Глава 28

По команде Слепого Майкла вперед выступили бледные дамы с пустыми, как камень, глазами, одели меня в лохмотья зеленого и золотого шелка и завязали в волосах крошечные колокольчики.

Их сестры набросились на других детей, облачив их в серые и белые лохмотья. Я стиснула зубы, пытаясь собраться с силами. И не смогла их найти.

Удовлетворившись своей работой, они посадили меня на спину белой кобылы. Зеленые и золотые ленты были вплетены в ее гриву и хвост, в тон моему платью, она скребла землю, пока я устраивалась у нее на спине, пытаясь выйти из-под меня. Она выглядела такой же испуганной, как и я, и я не могла ее винить. Я не очень хорошо разбираюсь в лошадях, но даже я узнала лошадь, в которую превратилась Кэти. Ее глаза все еще были слишком человеческими.

«Прости», — подумала я, жалея, что не могу произнести эти слова вслух. Не хотела оставлять тебя, но они меня тоже схватили. Небольшие удобства — это иногда все, что у нас есть. Она и я будем страдать вместе. Вечно.

Старшие дети, избранные сопровождать нас, выскользнули из тени группами по одному и по двое, одетые в рваные наряды, подчеркивающие странные, страшные изгибы их тел. Они пересекли поле, отыскивая лошадей и молча садясь в седла. Большинство из них, очевидно, делали это раньше. Как они стали такими странными? Что со мной будет?

Кентавр рысью подбежал к моей лошади, на спине у него в дамском седле сидела пикси с перепончатыми пальцами. Они все еще были обнажены, но теперь в их волосах были завязаны веревки из красного и золотого шелка.

«Сегодня мы поедем верхом, — любезно сказал Пикси. — Некоторые из нас будут всадниками, другие-нет. Некоторые только немного изменятся и вернутся в зал. Это будет моя пятая поездка, — я ей не ответила. Не смогла. Она, казалось, приняла мое молчание за страх, потому что улыбнулась. — Ты поедешь только один раз, но он обещает, что будет больно.»

Хихикая, Кентавр повернулся и поскакал обратно к толпе детей наездников, увлекая ее за собой. Они были счастливы. Везет им.

И выехали всадники. Они сидели на своих скрюченных лошадях, вооруженные и закованные в доспехи, и разница между ними и детьми была так же велика, как разница между горами и песком. Они были более чем потеряны; они ушли добровольно. Один из них поднял Рог, издав три резких звука, и Акация выехала из темноты, сидя прямо, как деревья, которые были ее детьми.

Ивовые ветви запутались в ее волосах, а под плащом на ней были те же желтые и зеленые лохмотья, что и на мне. Взгляд, который она бросила на меня, был полон усталой печали, но не без облегчения. Она будет свободна после этой ночи. Ее лошадь была цвета свежесрубленного дерева, с гривой и хвостом, в которых смешались все красные, зеленые и золотые цвета осени.

Она подъехала к собравшимся и остановилась с треском, резким и внезапным, как ломающиеся ветки. Оглядела нас, спросила: «Кто здесь наездники?»

«Охота Слепого Майкла, которая сметает ночь», — в унисон закричали всадники.

«Кто здесь Наездники?» — напряжение было слабым, но оно было.

«Дети, которые захотят присоединиться к нам, дети, которых мы завоевали, выторговали и украли.»

«Для кого мы ездим верхом?»

«Слепой Майкл, который ведет и любит нас.»

«Для кого ты ездишь верхом?»

«Для самой охоты. Охота, поездка и ночь.»

Акация с отвращением вздрогнула. Я была уверена, что это не входит в сценарий.

«Когда вы будете ездить сегодня вечером, ваш господин поедет с вами, — она натянула поводья, сливаясь с толпой, и я видела, как она посмотрела на меня, добавив, — пусть Оберон поможет нам всем.»

Слепой Майкл выехал из той же темноты, которая вдруг показалась еще темнее. Его доспехи были из слоновой кости, отполированные до зеркального блеска, а его конь был огромным и черным до кончиков стальных копыт. Я пыталась убедить себя, что это всего лишь иллюзия, что он всего лишь еще один первенец, но было слишком поздно. Его слава обрушилась на меня, растворяя меня в нем.

Он остановил лошадь перед нами, благосклонно улыбаясь. Мне хотелось подбежать к нему и поклониться, моля о его любви, его внимании, его благословении. Часть меня знала, что это всего лишь чары, но это не имело значения. Он был моим Богом, таким же древним и ужасным, как небо, и я принадлежала ему, чтобы оскорблять его, так как он считал нужным. Я все еще не могла пошевелиться, и эта крошечная, умирающая часть меня была рада. Скоро он получит мою верность. Я не должна была отдавать ее ему, пока он не заберет у меня все.

«Дети мои, — прогрохотал он, — одолжите мне ваши глаза,» — его слова были моими заповедями. Закрыла глаза, бормоча заклинание, которому меня научили, пока я ждала в тумане. Почувствовала, как мое зрение распадается на части, и когда я открыла глаза, то увидела переделанный мир. Каждый Охотник видел моими глазами, а я-их. Слепой Майкл был верен своему имени, но он нашел способ обойти свою слепоту: он видел своих детей насквозь. Каждого из нас.

«А теперь дети мои, поохотимся», — сказал он и, улыбнувшись, развернул коня и пустил его галопом, распахнув перед собой темноту, как занавес. Всадники последовали за ним, таща за собой плененных детей. Они протиснулись мимо меня, и я обнаружила, что двигаюсь назад, к задней части стада. Мои мысли прояснились, когда Слепой Майкл отъехал еще дальше, давая моему измученному здравому смыслу шанс закричать. Он не был хорошим. Он был сумасшедшим.

Я не очень-то контролировала свое тело, но, возможно, у меня достаточно сил, чтобы спрыгнуть с лошади. Если я упаду достаточно сильно, им придется оставить меня; мне придется ждать, пока он снова уедет, чтобы попытаться убежать. Я напряглась, готовясь упасть — и проходящий всадник положил руку мне на спину, подталкивая меня вперед. Слишком поздно. Все мои шансы сбежать исчезли, погасли, как и свеча. Игра окончена.

Дорога уходила в темноту, вспышки пейзажев мерцали вокруг нас, как рождественские гирлянды. Мы ехали не в реальном месте. Мы двигались между миром людей и летними землями, время от времени прорываясь из темноты в места, которые я помнила. Мимо проносились доки, неоновые вывески, туристы и запах соли; покрытый паутиной лес, наполненный колеблющимися огнями фей; Кастро, ревущая танцевальная музыка и толпа тел. Сцены быстро менялись, исчезая прежде, чем происходило осознание.

Мое разбитое зрение увеличивало странность пейзажа, общие перспективы заставляли меня чувствовать, что я смотрю на мир через призму. Отдельные точки зрения сливались воедино, пока мы ехали, превращая мир во что-то более глубокое и дикое, чем все, что я видела раньше. Все это было не правильно не естественно, но я знала, что так и будет, когда поездка закончится и Слепой Майкл возьмет меня в жены. Оберон, помоги мне. Мы приближались к концу нашего путешествия, я чувствовала это в воздухе, и каждый шаг приближал меня к нему. Если я уже заблудилась, то почему до сих пор так боюсь?

Мы вернулись в мир смертных и помчались по знакомой мне улице: через центр парка «Золотые Ворота», по обеим сторонам которой тянулись беговые дорожки и спутанная листва. Мимо проносились пикси, крошечные точки света, которые не нарушали темноты. Я никогда не видела такой ночи. Она была слишком нереальной и наполовину нарисованной для человеческого мира, слишком твердой и горькой для волшебной страны. Никогда не видела такой ночи… но я никогда раньше не ездила с сумасшедшим Изначальным. Это был мир Слепого Майкла.

Воздух становился густым и туманным, когда мы бежали по дороге, и мы замедлили ход. Я напряглась, ожидая, когда вернется темнота. Мы миновали больше половины залива, и нам нужно было закончить спуск в ночь.

Первые охотники были уже почти на перекрестке, когда впереди вспыхнул белый свет, пробиваясь сквозь темные верхушки деревьев и очерчивая круг в центре улицы. Лошадь Слепого Майкла в ужасе встала на дыбы.

«Стой!» — крикнул он, и она неровно остановилась. Понятия не имею, как заставить Кэти остановиться, и она сделала это сама, спотыкаясь о копыта, с широко раскрытыми испуганными глазами. Я хотела наклониться вперед, чтобы утешить ее, но не смогла. Все, что я могла сделать, это смотреть на свет.

Всадники выглядели такими же потерянными, как и я, толкались и рычали друг на друга, выстраивались в очередь за своим господином. Они были слишком напуганы, поэтому это вряд ли было частью ритуала. Это было что-то новое.

Голос из света закричал: «Я поеду верхом на молочно-белом коне, ближайшем к городу! Поскольку я был земным рыцарем, я в своем праве!»

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, почему я знаю эти слова. Я всегда произносила их сама или слышала, как их поют, обычно сладким диссонирующим голосом моей матери, когда она уговаривала меня уснуть. Знание слов не придавало им смысла. Почему кто-то читает балладу о Тэме Лине? Старые шотландские сказки конечно не являются типичным материалом для чтения на Хэллоуин. Это был Хэллоуин, ночь для охоты и жертвоприношений, и Тамлин закончил поездкой фейри в ночь Хэллоуина. Это должно было стать жертвой. Но обернулось спасением.

Большинство людей верят, что это всего лишь история, но это не совсем так; это случилось давным-давно, до начала горящих времен. Поездка, прерванная в ту ночь, привела к потере королевы Мейв и к падению старых дворов. Я никогда не понимала, почему моя мать выбрала эту песню в качестве колыбельной, наш мир начал умирать в ту ночь, когда началась баллада. Джанет ждала Мейв на перекрестке, стоя в центре круга, созданного для ее защиты. Она была умна, осторожна и завоевала человека, который предал нас всех. Может ли говорящий остановить эту поездку так же, как Джанет остановила ту? Так для кого они остановили ее?

«Сначала пропусти черных скакунов, а затем пропусти коричневых, — скандировал голос. С этим голосом ни кто не решился спорить. Дети вокруг меня поднимали головы, дрожа и смущаясь. — Быстро беги к молочно-белому коню и спусти Всадника вниз!»