— Хорошо, подойду к вам через минуту.
Не успела она отойти, как Кай проткнул вилкой свой салат и снова заговорил:
— Я этого не говорил. Я просто считаю, что ты играешь на клавишах лучше, чем кто-либо, кого я встречал в своей жизни. Ты настоящий бриллиант. Я не могу поверить, что тебя устраивает... — он обвел жестом бар. — Это.
— Устраивает, — сказала я в свою защиту. — Мне нравится моя скромная жизнь здесь. Никто не беспокоит меня. Никто не пытается тайком сфотографировать меня, когда я не накрашенная покупаю продукты в магазине или беру кофе в "Старбаксе". Никто не знает, что я встречалась с солистом "Брайт Трэджэди". Никто не знает, кто я.
Его глаза сверкнули, когда он услышал моё последнее предложение.
— Теперь я тебе верю.
Я закинула ложку картофельного пюре в рот. Оно оказалось чересчур горячим и обожгло мне язык. Чёрт, оно прожгло мне язык. Но я была так зла на Кая, что не хотела показывать ему свою слабость, поэтому я проглотила его, и теперь всё моё горло, вероятно, покрылось волдырями.
Я схватила стакан с водой и начала жадно пить, молясь о том, что нанесённый ущерб был временным.
— Ты в порядке? — спросил он тихо с другого конца стола.
— Всё нормально.
Его вздох был полон сожаления.
— Послушай, я не хотел наезжать на тебя. Просто, я не знаю, ты меня удивила. Прости.
Я уставилась на своё пюре, подумывая снова положить в рот обжигающий кусок запеканки.
— Всё нормально.
— Кловер, — тихо сказал он.
Я отмахнулась.
— Я же сказала, что всё нормально.
— Кловер, — выпалил он, его голос звучал сердито и авторитарно. — Посмотри на меня, чёрт побери.
Что-то такое же горячее, как моё картофельное пюре, обожгло все мои внутренности, и заставило меня поднять подбородок. Он снова смог поймать мой взгляд.
— Что? — прошептала я, отчаянно пытаясь не растерять свой лицемерный гнев.
Вместо того чтобы сказать что-нибудь, он просто пристально смотрел на меня. Мы были словно в немом кино и общались теперь только при помощи таинственных знаков и загадочных взглядов. Боже, чего бы я только не отдала, чтобы прочитать мысли в его голове.
Наконец-то он сказал:
— Прости. Не знаю, зачем я всё это сказал.
Я проглотила огромный комок, стоявший в горле.
— Я тоже не знаю, зачем ты это сделал.
— Ты счастлива? — спросил он.
Его вопрос огорошил меня. Я была счастлива. Была.
До того, как он появился, я была счастлива. Я была самой счастливой.
Но Господи, почему я не могла ответить на его тупой вопрос прямо сейчас. Вместо этого, я сощурила глаза и задала ему свой вопрос:
— А ты?
Он сжал губы в тонкую линию, и они исчезли за его бородой, но я даже не понимала, что я сейчас затеяла. Это было похоже на соревнование, в конце которого мы должны были узнать, у кого лучше сложилась жизнь. И если это было так, то почему я не чувствовала, что он победил?
Я опустила вилку. Мой аппетит пропал.
— Это была ошибка.
— Кловер...
— Малачи, мы едва можем поддерживать разговор друг с другом. Я не знаю, почему я решила, что мы сможем написать вместе песню. Это была плохая идея.
Его ладони скользнули вперёд по столу, пальцы дрогнули. Я убрала руки, чтобы он не смог достать их. Он выругался себе под нос.
— Я здесь не для того, чтобы ссориться с тобой. Или унизить тебя. Я просто...
— Что? — я задержала дыхание и приготовилась услышать правду. — Зачем ты здесь?
Он молчал дольше, чем следовало, обдумывая ответ на мой вопрос. Пока я ждала ответа, сотни мыслей пронеслись у меня в голове. Я очень боялась позволить своему мозгу по-настоящему осознать то, что он собирался сказать. Незаконченное дело? Извинение? Доказательство того, что у него всё получилось? Месть?
Когда он, в конечном счете, заговорил, он не смотрел на меня. Вместо этого он сосредоточился на моих руках, которые теперь сжимали край нашего маленького стола.
— Из-за песни, Кловер. Я здесь из-за песни.
Я фыркнула, удивлённая и взбешённая.
— Ты это серьёзно?
— Я много лет хотел закончить её. Но без тебя это кажется мне неправильным.
— Я не уверена, что это вообще возможно, — честно сказала ему я. — Мы уже не те люди.
В моей голове тут же возникли непрошеные воспоминания. Мы лежим обнаженные в кровати, Кай пишет что-то у меня на спине ручкой из отеля. Мы смеёмся, а потом пытаемся вспомнить те строчки несколько часов спустя, когда мы уже покинули номер. Слова текста той песни слились воедино — но мне было слишком хорошо, чтобы думать об этом.
Эта песня называлась "Портленд" — в честь города, где мы её написали — она занимала первые строчки хит-парадов в течение шести недель.
Были и ещё воспоминания. Мы сидим с ним бок о бок за пианино и нажимаем на клавиши, смеясь над тем, как плохо у Кая получается играть на моём инструменте. Мы едем в автобусе, прижавшись спинами к вибрирующему изголовью кровати, он наигрывает новые мелодии на своей гитаре. Я также вспомнила день после его первой реабилитации. Мы нарушили правила больницы, чтобы завершить песню до дедлайна. Его красные, уставшие глаза обещают мне, что он попытается. У меня тогда так болело сердце, что я заставила Кэйда отвезти меня после в больницу, чтобы убедиться, что у меня не случился инфаркт.
Паническая атака — так мне тогда там сказали. Часто ли они у меня случались? После того дня — часто.
Песня "Лекарства и паника" стала очередным мега-хитом.
Нам дали за неё премию.
— Мы уже не те, — согласился Кай. — Слава Богу.
Я опять набралась смелости и встретила его взгляд, засунув эти хорошие, плохие, прекрасные и разбивающие сердце воспоминания туда, где им было и место.
— Сомневаюсь, что справлюсь. Прости.
— Подумай об этом, — сказал он умоляющим тоном. — Подумай о песне. Я напишу тебе после Миннеаполиса, и мы посмотрим, что у тебя получится.
— Ты, вероятно, только потратишь время.
На это раз, когда он наклонился вперёд, он схватил мою руку и удержал её в своей. Его большой палец прижался к нежной коже моей ладони. А тёплые, грубоваты пальцы крепко обхватили мои.
— Как будто этого достаточно, чтобы я остановился.
Я облизала неожиданно пересохшие губы, всё моё тело задрожало от его слов. Его взгляд опустился и проследил за тем, как мой язык прошёлся по нижней губе.
Боль.
В выражении его лица промелькнула боль.
Я встала, выдернув свою руку из его хватки. Я больше ни одной секунды не могла вынести здесь с ним. Сердце ускорилось у меня в груди, в ушах зашумело, а голова закружилась. Это было уже слишком.
Он был для меня слишком.
— Я подумаю, — пообещала я, схватив сумку и свитер.
— Ты уходишь? — сказал он требовательным тоном, столь же шокированный, как и я.
— Мне надо идти.
— Не беги от этого, Кловер.
Он имел в виду себя? Песню? Этот чёртов бар? Господи. Стараясь не смотреть ему в глаза, я отошла от стола.
— Мне надо идти.
— То же самое ты сказала и в прошлый раз.
Он решил сейчас напомнить мне об этом?
— Прости. Это... это для меня слишком.
— Тебе лучше привыкнуть к этому, Кэловей. Я никуда не уйду. Не в этот раз.
Я выбежала из бара. Побежала через площадь. Добежала до отеля, где я забрала свою машину у швейцара, одновременно прячась от Бреннана, который ходил взад-вперед в холле, точно сердитая гиена.
Я перестала бежать только тогда, когда смыла с себя эту ночь в душе, после чего глубоко зарылась в свои одеяла.
Малачи. Моё сердце отбивало неровный ритм, что странным образом отражалось на моём дыхании. Неужели я только что провела с ним вечер? А ещё ругалась, пререкалась и спорила с ним всё это время?
Неужели я думала, что я смогу его вынести?
Ведь я не смогла. Я не смогла вынести эту песню. Как и эту ночь. Как и его.
Было глупо думать, что пятилетнего перерыва хватит, чтобы стать достаточно сильной.
Я никогда не была достаточно сильной. Малачи всегда был моим надрывным концом.
И эта песня должна была уничтожить нас, так же как и пять лет назад, и превратить всё в одну сплошную яркую трагедию.