ГЛАВА ПЯТАЯ

Она знала, что Робин должна была услышать ее шаги. Вся таверна, если не улица, слышала. И она знала, что ее подруга слышала стук в дверь, потому что Робин ответила:

— Войдите! — голосом, по которому Виддершинс сильно скучала.

И почему-то у Шинс возникло желание убежать.

— Ольгун, что со мной такое?

Она знала, что его ответ, похожий на «Долго ты будешь стоять?», должен был приободрить ее или хотя бы отвлечь от тревоги в ее теле.

— Ценю заботу, — сказала она. — Но меня сейчас не приободрить. И даже не пытайся перечить, лучше найди другой способ…

Хватит. Она оттягивала момент. Они оба знали это. Глубокий вдох, и Виддершинс толкнула дверь дрожащей рукой.

— Привет, Робин.

Следующие несколько секунд были очень странными. Шинс словно смотрела сквозь треснутое стекло, и оно увеличивало то движение, ту часть комнаты, ту деталь.

Прежде всего, Робин. Лицо девушки вытянулось, она словно не верила глазам, была потрясена увиденным. Веснушки на ее коже были светлее, чем Шинс помнила, ее волосы стали длиннее. Сильнее в глаза бросался ее наряд. Шинс никогда в жизни не видела Робин ни в чем, кроме туники и штанов, так она напоминала юношу. Этой ночью на ней была простая, но свободная зеленая блузка, юбка дважды обвивала ее талию, была темно-красной, почти черной.

Виддершинс перевела взгляд ан комнату. Мебель стояла не так, как она помнила. Кровать стояла боком, а не изголовьем у стены. Дешевый шкаф и дешевый стол были отодвинуты в угол, и в центре оставалось пространство в несколько шагов шириной.

Ошеломление Шинс достигло пика, и она заметила третьего человека в комнате.

Она была выше Робин, возраста Виддершинс или старше. Ее светлые волосы старики сравнили бы со светом луны, но Шинс хватало определения «светлые». На ней была богатая версия одежды Робин, а сверху — зашнурованный черный корсет.

— Кто…? — голова Шинс кружилась, она посмотрела на Робин. — Кто…? — и тогда она увидела еще одно изменение.

Робин опиралась на толстую трость, пальцы побелели от того, как она ее сжимала.

Не только Шинс переполнили эмоции. Руки Робин вдруг задрожали, она оступилась. Ее старая подруга бросилась на помощь, но незнакомка успела первой. Она обвила рукой талию Робин, подняла ее, и, когда девушка выпрямилась, оставила руку на ее плече.

Робин взяла себя в руки и смогла сказать:

— Виддершинс?

Шинс чуть не сломалась. В ней смешались сомнения и страх, радость и надежда, боль и тоска, а еще гнев… Этот яд хлынул в ее сердце, легкие и душу. Рыдая, она бросилась в объятия подруги, замедлившись в последний миг, вспомнив о трости и неустойчивости Робин. Незнакомка убедилась, что Робин не упадет, и немного отошла с пустой маской на лице.

И пару прекрасных мгновений подруги прижимались друг к другу и плакали.

Лишь пару мгновений. Робин отодвинулась без предупреждения и так быстро, что Шинс пошатнулась. Она смотрела на подругу, уже собираясь задать вопрос…

И хоть лицо Робин было мокрым от слез, ее взгляд был тяжелым, она поджала губы.

— Я рада видеть, что ты цела, — сказала девушка почти монотонно. — Мы долго о тебе переживали.

— Робин? Я…

— Ты только прибыла, Шинс? От тебя пахнет, как от старого седла.

Так Робин сказала бы, будь она в хорошем настроении, но теперь это звучало как вынужденные вопросы.

— Робин? — снова начала Шинс. — Ты… не рада меня видеть? Я сделала что-то…

Другая женщина, что кипела в стороне, не выдержала:

— Сделала?! — Шинс вздрогнула от ее голоса и попятилась, незнакомка наступала на нее. — Как ты смеешь спрашивать такое?! Как можно спрашивать такое у нее?!

— О чем ты, безумная…?

— Фостин, — сказала в это время Робин, но женщина не услышала ее.

— Ты ее бросила! — возмущалась Фостин, ее палец злым кинжалом вонзался в грудь Шинс. — Ты была ее лучшей подругой, единственной семьей! Той, с кем было безопасно! И ты просто ушла, оставив ее с вопросами, вернешься ли ты, как она будет справляться, жива ты или мертва. Эгоистичная, бессердечная…!

Шинс видела только огонь, слышала только рев и треск этого огня. С Обера, где она познала презрение к себе и гнев Ольгуна, когда они сливались, она не ощущала ничего схожего с такой злостью. Она не думала, что способна на такое, но гнев охватил ее своими гадкими щупальцами.

Она бросилась, и рывок был быстрым и жестоким, удар нанес бы Фостин серьезную рану. Она атаковала, но Ольгун был там, и он всегда был готов спасти ее от опасности. Даже от самой себя.

Эмоции полились словно из разбитой дамбы, хлынули на ее пылающий гнев. Они выбирались из глубин ее разума, заполняли ее, призванные и направленные ее божеством.

И Шинс поняла, на кого злилась. И почему слова Фостин так ее задели.

Потому что Виддершинс давно обвиняла себя в том же.

Она не могла в тот миг остановить удар. Но они с Ольгуном смогли замедлиться, она раскрыла ладонь, и удар, что мог сломать кости, стал сильным толчком. Женщина отшатнулась к стене, чуть не упала, охнула от боли, прижав руку к груди, но ничего хуже не было.

— Ты ничего не знаешь! — закричала Шинс, кулаки дрожали. Но она заметила, как Робин неуклюже хромает к Фостин. — Ты не знаешь, что я пережила! Что видела! Что потеряла! Мне нужно было на время уйти отсюда! Я должна была…

Фостин перебила ее тихим и спокойным голосом, за которым скрывались железные шипы.

— Уйти от той, кто рассчитывал на тебя, кто тоже видел кошмары? Чтобы и она кого-то потеряла?

Ольгун снова был готов успокоить ее, хоть его гнев уже разгорался, но в этот раз не возникло необходимости. Слова Фостин были коркой льда внутри Шинс, что покрыл ее сердце и горло, и даже ярость не могла его растопить.

— Кто ты? — осведомилась она, когда смогла выдавить слова. — Зачем ты здесь?

Ответила Робин. Размеренно, как артист на сцене, она передала трость в другую руку и обвила правой рукой талию Фостин.

— Фостин, это Виддершинс. Ты это уже поняла. Шинс, это Фостин. Моя девушка, — слова были сообщением, да, но и вызовом, брошенной в нее перчаткой.

Шинс казалось, что она и навыки речи разделились, и они потеряли друг друга, убегая от стражи. Она моргнула, челюсть опустилась — она от ошеломления плохо соображала — но прошел еще миг, и она попыталась вспомнить свой голос, и как его использовать.

— Деву… что значит, твоя девушка?

— А что это обычно означает? — парировала Робин. Шинс пялилась, не понимая, а девушка вздохнула, обвила руками шею Фостин, и их губы встретились. Фостин напряглась на миг, будто хотела убеждать, но потом растаяла от поцелуя.

— прости, — шепнула Фостин, когда они вдохнули. Она густо покраснела. — Я… все еще не привыкла, что другие видят…

— Шш, я знаю, — Робин, все еще сжимая другую девушку, повернулась к Виддершинс. — Это понятно? — осведомилась она дерзко. — Или мне сунуть ее руку мне под юбку?

— Робин! — Фостин умудрилась покраснеть еще сильнее. Чудо, что в ее ногах еще оставалась кровь, и она не падала.

Потрясение Виддершинс было бурей листьев и прутьев. Она поняла, Робин переигрывала.

— Ты хочешь, чтобы у меня возникла проблема с этим, — обвинила ее Шинс. — Ты хочешь, чтобы я расстроилась. Почему? Чтобы у тебя был еще повод злиться на меня?

— Это чушь! — лицо Робин гневно исказилось, но она немного покраснела и не могла смотреть в глаза подруге.

Фостин хмуро посмотрела на Робин и сказала:

— Ей и без того хватает причин, Виддершинс.

— Почему? Я ведь просто… — Ольгун осторожно направил мысли воровки к трости Робин. — Я дура, — прошептала Шинс. Ольгун в этот раз даже не фыркнул. — Что произошло, Робин?

Девушка сжалась. Она опустила взгляд и отошла, почти упала на стул. Все еще глядя на пол, она задрала юбку, которая сразу показалась Виддершинс странной, почти до пояса.

— Боги… — Шинс не знала, что еще сказать.

На правом бедре Робин была ужасная рана, и Шинс понимала, что ее оставил клинок. Рана стала шрамом, но не была старой. Плоть все еще была покрасневшей, опухшей и сморщенной вокруг нее, подчеркивая контуры раны. Участок плоти прогибался внутрь, словно слой ткани под ней пропал.

— Мы днями не знали, выживу я или нет, — ее слова были горькими, жалили горло и глаза. — Я начала ходить только пару недель назад. Я уже не смогу бегать, Шинс. Я не смогу провести на ногах полную смену внизу. Рана горит от прикосновений, ноет на перемену погоды. Говорят, однажды все может пройти. Возможно. Однажды.

— Ох, Робин, мне так…

— Не смей. Не смей! — она встала на ноги, шатаясь, а Шинс уже ждала, что в нее полетит трость. — Это твоя вина!

— Так не честно! Если бы я была тут…!

— Честно?! Боги, Шинс, напасть хотели на тебя!

Шинс не знала, кого парализовало сильнее — ее или Ольгуна.

— Что…?

— Это было послание для тебя. Потому что никто не знал, где тебя найти. И мне выпала роль гонца. Если бы ты была там, была с друзьями, а не отвернулась от людей, которые… — голос Робин на миг оборвался, — которые любят тебя, этого не случилось бы!

Атмосфера в комнате застыла как стекло. Теперь оно разбилось, и осколки разрезали мысли, мечты и воспоминания. Они кровоточили как физические раны. Виддершинс не помнила, чтобы выбирала бежать, не помнила, как миновала таверну, или что ей ответил Жерар, когда она промчалась мимо. Ей было все равно, когда в голову пришла мысль, что она повторяет тот грех, за который только что получила наказание. Она знала лишь дыхание, биение сердца, что приближали миг, когда она развалится, и она не хотела, чтобы в такой момент на нее с укором смотрела Робин.

Ольгун, конечно, был с ней, но это ее не утешало. Нет, она намеренно отказывалась впускать его утешение. Она не хотела, чтобы ее успокаивал хоть кто-то, кто рассчитывает на нее. Это казалось неправильным. Не справедливым.

Вода на камнях и между ними вылетала из-под ее ног с каждым тяжелым шагом. Дождь перед рассветом был холодным, но она радовалась ему, даже растянула воротник, чтобы дождь лился по ее шее, плечам, спине. Она подняла голову к небу, и дождь стекал в ее волосы.