— А это ещё зачем?

— Потому что чертово чудо, что ты вообще дала мне шанс, учитывая, со сколькими ублюдками тебе пришлось столкнуться.

Я растаяла в его объятиях, и он немного расслабился. Знакомый запах, смесь одеколона и чего-то, присущего только Генри, был таким же успокаивающим, как и его твердые, сильные руки. Я никогда не хотела ни на кого полагаться. Эта мысль пугала. Но я начинала понимать, что опереться на Генри больше не было выбором. Я нуждалась в нем. Жаждала его любви и поддержки. Тем более теперь, когда знала, что он любит меня, несмотря на все мои ошибки.

— Что мы будем делать? — прошептала я.

Генри немного помолчал, успокаивающе поглаживая меня по спине.

— Прямо сейчас я заберу тебя в постель, и ты будешь снова и снова повторять, что любишь меня, пока я буду внутри тебя. Затем мы будем есть банановый хлеб и булочки в постели и забудем обо всем остальном. А завтра я разберусь с Квентином. — Он почувствовал, как я напряглась, и поцеловал мои волосы. — Я не убью его, но, когда покончу с ним, он пожалеет об этом. Все, что тебе нужно знать — он ушел из твоей жизни навсегда, и ничто не встанет между тобой и твоей карьерой, или, что более важно, между нами.

Я подняла голову и посмотрела в его прекрасное лицо.

— Ты самый лучший человек, которого знаю. — Я потянулась к его губам и прижалась нежнейшим, сладчайшим поцелуем. — Так что, думаю, ты поймешь, почему я не могу позволить тебе позаботиться об этом.

— Что? — он прищурился.

Во мне вспыхнула решимость.

— Я должна сама разобраться с Квентином. Я достаточно честна, и, думаю, достаточно сильна, чтобы признать, ты мне нужен. Это так. Но я все еще пытаюсь стать лучше и для этого должна сама заткнуть Квентина. Я могу это сделать, зная, что у меня есть твоя поддержка. Он должен понять, что я больше не та наивная, изголодавшаяся по любви, беспомощная девушка. Я успешная карьеристка, — дерзко ухмыльнулась я. — И у меня есть друзья в высших кругах.

— Прекрасно, — выдавил Генри. — Можешь поговорить с ним, но я буду рядом и буду наблюдать. Не обсуждается. И если твой способ не сработает, мы сделаем все по-моему.

— Договорились.

Генри вдруг ухмыльнулся.

— У нас хорошо получается.

— У нас хорошо получается это. — Я схватила его за рубашку и потянула в спальню. — Но, надеюсь, не слишком хорошо. Мне очень нравится с тобой спорить. Особенно мне нравится часть примирения с поцелуями.

Совершенно неожиданно Генри подхватил меня на руки и ухмыльнулся.

— Солнышко, поцелуи — не часть примирения. — Он бросил меня, и я ахнула от удивления, подпрыгнув на кровати. В предвкушении, я наблюдала как Генри практически сорвал с себя рубашку, отшвырнул ее и забрался на кровать, поднимаясь вверх по моему телу. Его глаза горели.

— Вот это часть примирения.

— Но мы же не спорили. — поддразнила я.

— Это не имеет значения, — сказал Генри хриплым голосом, медленно расстегивая молнию на брюках. Искры удовольствия покалывали между моих ног.

— Я собираюсь как следует тебя трахнуть. — Он скользнул пальцами под пояс моих штанов для йоги и трусиков и потянул.

— А потом займемся любовью? — спросила я, задыхаясь, когда он снял с меня одежду.

— Кто-то сказал мне однажды, что трах может быть чем-то большим, чем просто трахом. Трахать, сосать, лизать, трогать, хватать, щупать… — он ласкал внутреннюю сторону моих бедер, направляясь к конечной цели своего исследования. — С тобой это всегда занятие любовью.

Я тихо рассмеялась, изумленно качая головой.

— Ты такой приятный собеседник.

Он одарил меня убийственной улыбкой, его глаза были настолько переполнены счастьем, что я задрожала от легкого приступа головокружения.

— Это тоже правда.

— Знаю, — я потянулась, чтобы обхватить его лицо ладонью, — и верю тебе.