Глава 32

То что за этим последовало было...

Послушайте. Мне довелось побывать в нескольких заварушках. Я даже внес свою лепту в войну.

Все это меркло в сравнении с нынешним.

Больше всего мне запомнилось, насколько зыбкой была земля. Почва была разорвана в клочья силами, обрушившимися на нее, а затем омыта таким плотным дождем, что для его описания требовалось новое слово. Затем тысячи существ начали сражаться насмерть прямо на ее поверхности.

Земля была такой скользкой, что на нее нельзя было поставить ногу, такой болотистой, что ногу нельзя было оторвать, кровь и упавшие тела раненых, умирающих и мертвых, обильно перемешивались друг с другом.

Черт побери, самым твердым местом, куда можно было наступить, были павшие.

Это была бы адская разминка — двигаться по такому полю, даже если бы никто не пытался нас убить. Но шла война, и, кроме нескольких плотно собранных групп войск вокруг Марконе, Этниу, Корба и Молли, никому вообще не отдавались приказы. Ни о каких нормальных шеренгах не могло идти и речи, никаких отличительных признаков униформ — просто форменное столпотворение.

В пятидесяти ярдах от нас, я услышал яростный рык Реки в Плечах, звук, который ошеломлял и ослаблял, как друзей, так и врагов вокруг него — но так как он сосредоточился исключительно на разрывании фоморов на куски, в буквальном смысле, для его друзей все было не так уж плохо. Части тел разлетались в воздухе там, где свирепствовал Сасквотч, и его присутствие на поле боя заставляло врага бежать в ужасе или, по крайней мере, в поисках более легких противников.

Из развалин крепости Саня повел моих людей прямиком в битву, подняв свой Меч. Несмотря на то, что они были потрепаны и истекали кровью, Рыцарь понял, что ближайшие несколько мгновений будут решающими, и свет Эспераккиуса направлял клин моих людей прямо к Этниу, хрупкой стрелой, нацеленной в сердце врага — один из немногих узлов координации в рукопашной схватке.

Потом мы оказались в самой гуще боя, и все, что я мог видеть, — это борющиеся, покрытые грязью тела. Часто невозможно было отличить друга от врага.

Но только не Уолдо Баттерсу.

Я не знаю как, но маленький парень прошел через эту борьбу, хаос, ужас и грязь — и ничто не могло его даже задеть. Когда его ноги касались размывшейся земли, благодаря небольшому весу, его поступь не могла увязнуть. На скользких участках его ступни и равновесие смещались, ноги приходили в движение так естественно, словно небрежно развлекался профессиональный скейтбордист. Увидев это, я распознал в происходящем нечто вроде ангельского интеллектуса, хотя сомневался, что Баттерс вообще осознавал, что делает.

Рыцарь Веры решил, где ему нужно быть. Простой физики было недостаточно, чтобы ему воспрепятствовать.

Отряд тяжелобронированных фоморских солдат встал на его пути, шесть или восемь врагов, которые, объединившись, выбивали дерьмо из небольшой группы стройных фейри в доспехах, привлеченных к битве Зимней Леди — или, по крайней мере, я был почти уверен, что так оно и было. Грязь схватки покрыла всех. В ярком свете и абсолютном хаосе было почти невозможно отличить дружеское лицо от враждебного, пока это самое лицо не оказывалось так близко, что оставалось время лишь ударить, защититься или попытаться убежать.

Баттерс обрушился на всю группу как торнадо — абсолютный, смертоносный и необычайно избирательный. Ангельский хор вокруг Фиделаккиуса вознесся до ликующего крещендо, когда оружие закружилось и поразило всех, кто встал на нашем пути — всех и каждого.

Когда Меч Веры разил солдат фоморов, рабов воли Титана, он делал это с ужасным эффектом совершенной справедливости, рассекая броню, оружие и плоть с одинаковой точностью и небрежностью. Но когда он проходил сквозь защитников города, это же самое оружие смывало копоть с глаз, очищало уши от грязи и прижигало часть окружающей местности, мешающей нашим союзникам, оставляя землю под их ногами более устойчивой.

Двигаясь с грацией абсолютной сосредоточенности, Баттерс нанес, как я предположил, дружеский удар Мечом, сбив погнутый и поврежденный шлем с головы того, кто оказался довольно непримечательной молодой женщиной с кожей коричневого оттенка, выпуклыми скулами и раскосыми глазами североамериканской уроженки далекого Северо-Запада, ее лицо было искажено в полном ужасе — и я увидел, как Меч прошел мимо, а его свет выжег из нее этот страх. Она дважды моргнула, словно очнувшись от дремоты, в которую прокрался дурной сон, стиснула зубы и поднялась с оружием в руке.

— Сэр Рыцарь, — с кратким кивком поприветствовала она меня и занесла меч, чтобы вонзить его в горло вражеского солдата, который лежал на земле, схватившись за то место, где была его рука.

Мне пришлось отвернуться и продолжить путь, чтобы не отстать от Баттерса, иначе он оставил бы меня карабкаться за ним по грязи. Но я оглянулся назад и увидел след, который мы оставляли — не только поверженных врагов, но и союзников, чье мужество возродилось после освобождения от темного давления воли Этниу.

Позади нас, Саня и его люди свернули в ту брешь, которую проделал Баттерс, заполнив ее нежданными дружественными нам силами — и другие, сражающиеся в хаосе вокруг нас, увидели эту возможность и сплотились вокруг обоих Рыцарей, пока их союзники ободряюще вопили, а потом бросились на все более неуверенного врага. Саня умудрился встретить Баттерса веселым приветственным возгласом, а затем здоровяк прикрыл шестерку Баттерса, просто следуя за маленьким Рыцарем, вращая клинком и отбивая атаки, которые шли с флангов и тыла.

В этот момент я понял, что имел в виду Майкл, когда сказал, что самая значимая часть Меча Веры не имеет ничего общего со словом «меч». Или вообще с артефактами, которые эти двое держали в руках. Ни один из Мечей не смог бы ничего сделать без умов, сердец и рук людей, несущих их. И сейчас Баттерс сам стал острием клинка, который прокладывал себе путь среди врагов, заполняя пустое пространство позади союзниками, воодушевленными обретением новых сил, и большим черным русским, непрерывно заливающимся сзади веселым дерзким смехом.

Не было ни единого способа, каким я мог бы пройти через этот бардак самостоятельно и не сделать его намного более грязным. Баттерсу это удалось играючи легко.

На этом поле, в этом хаосе, даже грязь не приставала к нему. Там, куда падал свет Мечей, каждый знал кто есть кто — и не было никакой путаницы. Только выбор. И куда бы ни направились Рыцари, враг падал, а наши союзники с ревом возвращались в бой.

Когда эти двое шли передо мной, они не были похожи просто на двух союзников. В этом кошмарном, отчаянном месте казалось, что рядом с тобой стоят сами надежда и вера, и эта сила была глубже и, в конечном счете, значительнее любых чар или магического оружия вокруг.

Короче говоря, Мечи прорезали дыру в хаосе, оставляя неприятелю плохие новости повсюду, куда бы они ни шли. Конечно, многие существа, сражавшиеся на нашей стороне, были далеко не ангелами. Но каковы бы ни были их причины, в эту ночь они стояли на защите жизни, и, очевидно, этого было достаточно для Силы, стоящей за Мечами.

Физические травмы, которые Рыцари на самом деле наносили телам врагов, были ничтожны по сравнению с опустошением, которое они причиняли моральному духу противника. На каждого фоморского воина, который падал перед ними, приходилось еще пятьдесят, которые видели, как их товарищи полегают под клинками пугающего света, видели, как враг бросается в бой с нарастающим ожесточением. Хуже того, под светом Мечей, ужасающая воля Титана слабела — и без этого психического давления, чтобы противостоять им, войска, которые Зимняя Леди привела в бой, наступали на врага с безукоризненной, разумной агрессией.

И где-то по пути я понял, что Зимние войска, которые Молли вела на битву, были детьми. Они представляли собой компанию чертовых молокососов, даже младше, чем Стражи. Дети дрались, как дублеры-каскадеры в фильмах про боевые искусства.

По Паранету ходили слухи, будто фейри снова взялись за похищения детей.

Возможно так и было. Боже, учитывая то, что мелькало у меня перед глазами, я даже не был уверен, что это так уж нехорошо.

Зимняя Леди снова взвизгнула посреди битвы чистым, презрительным и яростным голосом, когда один из ее сокращающихся телохранителей-троллей пробил себе путь через глыбы льда, оставленные на ее пути. Очередная волна вражеской магии обрушилась на поле битвы вокруг нее, и если она шла через нее почти невредимой, тролли вокруг нее кричали от боли и ярости, когда новые массы вражеских войск, движимые боязнью Корба и его тусовки, бросались на Зимнюю Леди.

Мое сердце ушло в пятки, когда я увидел, как ее настиг удар меча, пробивший ее обнаженное плечо, словно она была глыбой льда. Молли презрительно коснулась клинком руки, державшей оружие, и ударила ногой по образовавшемуся льду, раздробив замерзшую конечность. Она небрежно выбила меч из своей плоти. Затем она наклонилась и почти чувственно провела острием своего ледяного клинка под краем шлема врага. Клинок вспорол горло солдата, хлынувший поток крови обратился в пар, коснувшись бледной, холодной плоти Молли, и она разразилась холодным, голодным смехом.

Боже.

Мне уже доводилось слышать этот смех из других уст.

Н-да.

Неудивительно, что она не поехала домой на воскресный ужин с семьей. В любых других обстоятельствах, которые я только мог себе представить, я бы на всех парах помчался к Молли, чтобы поддержать и защитить ее. Но Зимняя Леди в моей помощи не нуждалась.

Она была наковальней.

Пока она и ее маленький легион держались вместе, враг оставался в ловушке, вынужденный пытаться прикончить их.