— Какая разница? Реальности, которые ты увидела мельком — это не та реальность, в которой ты живёшь.
Я открываю рот, затем закрываю обратно. Потом, собравшись с духом, я выпаливаю:
— Четвёртое: каждый из этих вариантов событий действительно случился, и каждый раз ты каким-то образом возвращал меня назад, помогал начать с чистого листа и делал так до тех пор, пока я не сделала всё правильно.
Он смотрит на меня несколько долгих секунд, затем говорит:
— Ты явно считаешь, что я обладаю колоссальной силой.
От меня не ускользает тот факт, что он этого не отрицает.
— Во-первых, — быстро продолжает он. — Ты подразумеваешь, что в тех других реальностях ты сделала что-то неправильно. Это не так. В каждом варианте ты была жертвой. И ни в одном из них ты не была плохим человеком. Ты была хорошим человеком, которого варварством подтолкнули к плохим поступкам. Во-вторых, Мак, почему мы до сих пор обсуждаем это? Мы же в нужной реальности.
— Ты каким-то образом возвращал меня в прошлое, чтобы отменить неправильные реальности, пока мы не пришли к этому?
Он слегка улыбается.
— Откуда мне знать? Я бы тоже вернулся в прошлое, и ни у одного из нас не осталось бы воспоминаний. Так что, как видишь, — говорит он, притягивая меня обратно в свои объятия, — это неважно. Единственное, что имеет значение — мы здесь, сейчас, в секс-темнице, которая, мне хочется добавить, поразительно изобретательна. Наш мир — отличное место для жизни. В этой реальности, в единственной, которую я сужу, ты справилась хорошо. В этот раз я оставался в стороне, позволял тебе принимать решения.
Я встречаюсь с его непостижимым тёмным взглядом и осознаю, что это весь ответ, который я получу. В этой реальности, в единственной, которую я могу судить, я справилась хорошо.
— Если так подумать, ты был другим, Бэрронс. Ты позволял мне говорить, принимать все решения, только изредка рычал, что я не буду одна делать то, что я собралась делать. Я всё ждала, когда ты вмешаешься или сделаешь что-нибудь.
— Понятно. Я ничего не сделал, чтобы провести нас через эту последнюю эскападу. Вот что ты думаешь, — сухо говорит он. — Полагаю, всё сделал Маздан.
Я подмигиваю ему.
— Завидуешь?
— Попробовала бы ты жить с двойником в твоём мире.
— Жила же.
— Совсем недолго. Я хотел презирать Маздана. В итоге я осознал, что он гениальный, невероятно привлекательный, сообразительный, изобретательный, талантливый, смертоносный в сражении — почти такой же полный комплект, как и оригинал.
Я смеюсь.
— И всё же ты должен признать, ты поразительно тихо стоял в стороне на протяжении всех тех событий, которые случились после моего выхода из комнаты.
— А чего ты ожидала?
— Что ты будешь делать то же, что и всегда. Выслеживать, реветь, захватывать контроль. Угрожать. Разбираться. Завоёвывать. Возможно, даже диктовать и ожидать, что все тут же спешно и слепо подчинятся.
— Ах, старые-добрые деньки, — говорит он со вздохом. — Я смотрел, как ты эволюционируешь, Мак. Со дня, когда ты ворвалась в мой магазин, до дня, когда ты покинула комнату. Это было не моё испытание. А твоё. Хотя если честно, это было и моё испытание тоже. Мне нравится угрожать, разбираться, завоёвывать и преуспевать в этом. Мне было бы слишком просто продолжать делать это и никогда не уступать тебе дорогу. Я хочу равную себе. И ты — равная мне. И ты великолепно со всем справилась.
— Спасибо. Иерихон.
— Всегда. Мак.
Как Дэни и Шазам, мы с Бэрронсом говорим на своём кодовом языке. Когда Дэни говорит «Я вижу тебя, Йи-йи», Шазам знает, что она признаётся ему в любви.
Каждый раз, когда я произношу «Спасибо», я говорю ему, что он моё солнце, луна и звёзды.
И каждый раз, когда Бэрронс отвечает «Всегда. Мак», я знаю, что это значит.
Его «всегда» — это присяга любви, вечное обещание и гарантия, что хотя мы, возможно, никогда не будем жить счастливо на протяжении долгого времени, мы будем жить. Вместе. Ярко и страстно.
Огонь для его льда.
Лёд для моей лихорадки.
КОНЕЦ