Потребность в капле алкоголя была такой сильной, что ему почти казалось — он раздвоился. Один, — Даниэль инертный и дрожащий, — остался лежать залитый холодным потом, его мышцы болели от напряжения, а мозг пульсировал ножевыми ударами синхронно с сердцем. Другой же, — Джей Кей — встал, пошатываясь пошёл на кухню, дотянулся до самой высокой полки и неуверенно приклеил губы к запретной бутылке, обожающим языком облизал прозрачные капли, позволил им с вожделением скользить по его подбородку, шее, груди. Мужчине казалось, он видит самого себя обнажённым, поливается этой благословенной жидкостью, чувствует, как она течёт в груди, в мозге, в каждой артерии вплоть до тех, что расположены в пенисе. Представлял, как под благотворным воздействием джина набух член, и что перед ним на коленях стояла Лорен. Она забирала полупустую бутылку из его руки, и выливала остальное на утолщенный член и яйца, а затем наклонялась, чтобы вылизать каждую разлитую каплю, пытая Джей Кея до смерти, не давая кончить.

Пока он ласкал это видение одновременного блаженства и проклятия, обезболивающее постепенно стало успокаивать боли, втягивая его в забытьё, которое внезапно превратилось в тяжелый сон без сновидений.

Наступил день, когда он пришёл в сознание. Тремор несколько уменьшился, как и тошнота, сменившаяся раздражающим ощущением кислотного спазма в желудке. Головная боль ещё оставалась сильной, но терпимой, похожая скорее на плотный свинцовый туман, чем на гвоздь, который прошедшей ночью пронзал его мозговые оболочки.

Возможно, худшее уже позади, но Даниэля охватило сомнение, и он пошёл на кухню, чтобы проверить, была ли бутылка полной или в бессознательном состоянии он выпил из неё. Шкаф был закрыт, а джин в целости. Мужчина с облегчением выдохнул. Первый раунд остался за ним.

Даниэль позволил себе долгий холодный душ, заставивший почувствовать необходимость срочно закинуть что-то в желудок. По привычке взглянув на отражение своего голого торса, его мысли перешли от отросшей щетины к тому, что он спрятал в электрической бритве. Мысль пронзила с быстротой молнии. Он чувствовал себя словно лошадь, пойманная в лассо, и как робот подошёл к чемодану, стал дико его обыскивать, пульс стучал со скоростью в тысячу ударов, а желание вдохнуть дорожку, держало его, как натянутый до предела лук.

Он яростно открыл отделение, где спрятал пакетики, с облегчением вздохнул, увидев их. В защищенной целлофаном прозрачности он мог дотронуться до порошка, погладить, даже приблизить к ноздрям, не боясь, что, хотя бы одно зерно проникнет в него. Разве это не та же самая игра, в которую он играл с Лорен? Приближаясь, позволяя расти желанию, даже обманывая себя, что оно скоро исполнится, а затем удаляться с разочарованием, но ещё больше властвуя над собой.

При мысли о девушке, о её слезах, невинности, он покачал головой. С девственницей игру вёл он. Однако с белым порошком он был на стороне раба. Именно наркотики доставляли его туда, куда хотели, а не наоборот. Это внезапное осознание сильно разозлило Даниэля, и он с силой удержал себя, чтобы не выбросить пакетики в канализацию.

«Я не боюсь тебя, сейчас я — тот, кто контролирует тебя».

Он пошёл на кухню, чтобы успокоить ощущение кислоты в желудке, но долгое время раздумывал перед провизией, чтобы понять, что он сможет проглотить, не рискуя немедленно вернуть всё назад. Наконец определился: ломтик хлеба, намазанный арахисовым маслом.

Знакомый вкус дал утешение. Даниэль поглощал хлеб очень маленькими укусами, чтобы не поддаваться чувству тошноты, которое продолжало его охватывать. Каждый кусочек он пережёвывал в течение долгого времени и проглатывал с глотком молока.

Никакой спешки, никаких встреч, никаких звонков по мобильному телефону, нарочно оставленном выключенным, никаких вопросов или ожидаемых ответов. Больше не было алиби или оправданий.

Он должен был выяснить, мёртв ли он, как все говорили или думали. И понять, что делать, в том или ином случае.

«Жизнь — это бродячая тень, бедного актёра, который суетится и тратит время на сцене, и кроме этого ничего о ней не знает. Это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, ничего незначащая». Из ниоткуда в памяти воскресли шаги Макбета, которого они с такой страстью декламировали в этих стенах. Никогда не верить в успех, никогда не обманывать себя.

Никогда не поддаваться на уловку, которую ставят перед нами наши собственные желания.

Никогда не позволять амбициям отнимать у нас наши слабости.

«Мы были молоды и чисты. При каждом вдохе с нами говорило искусство, соблазняло нас, использовало наши самые глубокие ресурсы, а мы уступали как неопытные любовники в руках проницательной примадонны. И как же я потом поступил? Я пытался избежать пустоты, тревог, ожидания, страха старения, беспокойства оттого, что разонравлюсь публике. Я пробовал заполнить пустоту сексом, алкоголем, наркотиками, работой, окружающими меня льстецами. Избегая боли, я потерял свой голос, талант, себя самого. Искусство бросило меня с презрением. Но я смогу вернуть его, откажусь от роскоши и уверенности, позволю сомнениям разорвать себя на куски, признаю ошибки, старость. Буду молить снова стать любимым. Лорен...» Имя девушки наполнило его нежностью. У него ещё оставалось что-то хорошее для завершения, когда вернётся.

Даниэль вышел на веранду шале и устроился напротив леса, который отбрасывал муаровую полутень, защищая от прямого полуденного солнца. Мужчина задавался вопросом, как же давно он не мог позволить себе роскошь ничего не делать, не выполнять никаких задач. Даниэль опустошил разум, как научился делать в театральной школе перед важным спектаклем. Оставил мысли бродить бесцельно, прищурил глаза, расслабил мышцы.

Словно во сне до него донёсся шум автомобиля. Услышал, как тот невдалеке остановился, хлопнула дверь и приближающиеся решительные шаги. Он не открыл глаза, чтобы не расстраиваться из-за очередной галлюцинации. Они могли произойти ещё в течение многих дней.

— Даниэль, ты там? Тебе хорошо?

Голос опять принадлежал Бетт. Он решил не отвечать, если только не лёгким кивком, его веки оставались опущены. Возможно, она сразу исчезнет, как прошлой ночью.

— Я решила заглянуть и посмотреть, как ты устроился. И принесла тебе горячий обед.

На этот раз Джей Кей не сдвинулся, оставляя на границе сознания назойливое прерывание его медитации.

Его сотрясла жесткая пощёчина, заставив широко раскрыть глаза.

— Твою мать, ты жив? Ты напугал меня до чёртиков. Так рано, а ты уже перебрал?

Перед ним стояла сегодняшняя Бетт: светлые волосы уложены в дерзкое каре, элегантные брюки и лёгкий пуловер, голос с хрипотцой от единственного порока — курения.

— Если ты галлюцинация, уходи, я думаю.

Вторая пощёчина (ещё более сильная), убедила его, что эта версия подруги перед ним не плод воображения.

Продолжая испытывать неверие, Даниэль встал и крепко обнял её.

— Это действительно ты, я не могу поверить, как приятно тебя видеть! Ты действительно проделала весь этот путь, только чтобы навестить меня?

Он прикоснулся к губам Бетт мягким поцелуем, от которого она не сбежала.

— Какой ты идиот, ты меня напугал... твои обычные театральные шутки!

— Извини, я не играл, это... со мной происходит странное, мозг меня обманывает...

Она отклонилась, не отпуская объятий, посмотрела на него с обеспокоенным выражением.

— Как давно это происходит? Ты разговаривал с доктором?

— Нет, о чём ты говоришь... Это из-за того, что пытаюсь обойтись без всего того дерьма, от которого кайфовал, и немного не в фазе...

— Слыша такие рассуждения, я начинаю волноваться ещё больше, ты уверен, что не нужен доктор?

Даниэль от души рассмеялся, поднял её на руки и покружился.

— Никогда не чувствовал себя лучше, поверь мне! Разве ты не упомянула про горячий обед?

Тушеное мясо с овощами было таким же вкусным, каким он помнил, хотя Даниэлю удалось проглотить только пару кусочков, его тело продолжало стараться избавиться от ядов.

Бетт опьянила его бесполезной болтовнёй, как умела делать только она. Её рассказы о последних юридических шоу сопровождались сверкающим и выразительным взглядом.

После обеда они сидели на ступеньках, ведущих к зелёной лужайке, и курили в молчании, глядя между верхушками двух деревьев на дольку озера. Именно она нарушила тишину, зажав его ладонь между своих, чтобы поцеловать.

— Я скучаю по тебе, ты знаешь? Я скучаю по тому парню.

Даниэль грустно улыбнулся и, обхватив её одной рукой за плечи, притянул к себе.

— Ты хочешь сказать, что не доверяешь мне? И я никогда не смогу излечится от моих пристрастий?

Бетт вздохнула у него на груди.

— Не достаточно просто запереться в хижине. Ты уже много лет нюхаешь и пьёшь, а Бог знает что ещё. Ты должен лечь в специализированный центр и… Но Даниэль не дал ей договорить, он резко откинулся и скрестил на груди руки, словно для того, чтобы отгородиться от неё и от тех слов, которые с их неудобной правдой вызывали больше боли, чем он пережил за предыдущую ночь.

— То есть ты не веришь в меня, — постановил он, даже не взглянув на Бетт.

— Ты, как всегда — обычный мачо. У всех нас есть зависимости, от которых нелегко освободиться. У меня никотин.

Даниэль повернулся к Бетт, приподняв бровь, чтобы подчеркнуть абсурдность её слов.

— Кокаин и алкоголь опережают никотин десять к одному.

Бетт фыркнула и откинула прядь волос, упавшую на лоб.

— Хорошо, я пыталась поколотить тебя. Ты знаешь, что я хочу тебе сказать, нет ничего плохого в том, чтобы просить о помощи, — подчеркнула она, закуривая две сигареты и одну протягивая ему.

— Мне не нужна помощь. Я пережил ужасную ночь, уже три дня не прикасаюсь к кокаину и больше сорока восьми часов не пью. Я справлюсь, Бетт. — Он улыбнулся ей, взял за руку и прикоснулся звонким поцелуем. — Вот увидишь, ты будешь мной гордиться.