Он редко говорил о своих родителях. И под "редко", я имею в виду "никогда". Когда мы уехали из Сент-Луиса, чтобы записываться в Лос-Анджелесе, они для него словно умерли. И тому была причина.

Так же как и он, я была рада отделаться от них.

Через два года после того, как Кэйд, Малачи и я покинули город, они переехали из района, где жили мои родители, поэтому я даже не знала, чем они сейчас занимались. И были ли они ещё живы.

— Что с ними сейчас? Я давно их не видела.

— Отец ушёл в отставку из силовых структур, — сказал он отрешённым голосом. — Теперь он помогает кому-то управлять охранным предприятием. Мама всё ещё работает в транспортной компании. Они одиноки и несчастны. В общем, всё по-старому.

Мой желудок скрутило в узел. Я наклонилась вперёд и накрыла его руку своей.

— Я так рада, что ты от них сбежал. Они тебя не заслуживали. И Рути тоже.

— Я недавно смотрел документальный фильм про одного альпиниста. Его мама ужасно с ним обращалась. Никогда не говорила, что любит его. Относилась к нему, как к мусору, — Он подался вперёд и, удерживая мой взгляд, понизил голос. — Благодаря ей он стал одним из величайших альпинистов-одиночек.

Он непринуждённо пожал плечами, и мои мысли забегали в голове, в попытке уследить за тем, что он говорил.

— Иногда ужасные родители это просто ужасные родители. Но иногда они заставляют детей становиться великими. Не сами по себе. А потому что ребёнок учится упорству, вопреки им.

— Ты хочешь сказать, что они стали причиной твоего успеха?

Ярость начала закипать у меня в крови. Не потому, что я не была согласна с его утверждением, а потому что всё ещё злилась на них за все те моменты, когда они не были добры к Каю, когда не обращали на него внимания и издевались над ним. Он заслуживал гораздо большего, чем такое детство, и таких родителей. Я полностью отрицала идею того, что они были причастны к его успеху.

Он усмехнулся, увидев мои сжатые кулаки и сердитую гримасу.

— Я хочу сказать, что я не думаю, что был бы здесь, если бы они любили меня и заботились. Меня преследовало сильное желание доказать им, что они были не правы, поэтому я был намерен стать успешным, — он сделал глубокий вдох, наклонился вперёд и развернул свою ладонь так, что теперь мы по сути держались за руки. — Они не должны были делать всего того, что они делали со мной. Но я их простил. Я помирился с ними.

Его слова имели для меня мало смысла. Что он сделал? Когда? А главное, зачем?!

— Это один из этапов программы реабилитации?

Это казалось логичным... рациональным. Я могла согласиться с тем, чтобы простить их, если это было частью процесса выздоровления.

Он улыбнулся, и его улыбка была одновременно грустной и нежной.

— И да, и нет. Но в основном, нет. Это больше связано с тем, что мне надо было отпустить. Я провёл столько лет своей жизни с этой злостью на них. Я позволил ей отравить меня, уничтожить. Уничтожить мой успех. Уничтожить все хорошие и прекрасные вещи в моей жизни. И хотя их больше не было рядом, я всё ещё позволял им всё портить. И я устал от этого.

Все мои внутренности превратились в воду. Я едва могла сдерживать себя.

— Ты серьёзно?

Он взял мою руку, нежно обхватив мои пальцы, а потом прижал её к своей груди. Его сердцебиение было сильным. Размеренным.

— Я многое упустил, Кловер. Та ночь в Торонто... это был не я...

— Тебе не надо ничего объяснять, — сказала я ему. Я отчаянно пыталась увести его в правильном направлении, подальше от чего-либо отравленного. От его родителей. Алкоголя. Наркотиков. Директоров. И если бы пришлось, от себя.

Он смотрел на меня своим неумолимым взглядом.

— Нет, надо, — он облизал губы, что заставило моё сердце затрепетать. — Всё, что ты тогда видела. Эта бутылка с виски. Это была ошибка. Я вообще не планировал её пить, но я понимаю, как опасно было подвергать себя этому искушению. И прости, что это так долго продолжалось.

— Тебе не надо передо мной извиняться.

— Надо, Кловер. Определённо надо.

Я кивнула, молча согласившись с ним. Он настолько твёрдо это решил и так серьёзно к этому относился, что я даже почувствовала неловкость. Когда я всего лишь хотела смести всё то, что произошло, под ковёр и полностью забыть об этом, он решил вытащить все проблемы наружу, пролить на них свет и заставить меня посмотреть на всё это.

Боже, быть может, именно это я и должна была делать всё это время? Его зрелость, несмотря на ту ошибку, которую он совершил в Канаде, заставила мои щёки вспыхнуть от стыда. Я хотела быть как он. Я хотела принимать свои ошибки и смотреть людям прямо в глаза, когда я перед ними извинялась.

Я хотела расти каждый раз, когда у меня что-то не получалось, и взрослеть, когда это было нужно.

Теперь он влиял на меня уже совершенно иным образом. Вместо привычной боли и жалости, которую я к нему испытывала, я почувствовала надежду и обожание.

Ах да, страх тоже никуда не делся. Так значит, вот кем он теперь стал? Было ли это навсегда? Или он в любую секунду мог снова нырнуть вниз головой в бездну?

Он сжал мою руку и наклонил подбородок, пытаясь поймать мой ускользающий взгляд.

— Прости, что из-за меня тебе пришлось пройти через это. Прости, что заставил тебя переживать, потому что ты не знала, где я. И прости, что кинул бутылку в стену. Я учусь контролировать свои эмоции, но я не идеален. Я сломан и испорчен, и я работаю с тем, что у меня есть, — от его самоуничижительной улыбки слёзы подступили к моим глазам. — Но это не оправдывает моего поведения. Ты простишь меня?

— Ты меня не напугал, — искренне сказала ему я. — Я испугалась за тебя. Я знаю, что ты не причинил бы мне боль намеренно.

— Знаешь?

— Да, — прошептала я, вложив в эти слова всё, что у меня было.

— А ты знаешь, что себе я тоже никогда больше не причиню боль? — спросил он.

Его вопрос заставил воздух вырваться из моих лёгких. И я почувствовала, будто начала падать вниз, лишившись опоры.

— Малачи...

Мы сидели так близко друг к другу. Наши ноги переплелись, его колено находилось между моими коленями. Моя рука лежала у него на бедре. Моя другая рука лежала на его груди. Наши лица отделяло лишь несколько сантиметров, и всё, что я могла сейчас видеть, это его. Только его.

Я хотела поцеловать его.

Я хотела уткнуться лицом в его шею и заплакать.

Я хотела убежать.

Но я не хотела отвечать на этот вопрос.

— Я-я не знаю.

Уголки его губ разочарованно опустились вниз. И я всем своим телом ощутила, как сильно он нахмурился. Он выпрямился. И отпрянул.

— Прости, — быстро добавила я.

Слеза скатилась из уголка моего глаза.

Мои эмоции, казалось, заставили его передумать. Он протянул руку и смахнул слезу.

— Всё нормально, Кловер. Я понимаю.

Искренность в его голосе заставила моё сердце и мою душу расслабиться. Не всё ещё было потерянно только потому, что я не смогла дать ему ответ, который он хотел услышать.

Он снова наклонился вперёд и оставил неспешный и мучительно сладкий поцелуй в уголке моих губ.

— Но я надеюсь, что ты готова к тому, чтобы я доказал тебе это, Дикий Цветочек.

Я чуть не опрокинула стул, когда поспешила встать и сбежать от Малачи, от всех этих чувств и от отчаянного желания, подмывающего меня сказать ему, что я ему верила, что я ему доверяла, что я его любила. Я переместилась к пианино и похлопала по банкетке.

— Разве нам не пора поработать?

Он протёр стол, и убрал еду в холодильник, пока я разогревала пальцы, чтобы хоть как-то себя занять. Его движения были медленными, более решительными.

Поскольку я только что отыграла трёхчасовую смену в "Macy’s", я давно уже разогрелась.

Да я просто пылала.

Наконец Малачи передвинул стул от стола к пианино и достал из чехла гитару. Он зажал в зубах медиатор мраморного цвета, сбросил свой кардиган и начал настраивать гитару.

— Ты помнишь, на чём мы остановились? — пробубнил он сквозь мешавший ему кусок пластика во рту.

Я пробежалась по нашим нотам, лежавшим передо мной, в поисках последней строчки, которую мы записали.

— Эм... О, эта боль. О, эта боль. В душе. В груди. Она стара, но так свежа.

Его низкий смех должен был стать для меня первым предупреждением.

— Вот уж нет.

Он опустил свою гитару и наклонился ко мне.

Но я так и не смогла понять, о чём он думал, когда он схватил меня за руку и притянул к себе. В ту же секунду его губы впились в мои.

Когда оказалось, что стул и банкетка стоят под неудобным углом, он подался вперёд, не прерывая поцелуя. Он обхватил мою голову руками, не давая мне сбежать — словно сейчас я была способна на это. Словно я вообще могла это сделать. Затем он оседлал банкетку.

Его поцелуй поглотил меня всю, воспламенив меня до самого нутра, потряс меня так, что я уже никогда не смогла бы быть прежней. Никогда.

Его губы двигались сначала нежно, пробуя меня на вкус, боготворя.

— Кловер, — простонал он.

Я чуть не задохнулась от того, как трепетно он произнёс моё имя, и от того, как его язык двигался у меня во рту. Он брал то, что ему принадлежало.

Что всегда принадлежало ему.

Я поцеловала его в ответ, не в силах врать себе ни секунды больше. Наркоман. Выздоравливающий наркоман. Рок-звезда. Лучший друг. Бывший парень. Это не имело значения. Малачи Портер был моим. Он всегда был моим. И всегда должен был быть моим.

А я всегда должна была быть его.

— Я не могу остановиться, — прорычал он, покусывая мою нижнюю губу.

По моему телу прокатилась дрожь, вместе с накопившимся желанием, которое я так долго сдерживала.

— Не останавливайся, — простонала я. — Пожалуйста, не останавливайся.

Он застонал, издав низкий горловой звук, и всё его тело сотряслось. Наши языки переплелись вместе, в то время как мы заново узнавали друг друга. Его пальцы прошлись по изгибу моей шеи, затем упали на грудь, которую он взял в свою ладонь. Его большой палец прошёлся по моему соску.

Я издала звук отчаяния, который точно никогда не издавала прежде. Это была страсть. Жажда. Его палец снова прикоснулся к моему соску, но мне этого было недостаточно. Мне надо было больше.