Глава 35

Мы спешно проходили мимо сидхов. Одни выглядели изумленными, другие… на ум приходит только «голодными». Все они провожали нас взглядом, у Неблагих не принято отворачиваться в такие моменты. На самом деле, среди всех фейри считается оскорблением, если кто-то старается выглядеть привлекательным и сексуальным, а ты не обращаешь на это внимание, так вот нас никто не оскорбил.

Мы с Шолто едва успели добраться до спальни, прежде чем начать срывать друг с друга одежду. Согласно культуре фейри, мы могли бы раздеться перед стражами, и это было бы нормальным. Это у людей нагота — табу, Благой и Неблагой двор придерживается мнения фейри в целом: обнаженный — значит просто без одежды, это ни хорошо, ни плохо.

Я отбросила пиджак Купера в сторону, чтобы не помять его и не испачкать. Мысли я трезво, вернула бы его ему до того, как мы отправились в спальню, но я ни о чем думать не могла. Лишь руки, губы, тяжесть тела Шолто надо мной, вжимающего меня в кровать. Не время размышлять, время почувствовать его гладкую кожу кончиками своих пальцев, мускулы под моими ладонями. Шолто с нетерпением стянул мой топ через голову, открывая своему взгляду грудь в кружевном лифчике, что я выбрала для него.

— Твоя грудь и прежде была прекрасна, а теперь она поразительна, — произнес он тихим голосом, почти с придыханием, так люди говорят в музее перед произведением искусства.

— Надеюсь, она не останется такой большой, — сказала я, опустив взгляд на такое возвышающееся добро сливочного цвета, какое не думала, что когда-нибудь увижу на своем теле.

Он покачал головой, и его светлые волосы заскользили по темной ткани одежды.

— Нет, Мередит, она красива, ты красива.

— Я просто не привыкла к такой большой. Прохожу мимо зеркала и вздрагиваю. Живота больше нет, а грудь так и осталась, — сказала я и рассмеялась.

Он поднял свой пристальный взгляд к моим глазам. Сияние его глаз сейчас ослабло до слабого свечения, словно догоревший к ночи костер с тлеющими в сердце очага дровами.

— Не важно, останется твоя грудь такого потрясающего размера или снова станет прекрасными деликатными холмами, она, как и ты сама, останется соблазнительной.

Я и не осознавала прежде, что меня все еще беспокоит, как сильно изменилось мое тело. Но ведь хочется кормить грудью, особенно такую малышку как Брилуэн, у которой не усваивается детская смесь. Я сцедила для нее молока, прежде чем отправится на это небольшое секс-свидание. Других в крайнем случае можно покормить смесью, но не Бри. Молочные смеси вовсе не были натуральными, поэтому безопасным для нее было только молоко.

— Такая серьезность на лице, Мередит. Какие мысли заставили потухнут свет твоих глаз?

Я вздохнула.

— О детях, в частности о Брилуэн.

Я подняла взгляд, коснувшись его рук, которыми он упирался по обе стороны от меня, сидя при этом на краю кровати, свесив ноги.

— Прости, Шолто, ты не заслуживаешь того, чтобы я отвлекалась. Будет ли странным сказать, что мы впервые так надолго с тройняшками расстались, и я одновременно и взбудоражена этим временем, и скучаю по ним. Бессмыслица какая-то, правда?

Он улыбнулся с такой нежностью. Интересно, мог ли еще кто-то, кроме меня, видеть эту его особенную улыбку?

— Значит ты будешь хорошей матерью, ты уже хорошая мама. У тебя, как бы это сказать, правильный подход к материнству.

Он вдруг стал очень серьезный, почти печальный.

Я скользнула ладонями вверх-вниз по его обнаженным рукам, он снял свою тунику почти в средневековом стиле и остался в очень современной черной майке. Из тех, что больше подходили для тренировок, нежели для повседневной носки, но благодаря тянущемуся материалу, она как перчатка облегала его мускулистый торс и была заправлена в черные брюки, под стать сброшенной на пол тунике.

— Отчего теперь на твоем лице эта серьезность? — поинтересовалась я.

Он взглянул на меня с улыбкой, но было в ней что-то нерадостное.

— Любой другой женщине в своей постели я бы солгал, но это не в наших правилах.

— Не в наших, — согласилась я, — мы друг с другом честны, всегда.

— Как велит моя королева, — ответил он, улыбнувшись шире.

Я улыбнулась ему в ответ.

— Как желает мой король.

Мы оба улыбались той особенной мягкой счастливой улыбкой, что можно увидеть у парочек, когда они обращаются друг к другу ласковым прозвищем, которое используют только между собой.

— Тогда буду честен с моей королевой. Я опасался, что ты не сможешь стать хорошей матерью.

Я внимательно всмотрелась в его лицо, пытаясь прочитать его мысли.

— Почему ты так думал?

— Твою мать сложно назвать очень заботливой женщиной. Твоя тетя посвятила себя своему сыну, но жестока и отвратительна по отношению к другим. Твой дядя, король, немногим лучше. Твой дед — Уар Свирепый, — он пожал плечами и сжал мою ладонь в своей.

— Ты опасался, что раз большая часть моей семьи чокнутая, я тоже могу быть безумнее, чем кажусь?

Шолто начал поглаживать мою руку большим пальцем.

— Я был излишне откровенен с тобой, моя королева?

Я улыбнулась ему и сжала его ладонь.

— Нет, я размышляла на этой неделе о том же, не о себе, о детях.

Я села и поделилась с ним своими страхами. Возможно, было бы логичнее поделиться ими с Дойлом или Холодом, или одним из отцов, которые на самом деле жили со мной, но иногда в отношениях важна не логика, а сами люди, и в тот момент Шолто дал мне возможность излить душу, что не получалось ни с одним другим мужчиной в моей жизни. Я заметила, что так и бывает: тот, кого вы считали идеальным вариантом для того или иного решения, порой не всегда таковым оказывался.

Он обнял меня, прижимая к своему телу, а я обхватила его руками в ответ, ощущая почти шелковистую кожу его брюк, так и заправленных в сапоги до колен, прильнув щекой к его твердой груди, слушая сердцебиение. Это был хороший, размеренный звук, такой, под который можно строить планы на жизнь в поисках центра своего мира. Мне порой казалось, что у меня было слишком много таких вот центров моего мира, и с появлением тройняшек лишь усилилось ощущение, что слишком много людей тянут меня в слишком многих направлениях.

Обнимаясь с ним, я чувствовала под щекой вибрацию его голоса в груди.

— Твоя идея воспитывать их в окружении не только сидхов и людей звучит заманчиво, они уже будут навещать мой двор. Это, безусловно, представит их более широкому миру фейри, чем могут предложить высшие дворы.

Я отстранилась настолько, чтобы взглянуть в его лицо, сожалея, что не могу и дальше слушать его сердцебиение, но мое желание видеть его лицо было намного сильнее.

— Через несколько дней или недель мы точно будем знать, кто из детей твой. Хочешь сказать, что не только этот ребенок будет навещать твой двор?

Он посмотрел на меня сверху вниз, выражение его лица было высокомерно и почти душераздирающе красиво. За таким лицом он скрывал свои чувства. Отчего он чувствовал необходимость скрыть свои эмоции на этот счет от меня?

— А ты хочешь, чтобы только мой ребенок посещал слуа?

— Нет, я хочу, чтобы они понимали, насколько разнообразен их мир, но мы с тобой об этом не говорили, и мне не хотелось напрасно предполагать.

Какое-то напряжение покинуло его руки и плечи, и под своими ладонями, там, где я касалась его, я ощутила это облегчение. Его лицо, высокомерное и по-модельному совершенное, теперь расцвело широкой улыбкой. Он выглядел таким счастливым, что это заставило и меня улыбнуться.

— Только одному из детей я могу быть биологическим отцом, но они все часть тебя, Мередит, и я люблю тебя, — он прикоснулся к моим губам кончиком пальца, словно я собиралась заговорить. — Я знаю, что ты не влюблена в меня, как и я не влюблен в тебя, пока нет, но я люблю тебя больше, чем любую другую женщину до тебя.

Я поцеловала его ладонь и отвела в сторону своей рукой, чтобы сказать:

— Для меня большая честь занимать такое место в твоем сердце, Шолто.

— Похоже на начало речи «давай будем просто друзьями».

Я на это рассмеялась, а Шолто выглядел озадаченным.

— О нет, Шолто, я не хочу быть просто друзьями с тобой. Мне нравится то, что у нас есть сейчас. Нравятся все то, что мы делаем в спальне, что никто другой не может повторить, потому что больше ни у кого нет такого разнообразия в арсенале, как у тебя.

Он рассмеялся, и звук этот был счастливым и каким-то очень мужским. Я любила слушать смех мужчин, когда они были настолько счастливы, что не заботились о том, как выглядят со стороны и кто их может услышать. Хорошо, что так, ведь я, вероятно, буду окружена мужчинами до конца своих дней.

— От того, что ты перечисляешь мои особенности, как часть того, что ты любишь во мне, заставляет меня еще сильнее влюбляться в тебя.

— Это хорошо, потому что мне нравится, что ты хочешь показать всем малышам свое королевство. Нравится, что ты проводишь в детской больше времени, чем половина других мужчин, хотя при этом даже не живешь с нами в доме. Мне нравится наблюдать за твоим лицом, когда мы одни, видеть на нем столь много эмоций, чего не увидишь при дворе или в присутствии посторонних. Люблю выражение твоего лица, когда ты держишь на руках малышей. Люблю, когда ты обнимаешь меня, люблю слушать биение твоего сердца, прислонившись щекой к твоей груди.

— И Рис с Галеном, должно быть, на это сказали бы: «Но ты не влюблена в меня».

— Но и ты не влюблен в меня, — сказала я.

— Это так, — подтвердил он и снова притянул меня ближе к себе. — Как не влюблены и они, не просто любить сильнее, чем любят тебя.

Я прильнула к его телу со словами:

— Похоже на личный опыт.

— Так и есть. Я не раз по уши влюблялся в знатных дам обоих дворов, но я был Извращенной Тварью Королевы, как Дойл был ее Мраком, а Холод ее Убийственным Холодом. Я боялся услышать однажды ее: «Где моя Тварь? Приведите мне мою Тварь!», когда она пожелает отправить слуа запугать или убить своих врагов. — Он обнял меня крепче, сказав: — Пока у меня не появилась ты, Мередит, я боялся превратиться просто в Тварь Королевы.