Глава двадцатая

Киран

День десятый

Сидя в своей спальне с кистью в руке, я изо всех сил стараюсь забыть.

О своих родителях — о том, какие они паршивые. О бардаке, в который я вляпался. О демонах, которые меня преследуют.

И о нем.

Но у меня не получается.

В моей жизни наступил переломный момент, и я могу лишь беспомощно ждать, когда же наконец упаду. Соскользну со скалы, за которую, по словам доктора Фултон, так отчаянно цепляюсь, чтобы прервать свое унылое существование и перестать вечно ожидать подвоха.

Запретные мгновения с Ривером, сначала в раздевалке, потом в душевой кабине и сарае, стали единственными моментами в жизни, когда мне не казалось, будто я задыхаюсь. Словно наконец сделал глоток свежего воздуха. Сбежал от своей жизни. Проблем. Себя.

Но как только остался один, на меня снова набросились демоны. Они пожирали меня. Как, например, сейчас. Им всегда было известно, какие эмоции выбрать, чтобы съесть меня живьем. С того самого утра в душе это было единственное чувство.

Чувство вины.

Ты изнасиловал его, кричала моя совесть.

Как меня можно охарактеризовать после такого поступка? Как садиста, который получает удовольствие от мучений?

Я всегда знал, что облажался по жизни, но, Боже, в тот момент это был настоящий разврат с каплей садизма.

Ощущение внутренних мышц Ривера, плотно обхватывающих мой член, являлось чистой магией. И я хочу почувствовать ее снова. Переспать с Ленноксом еще раз.

Я в жизни никого так не жаждал.

Потому... что... Не. Гей.

Это была моя мантра с первой стычки в раздевалке. Более того, даже когда я был четырнадцатилетним подростком. И она все еще жива. Вот только Ривер сломал стену вокруг моего разума, и я изо всех сил пытаюсь ее восстановить.

Но как бы ни старался, не могу перестать вспоминать его слова:

Смирись с тем, кто ты есть, и начни получать удовольствие от того, что застрял со мной еще на четыре недели.

Чтоб меня.

Я не хочу, чтобы Ривер оказался прав. Но так оно и есть.

Я не хочу желать Ривера. И все равно желаю.

Четыре недели — ужасно долгий срок, чтобы просиживать его в своей комнате, избегая Леннокса и его соблазнительной пятой точки. Не прошло и двух недель, а я уже чувствую, что мое здравомыслие ускользает.

Хватаясь за соломинку, я пытаюсь придумать, как удержать себя в реальности. Но ничего не помогает.

Кроме Ривера.

Всякий раз, когда мы ссоримся, я перестаю думать и волноваться, потому что всё, чего хочу, это сорвать с него одежду и отыметь до полного изнеможения.

Наши отношения взрывоопасны.

Чертова химия.

Так что, возможно…

Боже, я схожу с ума, даже думая об этом.

— К черту, — ворчу я, швыряя кисть и вскакивая со стула.

Распахнув дверь, я иду по коридору к комнате Ривера и тихо стучу в дверь, прежде чем позвать его по имени, презирая бабочек в своем животе:

— Рив?

Мгновение я жду, прислонив голову к двери, чтобы прислушаться к его шагам.

Ничего.

Я открываю дверь, вхожу в комнату, и, оглядываясь, понимаю, что в ней никого нет.

Нахмурив брови, я захлопываю дверь и иду по коридору в гостиную.

— Ривер? — кричу я, когда замечаю, что и она тоже пуста.

Как и кухня.

Меня переполняет страх, и, прежде чем успеваю себя остановить, я выкрикиваю его имя во всю глотку, а мой голос эхом отдаётся в стенах шале.

Расслабься. Ривер не мог оставить тебя. Ты бы услышал звук мотора. Хруст снега под шинами. Просто расслабься.

Но у меня не получается. Где же он?

Распахивая входную дверь с такой силой, что она чуть ли не срывается с петель, я оглядываю крыльцо в поисках Ривера.

— Ривер? — кричу я в тишину леса.

Черт. Ничего.

Я проверяю сарай в поисках квадроцикла и обнаруживаю, что он стоит на том же месте, где мы оставили его в прошлый раз.

Взглянув на землю, я осматриваю местность в поисках свежих следов, но снега не было уже несколько дней, а поскольку я не гребаный бойскаут, то не могу отличить свежие следы от старых.

— Ривер!

Мой крик исходит из глубины души, и мне плевать, даже если в голосе слышна паника. Имя Ривера эхом отражается от деревьев, гор и снега. Но когда эхо стихает, я остаюсь ни с чем.

Вокруг только тишина.

***

Панические атаки не отпускают меня уже пять часов, а Ривера до сих пор нет. Я звонил ему на телефон, но он не отвечает. Хотя связь здесь не самая лучшая.

Я бросаю взгляд на часы над плитой.

Черт, скоро стемнеет.

Ладно.

Если Ривер не вернется через полчаса, я поеду на квадроцикле в город и…

И что?

Боже. Я богатей из Пенсильвании. И не готов иметь дело со всей этой хренью.

Я уже собираюсь пойти одеться, когда входная дверь распахивается.

Мое сердце останавливается, когда я замечаю, что это Ривер.

Он жив и здоров, и по моему телу мгновенно разливается облегчение. Его щеки покраснели, вероятно, от ветра, и Ривер кажется немного запыхавшимся.

Он не замечает, что я стою в коридоре, поэтому поочередно поднимает ноги и ставит их на скамью рядом с дверью, чтобы снять ботинки. От вида его задницы в джинсах, мой член оживает.

Черт, я хочу его.

Это самое запутанное и раздражающее чувство на свете.

Снимая куртку и шапку, Ривер вешает их на крючок за дверью, а затем поворачивается ко мне лицом. Он замирает, наконец поймав мой пристальный взгляд. Я слежу за тем, как парень пробегается пальцами по своим каштановым прядям, пытаясь пригладить непослушные волосы.

Мне тоже хочется к ним прикоснуться.

Что. За. Херня?

Откуда берутся эти мысли?

Вытащив из ушей наушники, Ривер убирает их в футляр и бросает на кухонный островок, прежде чем снова встретиться со мной взглядом.

— Привет, — тихо произносит он.

И я просто... срываюсь.

Толкая Ривера спиной к островку, я прижимаюсь к нему бедрами, а рукой хватаю за горло. Во мне бурлит ярость.

Привет?

Его не было столько времени, что я не знал, бросил ли он меня здесь одного или его сожрал горный лев, о котором мы говорили в наш первый день в шале.

А Леннокс просто говорит «привет».

Я еле сдерживаюсь:

— Где тебя черти носили? Тебя не было несколько часов. Ты не отвечал на мои звонки, не оставил записки. Я с ума сходил, думая, что ты бросил меня здесь одного. Думал… — Я обрываю себя, резко сглотнув. Черт. — Я думал, с тобой что-то случилось.

На Ривера лице появляется шок:

— Я пошел прогуляться. Ну, как обычно делаешь ты. Не думал, что тебя это так взволнует.

Я вздыхаю и опускаю руки, прижимаясь лбом к его лбу. Мое сердце колотится с бешеной скоростью.

— Конечно, мне ведь не всё равно, Ривер, — шепчу я.

— Почему?

Его вопрос вынуждает меня задуматься. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть Риверу в глаза, которые сегодня больше зеленые, чем голубые, и хмурю брови:

— Почему?

— Да. Почему тебе не всё равно, ведь ты явно меня ненавидишь?

Я стискиваю зубы:

— Я могу ненавидеть кого-то и все же желать, чтобы он был жив и здоров. Мучить кого-то, кто мертв, совсем не весело.

Ривер прижимает руки к моей груди, отталкивая меня от себя:

— Ага, конечно. Ты угрожаешь убить меня по сто раз на дню, но хочешь, чтобы я был жив и здоров. Нравится, когда твои жертвы чувствуют боль, которую ты им причиняешь? Ну, тогда всё ясно. Серьезно, уж мне ли не знать.

— Пошел ты.

— Не стесняйся, — ухмыляется Ривер. — Но на этот раз я был бы признателен за оргазм. Разве тебе не говорили, что невежливо оставлять своего партнера неудовлетворенным?

Я смотрю на него, прищурившись. Не нужно долго думать, чтобы понять, в какую игру он играет, но, клянусь жизнью, я не могу удержаться, чтобы не сыграть в нее еще раз:

— Во-первых, ты не мой партнер. А во-вторых, я знаю все о том, как избавиться от своего настоящего партнера. — Я останавливаюсь, снова подхожу ближе и говорю ему в губы: — Ты спрашивал, получишь ли награду за то, что будешь хорошим мальчиком. А ты был кем угодно, только не хорошим, Рив. Так почему вообще решил, что я позволю тебе кончить, если ты даже не знаешь, как вовремя захлопнуть свой рот?

Черт, я возбуждаюсь, даже просто упоминая его рот. Наверное, эта хрень передается по воздуху.

Потому что я не гребаный гей.

Но мне так хочется прикоснуться к губам Ривера — раз уж не могу перестать на них пялиться — и использовать наши языки для других целей, вместо язвительных перепалок.

Черт!

Ривер проводит кончиком языка по моим губам, и по его лицу расползается усмешка:

— Ну, детка, ты знаешь, как заставить меня замолчать. Просто засунь свой член в мой рот.

Мой мозг улавливает слово «детка».

Я знаю, что обычно Ривер использует его, когда пытается меня разозлить.

Но в этот раз? Клянусь, я слышу в его тоне что-то еще.

Нежность?

— Тебе бы понравилось, — говорю я, начиная сходить с ума от мысли, что Ривер снова обхватит мою длину своими идеальными розовыми губами.

Глубоко вздохнув, я пытаюсь успокоить беспорядочные мысли. Но от Леннокса так хорошо пахнет. Клянусь Богом, этот парфюм, мыло или естественный запах посылает сигнал неистового желания прямо в мой пах, как только я его чую.

Не могу поверить, что даже думаю об этом…

— Ну, если покажешь, как хорошо можешь себя вести, уверен, что смогу быть… — Я смотрю Риверу в глаза, прежде чем продолжить: — …достаточно щедрым, чтобы следующие недели стали намного менее… конфликтными и гораздо более… приятными.

— О чем ты говоришь, Рейн? — бормочет он, и звук моего имени, этого имени, на его губах заставляет меня напрячься.

— Я снова хочу тебя трахнуть, — шепчу я Риверу в рот, поддаваясь искушению и хватая его нижнюю губу зубами, а затем оттягивая. — И ненавижу это. Я не могу смириться с тем, что хочу трахнуть тебя больше, чем сбежать из этого проклятого шале, — говорю я с разочарованным выдохом. — Ненавижу, что мной движет неконтролируемое… желание к тебе, даже когда я так тебя ненавижу.

— Это потому, что ты не испытываешь ко мне ненависти.

Я вздыхаю, позволяя лжи соскользнуть со своего языка:

— Я не смогу ненавидеть никого сильнее, даже если попытаюсь.

— Будь осторожен, Рейн. Любовь и ненависть — стороны одной медали. Ты полюбишь меня, прежде чем это поймешь.