Глаза Титана сузились в совершеннейшей ненависти.

— Маленький. Человечек. Думаешь сможешь остановить меня в одиночку?

— Дело не во мне, — ответил Баттерс. — И я не один.

— Оглядись вокруг, глупец.

Я услышал, как в его голосе появилась улыбка, хотя он и не сделался от этого менее жестким:

— Я. Не. Один.

Я прослезился от мужества Баттерса.

Но Титан была права.

Рога Йотуна, снова прозвучал рядом неизбежным роком. Это был звук смерти моего города.

Я видел, как огромный силуэт появляется в дымке, окаймляющей южную сторону парка.

Этниу посмотрела в ту сторону, затем снова повернулась к нам, презрение обожгло края ее улыбки.

Но глупец, Рыцарь Веры, стоял на своем.

И оказалось, что это я ошибался, а глупец был прав.

Иногда в этом и заключается вера.

Иногда этого достаточно.

Громадная фигура в дыме уменьшилась с быстротой освещенной тени, и внезапно Река в Плечах, пошатываясь, вышел из пелены разрушения в чистый воздух парка. Его старый смокинг был полностью сорван. Одно его плечо висело, словно вывихнутое, а мех был спутан и покрыт серым падающим пеплом, потемневшим от крови в некоторых местах. Но он, по-видимому, нашел свои очки, и одно из их стекол было сильно треснуто.

На здоровом плече он тащил рог Йотуна.

Взгляд снежного человека скользнул по парку, и выражение его лица внезапно озарилось свирепой яростью. Огромные мускулы его руки вздулись, напряглись, он подтянул рог в нужное положение, и выдул три длинных, воющих звука из инструмента, которые сотрясли воздух ясностью своей тональностью и пустили новые трещины, распространяющиеся по кости рога.

В ответ раздался гортанный рев из-за стены затуманивающей зрение дымовой завесы, и золотисто-белое зарево внезапно прожгло пелену.

С Юга разливался свет, похожий на первые утренние лучи солнца, будто звезда опустилась на уровень улицы. Мелькнуло серебристое движение, а затем на крыше брошенного рефрижератора появилось дыхание рассвета, в виде чего-то напоминающего лошадь. Реки света текли из него, как вода, струясь в форме гривы и хвоста, а сверкающий меч, венчающий его голову, лучился, как видимая музыка. Верхом на его спине восседала Сарисса, Летняя Леди, одетая в ниспадающие пряди вьющихся серебряных волос и случайные цветочные лепестки. Она держала посох из живого дерева, покрытый свежими цветами, с медным наконечником, запятнанным кровью.

Позади нее сидела закованная в доспехи фигура с пылающим мечом. Хват, Летний Рыцарь, мой визави. Когда Летний единорог зашевелился и встал на дыбы, сверкая передними копытами, он с вызовом поднял меч.

Одновременно с этим, Летняя Леди запрокинула голову и испустила крик на одной вибрирующей ноте, и колонна великолепного золотого света внезапно прожгла дыру в дымке и облачном покрове, превратив несколько оставшихся капель дождя в рассеянный спектральный туман и пар.

Из отчаянного грохота битвы донесся ответный вопль — и столб холодного, дерзкого голубого света поднялся в ночь, исходя из стремительной, неутомимой фигуры Зимней Леди.

Возле рефрижератора на уровне земли что-то двинулось.

И барон Чикаго вышел вперед.

Марконе шагнул в яркий свет, исходящий от Летней Леди, и направился вперед, с видом того, кто намеревался пройти сквозь стальную стену. Он сменил пиджак на пару гребаных пиратских патронташей, увешанных, я не шучу, чем-то похожим на семнадцать или восемнадцать кремневых ружей — и он нес по одному в каждой руке.

Справа от него был Хендрикс, одетый в смесь тактического снаряжения и чего-то похожего на самурайские доспехи, с одним из тех автоматических дробовиков в одной руке и палашом в другой. Слева от него шла Гард в серебряных доспехах, которые блестели, даже когда на них не падал свет, надетых поверх кольчуги, которая струилась так, будто была сделана из шелка, а не из стали. В руках она несла свой боевой топор, его лезвие сияло силой пылающих рун, таких ярких, что они оставляли размытые следы остаточного изображения перед моим взором. Оба защитника последовали за Марконе.

И я мог чувствовать, как там за ним развевается знамя его воли.

За ним следовали сотни эйнхериев, включая того несчастного ублюдка на страже, которого приложила Лара, выглядевшего разъяренным и все еще слегка шатающимся от спиртного. Вместе с ними прибыли специалисты Марконе по устранению проблем, хладнокровные профессионалы, чья работа состояла в том, чтобы находить неприятности — и расстреливать их. За ними шли свартальвы, или те, кто предположительно был свартальвами — группа солдат, облаченная для войны в какие-то доспехи, которые имели завесу, встроенную в каждое снаряжение, делавшими их фигуры, по большей части, просто размытыми пятами в воздухе примерно такой высоты, чтобы их можно было принять за свартальвов.

Вместе с ними маршировали Ла Шез и его гули, хихикая, как пьяные, все они почетным караулом собрались вокруг открытого пространства, в котором кружилось множество тяжелых предметов, словно они были лунами, захваченными гравитационным полем какого-то маленького, невероятно плотного планетоида — и в центре этой смертоносно вращающейся атомной модели кружащегося мусора шествовала стройная фигура, которая, как я предположил, была Архивом.

Когда они вышли на открытую местость, Марконе перешел на медленный бег, и, следуя за его знаменем, те, кто шел за ним, в унисон ускорили шаги. Появлялись новые фигуры. И еще. И еще.

Справа от группы Марконе расположился Белый Совет Чародеев. Мой дед, Черный Посох, шел впереди, левая сторона его тела была окутана мертвенной тенью, от которой мне становилось холодно. Справа от него шел мой друг Рамирез, мрачный и потрепанный, как черт, но держащий темп, с серебряным клинком Стражей в руке. Кристос держался слева от него, и земля вокруг него дрожала, будто некая тяжелая машина двигалась за ним по пятам. А над головой послышался крик орла, и небо ответило ему раскатами грома. Слушающий Ветер все еще был там. За ними шла колонна Стражей, суровых мужчин и женщин в серых плащах, с посохами и серебряными мечами в руках.

По другую сторону от Марконе находилась команда призрачно-белых фигур, закутанных в плащи и саваны из какой-то тонкой белой ткани, они двигались с нечеловеческой грацией. Я почувствовал, как Зимняя мантия потянулась к этим фигурам в движении чистого голода, теперь, когда Лара и ее люди тоже вступили в бой.

А за ними шли люди. Простые люди. Сотни их, вооруженных дробовиками точно такой же марки, как те, что хранились в Фасолине, сотни человек следовали за знаменем воли барона Чикаго, испуганные и разгневанные, намеренные уничтожить тех, кто принес смерть в их дома, кто посягнул на территорию, что принадлежит им по праву.

Я выпучил глаза.

Адские колокола.

Марконе сплотил все войска, которые у него остались после битвы с Йотунами. Он собрал своих людей вместе, а затем должно быть спустился, чтобы помочь южным защитникам посольства свартальвов. Похоже, он собрал таких же последователей, как и я — и сумел вооружить их, неожиданно приведя их на помощь Южным оборонительным силам.

Которые теперь освободились, чтобы в свою очередь прийти на помощь нам.

И теперь эти приближающиеся силы были готовы обрушиться прямо на легион фоморов, пока они слепо окружили Зимнюю Леди, в неуемной жажде уничтожить ее.

Марконе, во главе своей армии, поддерживаемый самыми могущественными существами, с которыми я имел удовольствие или несчастье столкнуться, поднял одно из этих проклятых старых ружей, прицелился в Этниу и нажал на курок.

И ему повезло. Внезапно раздалось жужжание, и Титан дернулась, когда из ее брони высеклись искры.

Барон Чикаго бросил ружье, достал другое и вздернул подбородок в откровенном вызове.

А лицо Титана исказилось в полнейшей ярости.

— Что? — она прошипела так яростно, что слюна слетела с ее губ и пролившись между зубами, выжигая землю там, где она упала. Она закрутилась на месте, ее ноги ковыряли землю, как будто она была разъяренным ребенком, только более апокалиптическим, и Баттерс вздрогнул от физической боли, которой отдалась чистая ярость и ненависть в голосе Титана. — Эти смертные звери. Эти черви. Я сотру зубы этого человечишки в пыль под своей пятой.

Это было явление той беспомощной ярости, которая овладела ею, того разочарования и гнева, которые, думаю, она просто не могла сдержать. Мне приходилось чувствовать это раньше. И я справлялся с этим гораздо лучше, чем она. Я видел слабость Титана: изъяны в ее безупречности.

В каком-то смысле это была не ее вина. Этниу была стихийным созданием, первобытной силой Вселенной. Такие существа были созданы для того, чтобы формировать миры из сырой материи, а не для того, чтобы справляться со своими расстроенными чувствами. Ее собственная сила подразумевала, что она могла требовать и добиваться своего почти в любых обстоятельствах.

Но когда она обнаружила обстоятельство, которое не было похоже на другие, она оказалась сбита с толку. Она так долго была способна делать все по-своему хотению, что не привыкла встречать сопротивление, закостенела в своей привычке побеждать. Она никогда не нуждалась в ответных мерах, чтобы справиться с ловким противником, с неприятностями, с непредсказуемостью. Она реагировала на них, как ребенок, впервые столкнувшийся с такими препятствиями.

Она потратила драгоценные секунды на истерику.

И надежда разгорелась и вспыхнула вновь.

Лишь этот маленький свет внутри. Он снова придал всему смысл.

Он напомнил мне, что у меня еще есть работа.

— Хех, — хихикнул я. — Хех. Хе-хе-хе-хе-хе.

Мой голос прозвучал скрипуче и надтреснуто, но с искренним удовлетворением:

— Ну ты и нуб.

Этниу впилась в меня взглядом, и мое сердце слегка подпрыгнуло. Потому что страх тоже имел смысл. Страх, что я все еще могу проиграть этот бой.