Глава двадцать девятая

Ривер

День двадцать восьмой

Я с облегчением вздыхаю, потому что успел добежать до ванной раньше, чем меня настиг Рейн. Не поймите меня неправильно, я чувствую вину за то, что заперся здесь с альбомом, хотя Киран явно не желает, чтобы я в его заглядывал.

Но черт.

Он меня нарисовал?

— Abhainn, это не то, о чем ты подумал, — отрицает Рейн с другой стороны двери, продолжая колотить по ней кулаками.

Обычно я бы с удовольствием слушал его мольбы, но в данный момент от его голоса мое сердце разрывается на части. При других обстоятельствах я бы уступил просьбам Рейна или даже требованиям. Я бы подчинился, как ему нравится.

Но покорность не в моем характере.

Только иногда и только с ним.

Я не отвечаю, а вместо этого двигаюсь к туалетному столику и, опираясь на него спиной, соскальзываю на пол. Сделав глубокий вдох, я изо всех сил стараюсь не обращать внимания мольбы Рейна и его стук в дверь.

Но это сложно.

Надеюсь, он не сорвет ее с петель, пытаясь добраться до меня, прежде чем я успею заглянуть внутрь.

— Ривер, сейчас же открой эту чертову дверь! — кричит Киран.

В его голосе нарастает гнев, а дверная ручка продолжает дребезжать.

Я не отвечаю, позволяя Рейну кипеть от ярости.

Он нарисовал меня.

Он нарисовал меня.

Боже. Он. Нарисовал. Меня.

Неважно сколько раз эта мысль проходит через мой разум, она не имеет никакого смысла.

— Детка, пожалуйста. Давай поступим так. Ты откроешь дверь, и я обещаю, что мы посмотрим альбом вместе.

Ага, он уже пытается заключить со мной сделку.

Многие люди не знают, что стадии горя относятся не только к потере и смерти. Рейн — осознает он это или нет — уже на третьем шаге: торг.

Я открываю альбом и листаю его. Страница за страницей.

Все наброски — мои.

Татуировки.

Грудь.

Руки.

Пресс.

Губы.

Глаза.

Лицо.

Весь этот графит на бумаге отражает меня, словно зеркало.

Не знаю, сколько времени я уже сижу, листая альбом Кирана. Просмотрев, его, наверное, с полдюжины раз, я все еще не верю, что Рейн заполнил весь альбом только мной.

Когда он успел?

Я никогда раньше не видел его с альбомом в руках. Киран никогда не рисовал передо мной, за исключением того единственного раза, когда я звонил ему по FaceTime. Насколько мне известно, он не фотографировал меня, чтобы потом сделать наброски по фото.

А значит, все они из его головы.

И всякий раз, когда Киран касался, целовал и ласкал мое тело.… Он не просто ему поклонялся.

Рейн заучивал его наизусть.

В груди бешено колотится сердце, а ладони начинают потеть, когда я поднимаюсь на дрожащих ногах, ощущая себя Бэмби, сделавшим первый шаг в своей жизни. Затем пересекаю ванную и открываю дверь.

Я ожидаю увидеть Рейна прямо перед собой, но в своих размышлениях, должно быть, не заметил, что тот больше не стучит в дверь. Вместо этого я замечаю, что он сидит на полу напротив, обхватывая голову руками.

Четвертая стадия — депрессия.

Киран напрягаются, когда слышит скрип двери, но не делает ни малейшей попытки посмотреть на меня или что-то сказать.

Присев перед ним на корточки, я кладу закрытый альбом на пол, но Рейн, по-прежнему, не поднимает глаз.

— Ты нарисовал меня? — шепчу я дрожащим от волнения голосом. Мои слова не должны звучать как вопрос. Но, вероятно, дело обстоит именно так.

Я понятия не имею, что это означает для нас, и Киран, наверняка, тоже.

Наверное, поэтому он и не хотел, чтобы я видел наброски.

Посмотри на меня, детка, беззвучно умоляю я. Внутри все скручивает от предвкушения.

Словно прочитав мои мысли, Киран поднимает голову, и его янтарные глаза встречаются с моими. Они покрасневшие, как будто он сдерживает слезы, и я ненавижу саму мысль о том, что мои действия причинили ему боль. Я бы никогда так не поступил, но иногда не могу не вести себя как эгоист, думающий лишь о собственной выгоде.

Я смотрю, как на лицо Кирана надвигается стоическая маска, которую тот не носил уже несколько недель, и у меня возникает желание схватить его за плечи и встряхнуть.

Наши отношения не такие. Больше нет.

И тут до меня, наконец, доходит. Пятый этап — смирение.

Но смирение с чем? С моим гневом или возмущением, которых и в помине нет?

Хватая Кирана за запястья, я поднимаю нас обоих на ноги, прежде чем обхватить его лицо руками. Мое сердце готово выскочить из груди в попытке объяснить, что я чувствую. Хотя бы для того, чтобы Рейн знал, что я никогда еще не ощущал себя таким живым.

Я люблю тебя.

Слова готовы вырваться на свободу, извещая о своем присутствии, но я себя сдерживаю. Потому что так лишь отпугну Кирана.

Я с мольбой смотрю ему в глаза, пытаясь заметить хоть малейший признак того, что Рейн замечает мои чувства к нему. Что его наброски — это самый чудесный подарок, случайный он или нет. Что Киран подарил моему сердцу крылья и позволил ему парить.

Что я люблю его.

Безумно. По-настоящему.

Я бы отдал все на свете, чтобы озвучить свои чувства прямо сейчас.

Но у меня есть еще один способ.

Показать.

Я прижимаю Кирана к стене, впиваясь в его рот в обжигающем поцелуе. Прикусывая нижнюю губу, быстрыми движениями я расстегиваю свой ремень, пуговицу джинсов и молнию, в затем проделываю то же самое с Рейном.

— Твой талант так заводит, — бормочу я ему в губы, продолжая скользить языком по контуру, прежде чем схватиться за футболку и стянуть ту через голову. Я бросаю ее на пол и иду обратно в комнату Кирана, по дороге стягивая свои джинсы. Как только переступаю порог, то слышу звуки «Pavement», SayWeCanFly, исходящие из Spotify на моем телефоне, и в голову приходит одна идея.

— Ты не злишься? — слышу я за спиной голос Рейна, неуверенность сквозит в его грубом шепоте.

В одних трусах я обхожу лежащий на полу холст и начинаю копаться в коробке с акриловыми красками.

— Нет, абсолютно, — отвечаю я, хватая пару больших тюбиков краски.

Отвинчивая крышку, я срываю ее полностью, прежде чем перевернуть тюбик и вылить на холст королевский синий.

— Что ты делаешь? — спрашивает Рейн с дрожью в голосе.

Я смотрю на него, открывая второй тюбик — на этот раз зеленого оттенка. Киран стоит с другой стороны холста, раздетый до трусов и твердый, как скала. При виде его стояка мой рот наполняется влагой.

Позволь мне показать, как сильно я тебя люблю.

Я выжимаю каждую каплю краски, размазывая ее по всему холсту. Меня не заботит, останется ли она на моих руках или любой другой части тела.

Как только тюбик пустеет, я бросаю его на пол вместе с другим и поворачиваюсь к Рейну лицом, стягивая нижнее белье с ног и швыряя его через всю комнату. Затем хватаю Кирана за руку и быстро дергаю к себе, вынуждая ступить на покрытый краской холст.

Скользнув пальцами под резинку его трусов, я размазываю краску по бедрам Рейна, опускаясь на колени, пока стягиваю боксеры вниз.

— Творю искусство.

Прохладная краска хлюпает под моими коленями. Я провожу языком по длине Рейна, от основания до кончика, втягивая головку в рот, в то время как мои пальцы слегка скользят по задней части его икр и коленей, вынуждая Кирана вздрогнуть. Я медленно посасываю его в течение нескольких секунд, прежде чем отстраниться и погрузить ладони в краску под собой.

Во мне бушует жажда заклеймить Кирана любым известным способом, и я позволяю ей захлестнуть себя полностью.

Своими покрытыми краской ладонями я обхватываю бедра Рейна прямо под ягодицами, а затем чуть приподнимаюсь на коленях, касаясь языком косых мышц его живота, сначала с одной стороны, а потом и с другой, уделяя особое внимание тату на левом бедре. Как ему нравится. Покусывая кожу, я оттягиваю ее зубами, и член Рейна оказывается рядом с моим лицом. Когда я отстраняюсь, то замечаю крошечные полумесяцы от своих зубов, оставшиеся на золотистой коже Кирана.

Я хочу отметить каждую его частичку как свою. Запечатлеть каждый чертов дюйм.

Зубами.

Языком.

Руками.

Мой.

Потому что он, блядь, мой. И мне плевать, готов ли Киран совершить каминг-аут, будем ли мы встречаться официально, или мне придется ждать, пока он не будет готов дать нам реальный шанс.

Рейн. Мой.

Снова облизывая член одним томным движением языка, я не отрываю глаз от лица Кирана. Его внимание сосредоточено на мне, стоящим перед ним на коленях, уязвимым и покорным.

— Трахни меня в рот, детка, — хрипло требую я, отчего Рейн выгибает бровь.

Я ухмыляюсь ему, прекрасно зная, что он исполнит мой приказ, даже когда, казалось бы, владеет ситуацией.

Ты даже не представляешь, как ошибаешься, детка. Может, я и стою перед тобой на коленях, но ты скоро узнаешь, каково это — полностью потерять контроль.

Киран борется с собой целых три секунды.

А потом головка его члена медленно скользит мне в рот.

Я ласкаю руками тыльную сторону его бедер, прежде чем усилить хватку, чтобы принять его член глубже. Рейн стонет и проводит пальцами по моим волосам, его член дергается, когда я всхлипываю.

Черт, мне нравится ему сосать.

Я продолжаю скользить по его длине быстрыми, неглубокими толчками, прежде чем принять до задней стенки горла, попутно облизывая и посасывая каждый дюйм. Я мягко пробегаюсь зубами по всей его эрекции, и это сводит Рейна с ума.

Его хватка на моих волосах становится сильнее, и он начинает толкаться в мой рот, пока я обхватываю его яйца, разминая их своими покрытыми краской пальцами и аккуратно избегая сфинктера.

— Я уже близко, Рив, — хрипло бормочет Рейн, продолжая трахать мой рот. — Куда мне закончить?

Я слегка отстраняюсь, чтобы провести кончиками пальцев по своей груди, и Киран быстро следует за мной, вырываясь из моего рта и поглаживая себя через кульминацию. Мои грудные мышцы сплошь покрыты его освобождением.

— Боже, что ты со мной делаешь? — рычит Рейн, падая на колени передо мной.

Он обнимает ладонями мое лицо и целует меня, грубо и страстно. Затем опускает одну руку, крепко сжимая мой член, прежде чем сделать пару быстрых рывков. Рейн покусывает линию моего подбородка и проводит языком по ключице, когда я начинаю скользить пальцами по его спине.