Схватившись за его футболку обеими руками, я притянула его ближе. Наш поцелуй продолжался и продолжался, а желание между нами всё росло и росло. Вместе с Малачи мы были ходячей катастрофой, но я была готова рискнуть.

Он изменился. Как и я. Но, несмотря на то, что я верила в это, мы всё ещё были двумя поломанными жизнью людьми. Он мог снова всё испортить. Я могла всё испортить.

И пусть так.

Пока мы были вместе, пока мы оба появлялись в жизни друг друга в самые важные моменты, мы могли справиться со всем остальным.

Он отпрянул. Слёзы норовили потечь из-под моих закрытых век, но я сдержалась. Я не собиралась плакать каждый раз, когда он целовал меня. Мне надо было научиться жить с этой кипящей страстью, норовившей политься через край, и этим ощущением того, что всё так, как надо, которое пронзало мою душу. Мне надо было это сделать.

Потому что я знала, что это всё не пройдёт.

— Я так давно хотел это сделать, — прошептал он, прижав свой лоб к моему. — С тех пор, как ты появилась из ниоткуда в той ложе, — он сделал дрожащий вздох. — Я искал тебя в течение пяти лет. Где бы я ни находился. Я не мог остановиться. Я всегда думал о тебе. Ты была как преследовавший меня призрак. Ошибкой, которую я хотел исправить. И вот я увидел тебя там. Такую красивую. Мне пришлось приложить все свои силы, чтобы не выкинуть микрофон и не наброситься на тебя.

Я засмеялась, представив эту картину.

— Вечер мог бы получиться очень интересным. Вероятно, я бы отвесила тебе пощёчину.

Он снова поцеловал меня. Этот поцелуй не был долгим, но он был столь же пылким и заставил пальцы на моих ногах поджаться.

— Такой ответ мне нравится больше.

— Я рассталась с Адамом, — сказала ему я, избавляя его от чувства вины, если оно у него было.

Он засмеялся.

— Кэйд мне рассказал. Так как ты всё равно не собиралась этого делать.

Отклонившись назад, я встретила его проницательный, пристальный взгляд. Указав пальцем на него, а потом на себя, я призналась:

— Я боюсь этого. Нас.

— Я знаю.

Никто никогда не звучал более побеждённым, чем этот мужчина, который просто принял мой страх. Это убило меня. Вскрыло изнутри. Мои руки, сжатые в кулаки, не отпускавшие его футболку, задрожали. Уронив голову ему на грудь, я попыталась сделать вдох, преодолев огромный комок прошлых сомнений и боли, накативших на меня.

— Прости.

Он поцеловал меня в макушку.

— Тебе не надо извиняться, Кловер. Тебе просто надо обратить внимание.

Я посмотрела на него. Я не могла сдержаться.

— Обратить внимание на что?

Его улыбка была уверенной, чудесной и такой, чёрт возьми, белозубой.

— На вот эту бесконечную связь, соединяющую нас.

Тряхнув головой, я попыталась избавиться от того невероятного желания обхватить его шею руками и прилипнуть к нему.

— Что если я её потеряю?

Его глаза вспыхнули, и низкий смех сотряс его грудь.

— Не потеряешь, Дикий Цветочек. Я об этом позабочусь.

Остаток ночи мы сочиняли так, словно были одержимы вдохновением. Мы поработали над песней, которую писали, и начали несколько новых. Мы писали стихи, музыку и отдельные строчки, потому что не могли иначе. Потому что мы, наконец, снова были вместе, снова писали вместе, снова гнались за неиссякаемой музой, которая оживала каждый раз, когда мы были вместе.

Когда мы не писали музыку, мы целовались. И целовались. И целовались до тех пор, пока это не стало так же естественно и необходимо, как дыхание.

Я проснулась вместе с Малачи на диване, ощущая изнеможение и удивительное ощущение того, что я занималась тем, что я любила.

Музыкой.

И Малачи.