Глава двадцать восьмая

— Олэн Чантер, в этот раз ты меня впустишь, слышишь?

Я постучала в дверь во второй раз. Ответа не было, но дым поднимался из трубы. Кто-то там был!

Я хмуро смотрела на двух гулей, следящих из теней у края дома.

— Бу!

Они убежали.

— Я не знаю, почему он тебя избегает, ведь ты такая милая, — сказал Скуврель.

Я сдвинула повязку и недовольно посмотрела на него. Его морок мерцал мгновение.

— Как ты применяешь морок, если у тебя нет доступа к остальной магии? — спросила я.

— Кто сказал, что нет?

Я приподняла бровь.

— Если бы мог, ты бы оставался в этой клетке?

Он нахмурился, крутя нож на костяшках, словно циркач. Это было ловкий трюк. Я смотрела, как он это делал. Я так могла? Я выглядела бы опасно, если бы могла. Скуврель выглядел.

— Это обман разума, — осторожно сказал он.

— Магия, — согласилась я.

— Нет, уловка. Я предлагаю тебе видеть меня так, и если твой разум позволяет, это получается. С людьми предложения хватает. Ты любишь видеть иллюзии и верить лжи. Любишь так сильно, что в половине случаев ты создаешь морок. Мне не нужна магия, чтобы морочить тебе голову. Ты сама это делаешь.

— Может, тебе стоит просто ухаживать за собой, — я оскалилась от его потрепанного вида без морока.

— Мне не нужно это, — он улыбнулся, показывая острые зубы. — Я шикарен.

— Это просто морок. Под ним ты воняешь.

— И ты все равно целовала бы меня без остановки, пока не умерла бы от жажды, если бы я дал тебе шанс.

Я фыркнула, делая вид, что не была впечатлена. Не помогло то, что он был прав. Было это в моей голове или нет, морок заставлял меня считать его самым желанным существом из всех, что я видела.

Хватит бреда. Я надела повязку на место, постучала снова, а потом открыла дверь дома Чантера.

— Олэн? — позвала я, радуясь, что не видела Скувреля с повязкой. Я не хотела, чтобы он знал обо мне еще больше.

Музыка звучала в дальней комнате. Я осторожно разулась и пошла по дому. Огонь горел в камине. Чайник и котелок с супом стояли на камине. Дом певчего выглядел как обычно. Порванные струны, наполовину полные корзины и одежда, которую стоило аккуратно сложить, валялась везде, где могла. Место нуждалось в подметании. Но так тут было всегда.

Где была госпожа Чантер?

— Олэн?

Его мандолина была такой громкой, что он мог меня не услышать.

Я открыла дверь и увидела его на кровати. Он выглядел ужасно, мандолина лежала на коленях, торс не был прикрыт одеждой. Одеяло укрывало его до пояса, торчали босые ступни.

Он охнул, подтянул одеяло выше и опустил мандолину на колени.

— О, прости, — я ощутила, как лицо вспыхнуло.

Я слышала, как снаружи поднялся ветер, выл в дымоходе зловещим образом.

— Элли, что ты тут делаешь? — он звучал испуганно.

Смех из клетки не помогал.

— Я пришла тебя проведать.

— В мою спальню? — пропищал он.

— Ты получил свою спальню? — с интересом спросила я. В нашем доме была лишь спальня родителей. У нас с Хуланной были кровати в гостиной. Я огляделась с интересом на жилетки и штаны, висящие всюду, старые сапоги, порезанные на полоски кожи, кусочки бумаги с нотами на них, и ручку с чернилами на стуле. Огарки свеч на том же стуле показывали, что он любил читать ночью. Он потеряет так зрение, если не будет осторожен. Мой разум запнулся на этой мысли. Кто бы говорил!

— Где моя мама? — спросил он.

— И мне это интересно.

Мы смотрели друг на друга, мои щеки пылали.

— Я… — начала я, а он в тот миг сказал:

— Ты…

Мы оба утихли, и я поправила плащ, хотя это не требовалось. Как сказать: «Прости, что я испортила твою жизнь, прошу, не дай всем меня убить?».

Я неловко шагнула к стулу у его кровати, села на него раньше, чем он возразил. Он плотнее прижал к себе одеяло. Я отвязала клетку от пояса и опустила ее на пол.

— Слушай, — сказала я. — Прости.

— За что? — он был потрясен.

— За все.

Он нахмурился, качая головой, и отвел взгляд.

— Все не так просто, Элли.

Я ждала. Я знала Олэна Чантера достаточно хорошо, чтобы знать, что он не закончил. Он ждал, чтобы подобрать слова. Он взял мандолину и стал бренчать.

Я вздохнула, и повязка упала, узел ослаб, и она съехала. Я склонилась, чтобы поднять ее с пола, и охнула, увидев Скувреля в клетке, его глаза сияли, пока он смотрел на Олэна, удивленно открыв рот.

Он застыл, словно замер посреди действия. Я в ужасе посмотрела на кусочки тел вне клетки. Он разрывал товарищей и бросал их части на пол Олэна. Голова застряла между прутьев. Подавляя тошноту, я взяла край трости и убрала им голову. Я не хотела, чтобы это билось об мою ногу.

В миниатюре это пугало не так сильно. Или я стала привыкать к ужасам. Может, это было не так плохо, потому что это были мои враги.

— Может, хватит ерзать, Элли? — раздраженно прорычал Олэн.

Я села ровно, завязала шарф, чтобы видеть его.

— Это все твоя вина, — сказал он, музыка резко оборвалась.

— Ты сильно пострадал? — не было смысла отрицать свою вину, но я ничего не могла с этим поделать.

— Сильно. Я не могу встать с кровати сам. Я не могу пройти по дому без желания упасть. Мама не знает, что делать. Она в истерике. Как и Хельдра. От мужа нет проку, если он прикован к кровати.

— Есть, — сказал Скуврель с пола. — Ты удивился бы, как хорошо это могло быть.

Я пнула его клетку.

— Муж? — спросила я, губы похолодели. Я облизнула их. Это не помогло.

Он хмурился, и я не знала, почему он так злился, когда он сказал:

— Мы должны были пожениться, но я уже не знаю.

— Когда? — дыра появилась в моем животе. Он не намекал на симпатию ко мне. Просто всегда был дружелюбен. Больше других. И я начала надеяться… хотя это было сильным словом. Думать… нет, не так. Я стала воображать, что, если все сложится правильно, если я стану хорошей охотницей, когда подрасту, и он подумает обо мне.

— Когда все было правильно, — сказал он и вздохнул. — А теперь так уже не будет, Элли. Мой папа пропал навеки из-за тебя.

— Почему она?

— Ты меня слушаешь? — рявкнул он. — Ты забрала моего папу.

— Мне жаль, — ощущалось неправильно даже говорить это. Потому что этого не будет достаточно.

— Кому до этого есть дело? — едко сказал он. — От этого есть благо? Это его вернет?

— Нет, — я хотела плакать, но только сильнее подавляла слезы, стиснув зубы. Я не заплачу. Не из-за него.

Пусть это придает сил, Элли!

— Это исцелит мои раны?

— Нет.

— Это вернет мне шансы с Хельдрой? — он стал громче.

— Кому есть дело до Хельдры? Она ужасна! — слова вырвались из меня. Я не могла сдержать их. — Она говорила гадости, когда Хуланна ушла в круг!

— Мне есть дело, Элли! Мне. Она важна для меня больше, чем ты. Так что хватит сюда приходить и беспокоить меня, лучше исправь бардак, который ты натворила.

— Я не могу это исправить, — холодно сказала я. Я могла сыграть только холод. Если я сделаюсь теплее, я стану всхлипывать.

Он склонился в кровати, кашляя, словно движение вредило его легким. Он сказал ужасно низким голосом:

— Попробуй.

Я миг смотрела на него сквозь повязку, и мои глаза расширились. Он хотел невозможного. Могла ли я вообще это исправить?

— Жители не хотят, чтобы я была охотницей, — растерянно сказала я. Может, он будет переживать из-за этого, раз не переживал из-за другого.

— Да, твоя жизнь очень сложная, а мою ты испортила. Ты потеряла работу, — сухо сказал он, и слова били по моему сердцу, как топор по живому дереву.

Я встала, взяла клетку и трость, пристегнула клетку к поясу.

— Элли? — сказал Олэн, заиграв на мандолине снова.

— Да?

Его лицо было красным, он холодно смотрел на меня и сказал:

— Не возвращайся сюда без моего отца. Если не найдешь его, я не хочу тебя снова видеть.

Мое лицо пылало, я выпалила:

— Не переживай, Олэн. Не увидишь.

Я не дала себе убежать из дома, сохранила достоинство и смогла выйти, чеканя шаг, хлопнув за собой дверью.

Так ему и надо, если Хельдра отменила планы. Хельдра! Кто бы подумал?

Так ему и надо, если он обозлится и не сможет играть на глупой мандолине.

Так ему и надо, если он не увидит меня снова, если я умру где-то на холоде, одна, пытающаяся спасти его отца. Я преуспела бы только с музыкантом со мной, но он испортил свое будущее, отвернувшись от меня.

Горячая слеза катилась по лицу, и вдали раздался гром.

Кого я обманывала?

Ему это не нужно было, ведь это была не его вина. Это была моя вина. И это меня злило так, что я хотела сжечь Фейвальд. Я даже не понимала, что делала, пока ноги не оказались на тропе, ведущей к Звездным камням.