— Технически, я арендую его через одну из своих корпораций.

— Одну из твоих корпораций. Должно быть, весело быть мультимиллионером.

— Скорее, утомительно.

Это признание меня удивляет, что, судя по всему, отображается на моем лице.

— После определенной суммы деньги становятся обузой.

— Я в этом сомневаюсь.

— Придется довериться мне в этом вопросе.

— То есть, ты лучше снова станешь бедным, как в детстве?

Лиам явно в шоке.

— Ты помнишь, что я тебе говорил?

— Я все помню.

Когда его взгляд обостряется, я отворачиваюсь и делаю еще глоток вина.

Барабаня пальцами по столу и склонив голову набок, он внимательно за мной наблюдает. Затем меняет тему разговора.

— Почему адвокат по уголовным делам?

У меня екает сердце. Это обсуждать я не намерена. Настоящее эмоциональное минное поле.

Я опускаю взгляд на корзину с хлебом и осторожно ставлю бокал с вином.

— Долгая история.

— Мне бы очень хотелось ее услышать. — Когда я ничего не говорю, он спрашивает: — Собираешься представлять интересы знаменитостей?

Мой взгляд резко сталкивается с его. От вспышки раздражения у меня сжимается желудок.

— Что заставило тебя решить такое?

— Обучение в юридической школе довольно дорогое. Шестизначная сумма, как минимум. — Он бросает мне вызов. Я отворачиваюсь, потому что он прав, что делает меня еще более разраженной. — На защите не заработать, если только твои клиенты не богачи.

— Деньги меня не волнуют.

— Тогда ты исключение из правил.

— Ты же сам только что сказал, что деньги — это бремя.

— Не уклоняйся от ответа.

Разозлившись, я отвожу взгляд и тяжело выдыхаю.

— Ладно. Я выбрала уголовную защиту, потому что не понаслышке знаю, насколько дерьмовая система правосудия для людей, которые не могут позволить себе хорошего адвоката. Если ты беден и тебя обвинили в преступлении, то тебе крышка, независимо от того, виноват ты или невиновен. Для бедняков нет тюрьмы с санаторным режимом, такое возможно только для политиков, управляющих хедж-фондами и миллионеров.

После паузы Лиам бормочет:

— Свобода для волков часто означает смерть овцам. — Когда я смотрю на него исподлобья, он добавляет: — Это цитата Исайи Берлина.

— Отвратительная цитата.

— Зато правдивая. Есть два типа людей: хищники и жертвы. Бедные всегда становятся добычей. Бедность — это беспомощность. Что, по-видимому, тебе известно.

Мы смотрим друг на друга, не мигая.

Официант, который, как выяснилось, обладает невероятным чутьем, когда следует появиться, возвращается с двумя тарелками в руках. Он ставит их перед нами, проговаривая вслух, что подает. По-итальянски, так что я в тупике.

Как только он уходит, Лиам поясняет:

— Я попросил шеф-повара подать дегустационное меню. Таким образом, ты сможешь попробовать маленькие порции всех лучших блюд в меню. Я надеюсь, что ты оценишь.

Какое-то время я борюсь со своим раздражением, прежде чем ответить:

— Все отлично. Спасибо.

Лиам наблюдает, как я, нахмурившись, ем, гремя столовыми приборами.

— Ты сердишься на меня.

Я со вздохом откидываюсь на спинку стула.

— Опасно бродить по кладбищу. Рано или поздно можно обнаружить что-то плохое.

Он смотрит на меня так, словно я самое интересное существо на земле.

— Не могу не согласиться.

Серьезное заявление. Правда, Лиам не дает мне возможности об этом подумать, потому как начинает свой допрос в другом направлении.

— Ты пошла в свою мать или отца?

— Конечно, в маму. Мой отец совершенно беспомощен. Оставь его одного на десять минут, и что-нибудь либо загорится, либо взорвется, либо затопится. Он — ходячая катастрофа. Если бы мама за ним не следила, он бы случайно покончил с собой много лет назад. — Думая о нем, я не могу не улыбнуться. — Но с ним было очень весело расти. Он словно еще один ребенок, который постоянно придумывал для нас новые игры. У него самое богатое воображение в мире. Кроме того, я не встречала больше человека, который бы жил настоящим. Папа никогда не оглядывается назад, ни на секунду. Знаешь, он такой большой глуповатый ковбойский мастер дзен. Неуклюжий, вляпывающийся в неприятности, но все равно наслаждающийся жизнью.

Поняв, что у меня снова открылся словесный понос, я резко замолкаю и делаю еще один глоток вина.

Если Лиам будет еще усерднее всматриваться, то увидит атомы, из которых состоят мои кости.

— У тебя горят щеки.

— Это от того, что в них пульсирует кровь. Перестань так на меня смотреть, и все пройдет.

— Не хочу, чтобы твой румянец исчез. Мне нравится, что я заставляю тебя краснеть. — Когда я беспокойно ерзаю на стуле, его голос становится ниже. — И когда ты извиваешься.

Я кладу локти на стол и прикрываю глаза рукой.

— Хотелось бы мне, чтобы ты не видел меня насквозь.

Лиам перегибается через стол и берет меня за запястье, отводит мою руку от лица, чтобы я могла видеть выражение его лица; его сверкающие, полные желания глаза.

— На самом деле, тебе это нравится.

Его пальцы нащупывают пульс на моем запястье, и я знаю, что он чувствует мое учащенное сердцебиение. Я возбуждаюсь под его взглядом, от тональности его голоса и от витающих между нами искр.

— Ты совершенно прав. Очень нравится. — Я делаю глубокий вдох. — Как и тебе, что я вижу тебя.

Его пальцы крепче сжимают мое запястье. Он ничего не говорит, но его глаза горят огнем.

Официант возвращается с новой порцией тарелок. Лиам бросает на него угрожающий взгляд, поэтому тот разворачивается и уходит оттуда, откуда пришел.

— Я не бросал слов на ветер, — говорит Лиам. — Я не буду заставлять тебя спать со мной. — Румянец на моих щеках наверняка теперь бордовый. — Но ты будешь спать со мной. В моей постели. Понятно?

Я прерывисто выдыхаю.

— Зачем?

— Потому что ты мне нужна, — последовал жесткий ответ. — Но если я не могу заполучить тебя, как хочу, то будь я проклят, если не получу хотя бы так.

— А как насчет того, что нужно мне?

— И что же, по-твоему, тебе нужно?

— Во-первых, свобода выбора.

Он смотрит на меня какое-то мгновение, потом отпускает мое запястье. Расслабленно откидывается на спинку стула и складывает руки на коленях.

— Почему бы тебе не пойти в дамскую комнату? Она прямо за тем углом.

Озадаченная, я смотрю, куда он указывает. Когда я снова поворачиваюсь к Лиаму, он спокойно смотрит на меня, как будто его предложение имеет смысл.

— Я не хочу в туалет.

— Уверена?

Что. За. Бред.

— Да, Лиам, уверена.

— А я думаю, что хочешь.

Его глаза блестят. За ними скрывается что-то, чего я не понимаю, но я точно знаю, что у него есть причина отправить меня в уборную.

Какое-то время я спорю сама с собой, потом отодвигаю стул.

Прохожу через двор в указанном направлении. Как только я оказываюсь вне поля его зрения, останавливаюсь на мгновение, положив руку на грубую кирпичную стену, чтобы дать сердцу возможность прийти в себя. Когда оно замедляется до относительно нормального ритма, я продолжаю идти по дорожке мимо мужского туалета. Указатель на стене указывает, что женский туалет находится за углом.

Я поворачиваю туда и останавливаюсь как вкопанная.

В соответствии с табличкой располагается дверь в женский туалет. Но в десяти футах за ней — открытая арка, ведущая на улицу.

Мое сердце начинает бешено колотиться.

Я могу выйти через эту арку и исчезнуть. Что, очевидно, ему известно.

Он дает мне выбор.

Я думаю по ощущения вечность, хотя, вероятно, проходит доля секунды.

Затем отпускаю задержанное дыхание, толкаю дверь дамской комнаты и захожу внутрь.