— Это хороший аргумент.

— Спасибо.

Он подтолкнул меня локтем.

— А у тебя всё ещё получается. Тебе, должно быть, приятно.

— До этой самой минуты я не думала, что у меня получится. Но, как я уже сказала, давай сначала закончим песню, а потом будем рассуждать, какая я классная. Впереди ещё много работы.

Он улыбнулся, и меня пробрало до самых пальцев ног.

— Ты никогда не понимала, насколько ты хороша. Это проклятье всех Кэловейев.

Я покачала головой и, по какой-то непонятной причине, наклонилась к нему. Я осмелела и поцеловала его в щёку, почувствовав шероховатость его странно короткой и сексуальной бороды.

— И к тебе это тоже относится, Портер. Ты никогда не понимал, какой ты удивительный.

— Мои Грэмми говорят об обратном.

Я знала, что он намеренно косил под дурачка, и я не собиралась спускать ему это с рук.

— Я говорила не о пении, и ты это знаешь. Ты хороший человек, Малачи. Один из лучших.

Его взгляд стал тёплым и растаявшим, и я чувствовала, с какой страстью он сейчас разглядывал мой профиль. Но я отказывалась смотреть на него. Я не могла. Я была готова разрыдаться и повалиться на пол.

Я сражалась с ним на эту тему с тех самых пор, как познакомилась с ним. Я пыталась убедить его, что он хороший, что он достоин любви и всего прекрасного. Его родители выбили из него эту истину много лет назад и наполнили его голову ложью. А потом единственный человек, которому он доверял и которого любил, и который любил его в ответ, умер раньше, чем он смог узнать об этом.

Я делала всё, что могла, но меня ему всегда было недостаточно.

Такой была трагичная история наших жизней.

— Кловер, я всё ещё...

Испугавшись того, что он собирался сказать, я снова начала играть, отдав всю себя припеву. Он не стал прерывать меня. Он не останавливал меня. Он позволил мне сбежать, и я поняла, что это происходило уже не в первый раз.

Несколько часов спустя я поднялась с банкетки и отошла от пианино. Спина болела, как и попа, а моей шее, вероятно, навсегда суждено было остаться в этом положении.

— Я давно этого не делала, — застонала я. — Сомневаюсь, что я теперь вообще восстановлюсь.

Малачи тоже встал и потянул руки над головой, обнажив полоску загорелой кожи в том месте, где приподнялся край его футболки. Я постаралась отвернуться, но получилось у меня только с третьей попытки.

Он издал какой-то дикий звук, который смешался с зевком.

— Чёрт, — прорычал он. — Который сейчас час?

У меня перед глазами стояла пелена, и мне понадобилось около минуты, чтобы мои глаза смогли разглядеть время на часах микроволновки.

— Там что уже два часа?

Он издал смешок, и сказал:

— Время летит незаметно, когда у тебя что-то получается.

У нас действительно получалось. В конечном итоге он прислонился спиной к моему плечу, держа гитару на коленях. Мы играли мелодию, которая нам на самом деле нравилась, и хорошо отработали первый куплет и припев.

Честно говоря, раньше мы писали гораздо более сложные песни быстрее, чем эту, но эта песня казалась особенной, по сравнению с ними. Мы решили не торопиться. Мы заново узнавали особенности нашего рабочего процесса. Нам надо было сделать что-то противоположное его нынешним радио-хитам.

Именно этого он хотел.

Я знала, что эта песня всё равно окажется на вершине чартов, но я позволила ему поверить, что она никому не понравится.

Ну, хорошо, может быть, он и не хотел, чтобы она никому не понравилась. Но по какой-то причине, он не хотел, чтобы она звучала как песни из его нового альбома.

— Мои соседи меня возненавидят, — простонала я.

— Нам, вероятно, давно пора было остановиться. Я совсем потерял счёт времени.

Я встретила его взгляд и улыбнулась мягкой и искренней улыбкой.

— Я тоже. Я совсем... увлеклась.

Мы застыли на какое-то время, рассматривая друг друга, и наслаждаясь гениальностью песни и близостью наших тел в последние восемь часов.

— В каком отеле ты остановился? — спросила я его.

Мне вдруг отчаянно захотелось нарушить эту тишину.

Его лицо побелело.

— О, чёрт. Я забыл забронировать номер.

— Что?

Он потёр руками уставшее лицо.

— Вот чёрт. Я идиот.

— Подожди, я что-то не понимаю.

— Обычно это делает за меня Бреннан. Или его ассистент. Но я не разрешил ему приехать. Я собирался заняться этим в самолёте, а потом отвлёкся, выбирая место, где можно взять еду на вынос, и совсем забыл, — он сцепил руки за головой. — Вот дерьмо.

О, нет.

— Ничего страшного, — услышала я свой голос — Ты можешь остаться здесь.

Он опустил руки и скептически посмотрел на меня.

— Ты уверена?

Это, вероятно, была худшая идея в моей жизни, но я не могла уже остановиться и ответила:

— Уверена, — откашлявшись, я добавила. — Ничего страшного, — это было очень страшно. — Если ты не против поспать на диване.

— Я не против, — тут же ответил он.

— У тебя есть багаж?

Он кивнул на свой рюкзак, лежащий рядом с гитарным чехлом.

— Ага.

— Хорошо.

В его глазах блеснули невысказанные ранее слова.

— Хорошо.

Я сделала шаг назад и показала в сторону ванной.

— Всё, что тебе нужно, находится там. Я приберусь на кухне и пойду спать. Мне рано вставать.

— Мне тоже.

— Тебя подвезти в аэропорт?

Ситуация быстро становилась неловкой. Но он покачал головой и сказал:

— Я закажу "Убер".

— Хорошо.

Его губы подёрнулись в неком подобии улыбки, которая так и не появилась.

— Хорошо.

Мы расстались. Я пошла на кухню, а он запрыгнул в душ и подготовился ко сну. Быстро загрузив нашу небольшую стопку тарелок в посудомоечную машину, я направилась в свою спальню и, по какой-то неизвестной причине, заперла дверь.

Двадцать минут спустя, после того, как я тщательно умыла лицо, завязала на голове небрежный пучок и переоделась в пижаму, я решила перестать быть такой трусихой и проверить, как там он.

Я обнаружила его лежащим на диване, который едва ли мог вместить его длинное тело. Он сразу же посмотрел на меня, как только услышал мои шаги по деревянному полу.

— Привет, — поприветствовал он меня мягкой полуулыбкой.

— Я просто хотела убедиться, что ты в порядке. Может тебе что-нибудь нужно?

— Я в порядке, — эхом отозвался он. — Могу я взять ещё одно одеяло?

— Да, конечно. Не стесняйся.

Наши взгляды встретились. Они сражались между собой в какой-то беззвучной непрекращающейся битве, которую я никогда не понимала. Он приподнялся на локте и собрался что-то сказать.

А я была трусихой. Я знала это. Но я не могла ничего с этим поделать.

У нас наконец-то получилось стать нормальными друзьями, и я очень боялась откатиться назад и всё испортить. Тем более что мне нравилось писать с ним музыку. Может быть, я была эгоисткой, но если бы он сказал мне что-то, что испортило бы всё это и сделало бы так, что я больше не смогла бы писать с ним эту песню, я никогда бы его не простила.

— Тогда хороших снов. Увидимся утром.

— И тебе, Кэловей. Спасибо, что разрешила мне перекантоваться у тебя.

Поспешив к себе в спальню, я нырнула под одеяло и закрыла лицо подушкой. Мне понадобилось больше времени, чем я рассчитывала на то, чтобы успокоить дыхание, и к тому моменту, как я поняла, что оставила дверь открытой настежь, было уже слишком странно вставать и закрывать её.

Вместо этого я пролежала ещё целый час, прежде чем уснула. Движения Кая в гостиной слишком отвлекали меня. Я не могла слышать всё, но если он менял положение на диване, кашлял, похрапывал или даже моргал, я начинала напрягать слух, чтобы услышать его.

Наконец я заснула, но мой сон был прерывистым и беспокойным. Мне снился он. Наше прошлое. Вечер, когда он поменял текст в той песне, сделав его непристойным, сделав его нашим. Мне снилось, как он заходит ко мне в комнату. Как стоит надо мной. Протягивает руку, чтобы коснуться меня. Это видение было таким ярким, что я не была уверена, был ли это сон.

И когда я проснулась утром по будильнику, его уже не было.

От него не осталось никаких следов, кроме разве что гитары, прислонённой к моему пианино. И записки, в которой говорилось: "Я скоро вернусь к тебе".

Я очень надеялась, что это было адресовано гитаре.