.