– Это легенда, – начал было Бенджамин, – история без доказательств…
– Легенда, каждое слово которой – правда! – вставил Мэттью, который чутко слышал каждый шорох. Распаленный проснувшимся красноречием, он уже не мог остановиться. – Понятно, что для обвинения суду нужны улики, да где их взять, когда свидетели все съедены?
Билли нервно сглотнул, точно в горле у него пересохло, а Гроу вновь заговорил все более напористо и угрожающе:
– После злосчастного жребия смертников, кое-чему научившего нас, мы с товарищем стали вести себя тише – притаились на время, ожидая удачного случая. Только случай подвернулся Траверсу, а не мне. И слава Богу!.. Каждый день заключенных доставляли в лодках с острова Сара на восточный берег залива Макуори. Там мы с утра до темноты валили лес, обтесывали бревна, стоя по пояс в холодной воде. Однажды, возвращаясь после окончания работ, на полпути до острова я услышал выстрелы: восемь гребцов бежали в одной лодке с надзирателем, таким же каторжником, как они. В их числе был Траверс. Выслали погоню, но беглецы как в воду канули. Джима поймали только через четыре месяца. Добравшись до населенных мест, он вместе с пастухом из бывших заключенных воровал овец на фермах. В суде он клялся, что его товарищей захватили дикари, ему же чудом удалось спастись. Но ни один из каторжников не поверил в эту басню. Как может выжить человек среди глуши, где кроме дерева и камня нет, ровным счетом, ничего? Еды они с собой не захватили… Их было девять человек: восьми вполне достаточно, чтобы до цели дошел один. – Руки рассказчика вздымались, напряженно хватая воздух, как будто раздвигая заросли невидимых ветвей. – Потенциальная провизия не только не гнила, но даже пробивалась через чащу, расчищая себе путь навстречу гибели. Временами в их мешках появлялась ноша, от которой надрывалась совесть. А они упрямо шли и шли вперед: никто не верил, что его съедят!.. Не стану утверждать, что Траверс убил их всех, но последнего – точно. Иначе бы ему – конец!
Мэттью окинул своих слушателей грозным взглядом:
– Не спешите судить обреченных и проклятых, не зарекайтесь!.. Голод сильнее разума, а у всякого безумия – своя причина. Тот, кто хоть раз увидит дьявола, поймет, перед чем бессилен человек, – заключил он, пророчески подняв палец, и уже спокойнее прибавил: – Траверса не повесили. Он скрыл свою вину перед лицом суда, но гордо принял прозвище, которым нарекли его товарищи – Джим-Людоед. После вторичного побега он заработал себе пожизненное… А позже нам, если так можно выразиться, повезло: сначала нас определи матросами на судно, потом отправили сюда, в Новый Южный Уэльс. Но никогда мне не забыть Земли Ван-Димена – сумрачно-мертвой, окруженной бешеными штормами земли!
Голос рассказчика затих. Луна исчезла, словно ее внезапно поглотила тропическая ночь. Трое узников потеряли друг друга из виду, но в этот миг иное зрелище отчетливо предстало их глазам: там, во тьме, далеко за пределами взгляда, простирались каменистые кряжи, овраги, болота и чащи, над которыми дымом клубился туман. Призрачная надежда с уступа на уступ вела живых по следу мертвецов...
– Ну что, Цыпленок, – шутливо усмехнулся Гроу, – довольно тебе сказок на ночь?
Билли ответил тяжким, вымученным вздохом: с него было действительно довольно. В его сердце глубоко засела щемящая тревога, но он боялся уже не за себя.
– Людоед не простит тебе! – с ужасом прошептал юноша на ухо Бену. – Теперь я знаю точно: он отомстит за свою слабость!
Казалось, Билли ни на минуту не забывал о той жуткой ночи в карцере. Бенджамин тоже часто вспоминал о ней. Джим Траверс пользовался безраздельной властью главаря, а подчинение другому каторжнику, пускай даже разумное и добровольное, опасно подрывало его авторитет. Баркер был уверен: сейчас его противник выжидает случая, чтобы взять реванш…
– Не бойся, – спокойно сказал он вслух, – в Траверсе еще не до конца убили человека, иначе он бы не послушался меня. Ты прав: он отыграется. Но это уже не в первый раз… и думаю, что не в последний!
Однако подсознание подсказывало Билли: чем острее Бен предчувствовал беду, тем более старался убедить его в обратном. Кэрол презирал свое ничтожество, жалкое бессилие затравленного мелкого зверька, не способного самостоятельно защитить себя. Кто он? Цыпленок, готовый забиться в щель, едва появится орел! Как называют человека, что боится не только за товарища – который всего боится?!
– Я трус, последний трус! – пробормотал он с горечью, сжав голову руками. – Из-за меня ты подвергаешься опасности!
– Тебя назвали цыпленком, а не червем, – заметил Бенджамин. – И если ты слабее своего врага, это еще не значит, что ты трус.
– А тот, кто ищет смерти сам?..
В настойчивом вопросе юноши слепо боролись два противоречивых чувства, упорно побуждая его допытываться правды. Казалось, разум все же восторжествовал над суетой страстей, стыд и раскаяние заглушили дерзкий, безумный вызов, и жажда гибели на время притупилась… Но надолго ли? Опыт, увы, приходит к нам ценою новых ран, порою слишком глубоких, чтобы выжить.
– Для этого необходимо мужество, – честно ответил Баркер. – В равной степени, как и для того, чтоб жить.
И в тот же миг в мозгу его внезапно промелькнула мысль, что отчаяние – куда более опасное оружие, чем храбрость. Все дело в том, в какую сторону его направить…
* Констебль — низший полицейский чин в Британской империи.
** Земля Ван-Димена – первоначальное название, использовавшееся европейскими исследователями и поселенцами для определения острова Тасмания, расположенного к югу от Австралии.
***Имеется ввиду тасманийский дьявол – самый крупный из современных сумчатых хищников, водится только на острове Тасмания (Земля Ван-Димена). Его прозвали дьяволом за жуткие пронзительные крики, которые слышны на несколько километров.
Глава 4. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ
– Рад снова тебя видеть при свете дня! – Траверс, прищурившись, смерил насмешливым взглядом фигуру Бенджамина Баркера, появившегося на пороге общего барака. Перекличка только что закончилась, и арестанты понемногу устраивались, каждый на своем убогом ложе, чтобы отдохнуть. Джим выдержал многозначительную паузу, краем глаза наблюдая, как они, насторожившись, приподнялись и повернули головы к выходу при его словах, и торжествующе закончил: – Снова в желтой куртке и цепях! Поздравляю: костюм и украшения тебе к лицу. Теперь ты точно не сбежишь, если, конечно, не найдешь напильник на дороге!
По бараку рокотом прокатился смех. Однако чуткое ухо Джима уловило в нем какую-то принужденную, натянутую ноту. Хохот походил на громовой раскат, который по закону бушующей стихии неминуемо следует за молнией. Многие каторжники питали к Бенджамину уважение за его стойкость и несгибаемый характер, а мужество, с которым он не так давно вытерпел сотню ударов плетью на глазах у всех, лишний раз укрепило это чувство. В душе никто не радовался тяготам товарища, даже в угоду главарю. От Людоеда не укрылся этот холодок, и в его сознании искрой промелькнула мысль, что его авторитет заметно пошатнулся.
В ответ Бен молча кивнул противнику и, в свою очередь, понял: это начало. Зверь, как говорится, устремился на ловца. Желтая куртка, на самом видном месте которой было четко проштамповано «Преступник» – нелепое напоминание для тех, кто никогда не забывает о своей участи, – притягивала и раздражала Людоеда, как быка – красное полотно. Сам он был в сером и без кандалов. Руки Бенджамина тоже были свободны, но лодыжки по-прежнему скованны прочной, довольно толстой цепью, подхваченной посередине кожаным ремнем, который крепился к поясу. В таких оковах можно было передвигаться лишь короткими шагами, и весили они не меньше двенадцати фунтов*.
Переступив порог, Баркер огляделся. Рыжеватые вечерние лучи выхватили из сумеречно-тусклой темноты барака длинные ряды двухэтажных нар, на которых, прижимаясь к стенам, ютились заключенные. Нар хватало не на всех, а его три прогнувшихся от времени узкие доски уже больше месяца были заняты другим арестантом. Бедняга поостерегся уступить их ему при Траверсе, и Бенджамин присел на землю у стены.
– Дурная шутка, Джим. Ты перегибаешь палку, – раздался низкий, густой голос.
Сжав кулаки, Людоед резко обернулся, ожидая нападения:
– Эй, ты! Выйди вперед: я что-то не вижу твоего лица!
– И не увидишь: оно черное, – угрюмо отрезал тот же голос, а из темноты угрожающе блеснула пара глаз.
– А-а-а, Том!.. Тогда тебе простительно, старик! – снисходительно усмехнувшись, отпарировал гигант. Приятель Бена был для него мелкой дичью, не стоящей внимания: Людоед преследовал сейчас иную цель.
Он знал, что Баркер никогда не нападает первым. Что ж, если среди каторжников есть те, кто уважает его за это, сегодня он, Джим Траверс, заставит его первым нанести удар, а после растопчет в прах! И все поддержат и одобрят Людоеда, своего единственного главаря – на этот раз без лицемерия и страха, потому что он на самом деле прав!
Но вскоре Траверс убедился, что Баркера не так-то просто заставить играть по чужим правилам. Все его грубоватые шутки, уловки и уколы Бен встречал молчанием с невозмутимым хладнокровием, как умственно нормальный человек не станет отвечать на лай собаки. С каждой новой неудачей Траверс распалялся, точно пламя, которое раздувает кузнечный мех. Кое-кто услужливо посмеивался, но сейчас ему трудно было разобрать, что забавляет арестантов: его насмешки или же он сам. И даже этот Баркер, на лице которого нет даже тени иронической улыбки, наверняка, смеется над ним в душе! Его – гиганта-Людоеда, грозу всей братии! – воспринимали, как паяца. Все, чего он добился!