Эпилог

— Итак, сегодняшнее шоу подходит к завершению, — сказал Эндрю в камеру, — но нам нужно еще немного времени, чтобы как следует попрощаться с Барбарой.

Мы с Энджел по сигналу появились в кадре. Энджел несла огромный букет цветов, а я держала корзину с подарками от нас и съемочной группы. Барбара поцеловала меня в щеку, принимая подарки. Она даже приняла поцелуй от Эндрю.

— Я буду очень скучать по всем вам. Спасибо. И Надия, удачи тебе с этим, — сказала она, указывая на Эндрю.

Мой желудок слегка сжался, мы рассмеялись, а Эндрю закатил глаза. С понедельника я занимала место Барбары в качестве соведущей утреннего шоу. Не об этом я мечтала, но, когда Барбара сообщила всем, что согласилась на работу ведущей утреннего шоу в Лос-Анджелесе, и наш новый босс Келли предложила мне ее место… я обнаружила, что меня взволновала подобная перспектива.

Это не то, чего я хотела, когда только начинала здесь работать, и определенно не тогда, когда Дик пытался меня шантажировать, но сейчас поняла, что мне нужен новый вызов.

Но я чертовски нервничала.

Мы закончили шоу, Барбара поблагодарила зрителей, удивив всех, когда сказала, что будет скучать по Бостону, и её голос дрогнул. Но, как и мне, ей была нужна новая вершина, и, как сама она шутила, новый круг мужчин.

После шоу мы все вместе отправились на наш последний совместный ланч, и я расплакалась, когда пришло время прощаться. Мы с Барбарой могли быть абсолютно разными типажами женщин, но все равно были связаны.

Направляясь домой к Генри, теперь уже к нам домой, я проходила через Бостонский общественный сад и остановилась, чтобы, несмотря на холод, посидеть на скамейке. Я позвонила Джо, убедилась, что мы все еще обедаем завтра, и немного посидела, наслаждаясь покоем. Сегодня светило солнце, но оно едва пробивалось сквозь пронизывающий январь, стоящий на дворе. Теперь, когда жила так близко, я много времени проводила в саду. В этом месте было что-то умиротворяющее, независимо от времени года.

— Здесь холодно.

Я вздрогнула, оторвавшись от мыслей о новой работе, и широко распахнула глаза, когда Генри сел рядом. Он был закутан в шерстяное пальто и шарф, который я подарила на Рождество. Генри обнял меня и притянул ближе к себе. Я впитывала его тепло и запах.

— Что ты здесь делаешь?

Он с любовью посмотрел на меня.

— Ушел пораньше с работы, так как знал, что ты будешь здесь, оплакивать уход Барбары или переживать о новой работе.

— Сперва плакала. Теперь переживаю. — Я усмехнулась тому, как хорошо он меня знал.

— Ты прекрасно справишься, ты же знаешь. Этот город любит тебя.

Последнее он произнес с ворчанием, заставив меня рассмеяться. Генри часто колебался между гордостью за меня, самодовольством, что я его женщина, и собственничеством, а также раздражением, потому что моя местная популярность отчасти означала, что за мной нередко пытались приударить.

— Значит, ты пришёл меня встретить? Это очень мило с твоей стороны.

Он обнял крепче.

— Вообще-то, я пришел кое о чем тебя спросить.

— Да?

Меня обеспокоила нервозность и настороженность, послышавшаяся в его голосе. Последние четырнадцать месяцев мы с Генри на каждом шагу были честны друг с другом. После того, как моя попытка дать отпор Квентину мало помогла, Генри прямо заявил, что настал его черед. Хотя он и знал, что его вмешательство меня разозлит, ничего не делал за моей спиной. Мы поспорили об этом, но Генри считал, что Квентин явно женоненавистник и просто не видит во мне угрозы. Стало очевидно, что Квентин по-прежнему будет являться занозой в нашей заднице, поэтому я должна была позволить Генри разобраться с ним. Я не знала, что произошло между ними. Знала только, что Кейн прикрыл спину Генри, и Квентин никогда больше нас не беспокоил.

Несколько месяцев спустя, когда Алекса и Кейн поженились на маленькой частной церемонии, на которую были приглашены только мы и ещё несколько человек, Генри попросил меня переехать к нему. Это означало, что теперь у нас было гораздо больше возможностей спорить и мириться, чем мы и занимались, так как были предельно честны друг с другом.

Мы доверяли достаточно, чтобы быть искренними.

Поэтому неудивительно, что в последнее время меня беспокоила скрытность Генри. Если я заходила к нему, когда он разговаривал по телефону, он резко прерывал беседу и заканчивал звонок. Или, когда возвращалась домой, а он сидел за ноутбуком, то закрывал его и отодвигал, уходя от ответа, если я спрашивала, что он задумал.

Он был слегка отстраненным, часто погружен в свои мысли, я спросила, что его тревожит, он ответил, что ничего. Мы оба знали — это ложь, но вместо того, чтобы привычно разобраться во всем, я была так обеспокоена его поведением, что притворилась будто всё в порядке и оставила его в покое.

Стало ясно, что Генри, наконец, готов поговорить о том, что происходит.

— Что случилось?

Он одарил меня неуверенной, извиняющейся улыбкой.

— Знаю, в последнее время я был задумчив, прости, если заставил тебя волноваться.

— Генри…

— Знаешь, — он рассмеялся, но смех тоже прозвучал неуверенно, — когда я решил это сделать, то думал, будет легко, потому что это ты и я. Я знаю, что мы чувствуем друг к другу... но, думаю, в глубине нашего сознания всегда есть крошечный процент сомнения. И в конкретном случае это сомнение, этот страх парализует, потому что, если сейчас всё сложится не так, как я задумал, это может всё разрушить. То, что я привык считать всем в жизни. Ты, — он сжал меня крепче. — ты всё для меня.

Нет… не может быть...

— Генри?.. — я постаралась, чтобы в моем голосе не прозвучала надежда.

Он нервно облизал губы, я никогда раньше не видела, чтобы он так делал, и нашла этот жест прелестным. Он бы закатил глаза, если бы узнал, что думаю о нем, как о чем-то даже отдаленно прелестном.

— Я размышлял о том, где, как и когда... и всё, что приходило в голову, казалось слишком помпезным, тривиальным и таким сентиментальным, что теряло истинные чувства. Я думал о нашем первом свидании в пиццерии, — он ухмыльнулся, — и о втором, когда мы почти утонули под дождем во время экскурсии по городу. С того момента, как встретил тебя, я знал, ты единственная женщина, с которой я хочу быть настоящим, быть собой. И понимал, по какой-то причине, которую не могу объяснить, я мог быть таким. Мне не нужно было нанимать лимузин, возить тебя в оперу или на концерт, надевать смокинг и покупать бриллианты. Никаких игр, демонстрации денег и обольщения. Все может быть настоящим. Простым. И как оказалось, быть охренительно невероятным в своей простоте.

Сейчас его глаза сияли, по моим щекам потекли слезы, все эти месяцы, взлеты и падения, реальность нашей любви промелькнули передо мной. Потому что он был прав. Наша совместная жизнь ощущалась невероятной. Мне чертовски повезло, что он у меня есть.

Генри соскользнул со скамейки, опустился на одно колено, и мое сердце едва не выпрыгнуло из груди. Я смотрела, и счастье, о котором даже не подозревала, росло во мне, когда он полез в карман пальто и вытащил синюю бархатную коробочку. Он смотрел на меня, не отводя глаз, пока открывал её, демонстрируя помолвочное кольцо. Самое красивое из всех, что я когда-либо видела.

Украшение выглядело старинным. Крошечные бриллианты, выстроенные в линии, образовывали на металле изящные завитки узора, который закручивался к центру, где одиноко подмигивал яркий бриллиант.

— Оно принадлежало бабушке, — сказал Генри. — Мама подумала, что оно подойдет. Когда я его увидел, то сразу понял, что оно идеально.

Его мать?

— Пенелопа?

— Она изменила своё мнение, Солнышко. — Он ухмыльнулся. — И злится, что я делаю предложение не на вечеринке в саду, или в Париже, или на гондоле в гребаной Венеции... но мне показалось, что этот момент должен принадлежать только нам двоим. В правильном месте. Без широких жестов, массовки и фейерверков. Наша жизнь не заурядна, твоя и моя. Нас фотографируют, помещают снимки на первые полосы газет, и людям нравится думать, что они знают о нас всё. Широкие жесты и фейерверки это часть нашей жизни, для нас это не нечто невероятное. Но когда мы возвращаемся домой и закрываем за собой дверь, то остаемся только ты и я… в этом и есть наша невероятность, правда?

Я кивнула, плача так сильно, что с трудом могла разглядеть его лицо.

— Я родился в роскоши… но никогда не знал, что такое истинное богатство, пока не встретил тебя, Надия Рэй. Сделаешь ли ты меня самым богатым человеком на земле, оказав мне честь и выйдя за меня замуж?

— Да! — я рыдала, бросившись к Генри, чувствуя губами его смех, когда целовала его. Наверное, я выглядела нелепо, плача и смеясь, осыпая его лицо поцелуями, но мне было плевать.

В конце концов, Генри пришлось мягко оттолкнуть меня, чтобы надеть кольцо на палец.

— Оно идеально. Так идеально. — Я обхватила его лицо руками и поцеловала чуть сдержаннее.

Мы так улыбались, что казалось, наши лица вот-вот треснут. Генри крепко обнял меня, и я заметила, как его взгляд скользнул за моё плечо. Он печально улыбнулся мне.

— Нас фотографируют.

Я фыркнула.

— Полагаю, у меня не будет шанса первой рассказать Лекси.

Он усмехнулся и помог мне подняться. Наши пальто промокли насквозь, но мне было все равно.

— Она уже знает.

— Что? — мы свернули к тропинке, и я поняла, что Генри прав. Проходящие мимо люди, должно быть, видели, как он опустился на одно колено, и остановились полюбопытствовать.

Они хлопали и выкрикивали поздравления, когда мы проходили мимо.

— Лекси и Кейн уже знают, — продолжил Генри, когда мы пробрались через небольшую толпу и направились в сторону дома. — Я спрашивал у Лекси её мнение о кольце.

— Ты вроде сказал, будто точно знал, что оно идеально, — поддразнила я, подняв руку, чтобы взглянуть на потрясающее украшение.