Мэб издала воющий клич и тёмный единорог, опустив голову, бросился прямо в глотку врагу.

Мэб разила мечом направо и налево, стремительно раздавая удары, быстрые и легкие, как взмахи крыльев колибри. Она целила по рукам, плечам, лицам, не оставляя ничего, кроме небольших порезов — не больше глубины ногтя, чиркнувшего по мягкой плоти — но область вокруг раны, размером с мою растопыренную ладонь, была поражена жестоким, жутко холодным Зимним морозом.

Я едва успевал что-либо заметить, кроме мельтешения конечностей, оружия и разъяренных рож отродий фоморов. Там, где Мэб проезжала на своем единороге, распространялась волна сверхъестественного ужаса. Ближайшие к ней выродки отшатывались, получая жестокие раны и мешая своим же союзникам подобраться достаточно близко, чтобы ударить по Мэб. Это создавало перед ней вакуум для продвижения вперед, который никогда не успевал сомкнуться вокруг неё до конца, что оставляло тем из нас, кто следовал сразу за ней, возможность для действий.

Мы с Баттерсом ворвались в это тесное пространство, созданное замешательством вокруг Мэб. Световой клинок Фиделаккиуса ожил и Баттерс стал наносить им удары, вынуждая жуткие войска фоморов снова отшатываться от него. Со своей стороны, я орудовал посохом, каждый удар сопровождался громовыми раскатами кинетической энергии и отправлял мою цель в полёт добрых футов на десять в направлении замаха. Я просто оставил энергетические каналы в посохе постоянно открытыми, без остановки пропуская через него насыщенный энергией воздух и пробивая созданную Мэб брешь ещё шире.

Сразу за мною шли сидхе. Их оружие визжало и выло, когда невероятно холодный метал фейри погружался в плоть и пробовал горячую кровь. Нанесенные сверхъестественным оружием раны вскипали клубами пара. Окровавленные тела пузырились, когда свежепролитая кровь испарялась с шипением. Сияние доспехов, оружия и глаз сидхе ужасало рабов-солдат фоморов, и мерзкие выродки выли, пытаясь защитить глаза от его ранящих всполохов.

В считанные секунды мы прорвались за линию фронта врагов, полностью застав их врасплох в сгустившейся дымке. И я не сразу заметил, что же происходило на самом-то деле.

Позади меня, я увидел как одно из отродий, что отшатнулось от неожиданной атаки стремительного клина Мэб, схватилось за длинную, неглубокую, покрытую инеем рану на руке — работа Мэб, вероятно, — и вдруг стало кричать.

Тварь сжимала повреждённую руку, держа её прямо и неподвижно, как будто та была частью от манекена.

Я увидел, как кожа по краям раны закорчилась и вдруг почернела.

И затем чернота начала распространяться.

Несколько секунд отродье жалобно кричало от ужаса, пока черный цвет от краев обмороженной раны промчался по всему его телу, принося за собой жуткую неподвижность. Когда чернота полностью окутала туловище этой мерзости, её крик прекратился.

Оно умерло с криком.

Через секунду всё, что осталось, — статуя из темного камня запечатлённой агонии.

Я услышал ещё больше, ещё более болезненных криков позади нас и понял, что оружие сидхе, по-видимому, несло то же проклятие. Мы прорубили просеку прямо через врага, и те, кто был ранен... просто-напросто превратились в темный и грубый песчаник.

В результате, группа отродий превратилась в две меньшие группы отродий, разделенных стеной статуй.

Без промедления Мэб повернулась к ближайшей группе, снова закричала и направила атаку прямо сквозь нее, увлекая вперед своим криком меня, Баттерса и войнов-сидхе через очередной раунд отчаянной кошмарной резни. И как только эта группа была разделена, что бы там не управляло ими, больше не могло удерживать их на поле. Мерзкие твари с криками бросились бежать, исчезая в окружающем нас Зимнем тумане.

Сидхе разили их без пощады. Смертельные удары были милосерднее: они оставляли после себя лишь мертвое страшилище на земле. Простые раны начинали чернеть и покрываться камнем, ведя пораженных к мучительному неизбежному концу.

Умри быстро или умри медленно. Это было все сострадание, которое Зима была готова проявить.

Мэб развернулась на своем скакуне в тот миг, когда враг дрогнул, и воздела руку. Повинуясь ей, ледяной ветер налетел на Чикаго с Севера, порыв сухой и резкий, как в начале настоящей осени. Он с завыванием пронесся по парку, и вздымающиеся клубы морозного тумана расступались перед ним, очищая поле от пыли, дыма и мглы, оставляя парк неожиданно отчетливо видимым.

И я увидел, что Мэб устроила на самом деле.

На моих глазах, примерно в пятидесяти ярдах от меня, Мэб вела когорту сидхе на строй осьмиконгов, их странное оружие, похожее на пищали, рявкало без особого эффекта. В дюжине ярдов позади них, Мэб вела когорту сидхе на строй собакоподобных тварей и их хозяев. За ними, наверное, еще четыре или пять Мэб пробивали себе путь сквозь несколько отрядов тех тяжеловооруженных обезьяноподобных существ.

А позади нас, еще больше Мэб проделывали похожие вещи. Враг кричал и сражался. С одной из сторон поля боя внезапно с громовым звуком ударило заклинание, распространяющееся облаком желчного зеленого дыма, которое... просто растворило пару несчастных осьмиконгов, оказавшихся на пути.

Гламур.

Все эти другие Мэб, все другие когорты сидхе и весь вред, который они причиняли врагу — всё было иллюзией. Плодом воображения Мэб, оживленным всей энергией, витающей в воздухе.

Я уставился на нее в благоговейном трепете. Сотворение иллюзии — это, честно говоря, задача, которая может быть немного сложнее, говоря магическим языком, чем само создание иллюзорного эффекта в реальности. Каждая деталь, каждая складка на ткани, каждый выбившийся волосок, каждая травинка, согнувшаяся под иллюзорным сапогом, каждый выдох, каждый слабый запах — все это должно было удерживаться и управляться сознательными мыслями создателя иллюзии.

Представьте, что одному человеку приходится управлять тысячей марионеток за раз.

Мэб делала это не задумываясь, в то время как кромсала врага своим ледяным мечом. Она оглядела результат сражения и опустила руку, чтобы туман и дымка снова опустились, как занавес, когда холодный ветер утих.

Будучи превзойденной числом — десятки к одному, Мэб противопоставила всю мощь своего разума сверхъестественному легиону — и вышла победительницей.

Пока враг не был способен выявить и нацелиться на саму Мэб среди всех дубликатов, нам не нужно было сражаться с целой армией: мы держались узкого прохода, где только один отряд противника единовременно мог увидеть нас в тумане и вступить в бой. Хаос, недоумение и ужас заполнили разум ее врагов и из них она построила крепость, где численность противника ничего не значила.

Если их не раскроют, Мэб и ее убийцы могут уничтожить весь вражеский легион, по одному подразделению за раз.

Она издала еще один крик и Зимний единорог с легкостью нырнул в дымовую завесу, и мы с остальными последовали за ней, будто хвост кометы. Она напала на вторую группу мерзких гадов и не будь они монстрами, пришедшими убить нас, я бы даже их пожалел. Мы расправились с этой группой, а затем и с третьей, прежде чем враг успел собраться с мыслями, чтобы ответить.

Из тумана, словно молот Божий, вылетела пурпурная молния и ударила прямо в Мэб.

Вспышка света была такой яркой, что я пошатнулся и упал, рухнув на колено и едва успел подняться снова, прежде чем воины-сидхе позади меня затоптали меня насмерть. Есть причина, по которой падение и стало синонимом смерти. Быть сбитым с ног на поле боя — это почти верный смертный приговор.

Моргая глазами от ослепительного остаточного изображения молнии, я увидел, как тонкое тело Мэб согнулось, словно в поклоне, выгибаясь вокруг того места, куда ее ударила молния, ее длинные руки с тонкими пальцами сжимали сферу раскаленного добела света, а краешки ее ногтей почернели и дымились от жара. Затем с воплем банши, в котором слышалось чистое, ужасающее презрение, она выпрямилась и отправила разряд молнии прямо перед единорогом, бушующим всполохом прокладывая еще более широкую и страшную смертоносную тропу через вражеские ряды, оставляя в земле глубокую, как могила, борозду.

Адские колокола.

Я строго напомнил себе не бесить ее.

Мы вынырнули из-под останков третьего отряда отродий и Мэб, с лицом, забрызганным темно-пурпурно-бордовой кровью, испустила презрительное рычание:

— Этот трус Корб уже должен был выложить карты на стол.

— Меня все устраивает — выдохнул я. Позвольте мне сказать вам, что нет более утомительного кардио, чем битва. — Чем дольше он позволяет нам разбираться с маленькими группами за один раз, тем я счастливее.

— Эта часть танца закончена, — постановила Мэб, пытливо вглядываясь во мглу — Те жалкие существа беспомощны перед нами. Но другие его войска несут с собой Бедствие.

Под Бедствием она имела ввиду железо. По причинам, о которых никто из моих знакомых никогда не догадывался, фейри — и сидхе в особенности — были уязвимы к прикосновению железа и многих его сплавов. Оно жгло и ослабляло их, действуя одновременно как клеймо и как радиоактивный уран. Я знал, что броня из металла фейри, которую они носили, обеспечит им некоторую защиту от ран — но простое присутствие слишком большого количества враждебного вещества поблизости негативно скажется на их выносливости и умственной сплоченности. Сидхе могли бы бороться с этим какое-то время — но в долгосрочной перспективе положение было проигрышным.

Не стоит слишком обращать внимание на фразу «холодное железо». Иногда люди настаивают, что речь идет о железе холодной ковки. Это не так. Фраза является поэтической метафорой, а вовсе не инструкцией по построению химической модели. Достаточное содержание железа — вот и все, что требуется.