Уэст

Может ли эта встреча быть еще более нелепой? Прежде чем мы перейдем к делу, будет много ненужной помпезности и шумихи. Дядя Эдди настаивает на том, чтобы говорить первым. Он излагает свои доводы почти трезво. Для кого-то, не знакомого с его привычками, он, вероятно, вообще не кажется подвыпившим. Но я слышу легкие колебания, молчаливые паузы в речи, пока он собирает свои слова и мысли.

Его аргументы хорошо продуманы, но, к сожалению, не сильно отличаются от аргументов, которые он привел в прошлый раз, когда пытался отнять должность генерального директора у меня – и потерпел неудачу.

Обычно я бы заподозрил, что кислая улыбка моей матери – это просто самодовольное признание того, что ее шурин готов, но мне не нравится этот взгляд в ее глазах. Мне еще меньше нравится, как она смотрит на свой телефон.

Наконец, настала моя очередь говорить.

Войдя в конференц-зал с уверенностью, я приветствую всех, смотрю в глаза своим противникам и призываю их посмотреть на результаты, которые я добился с момента вступления в должность генерального директора, и голосовать в интересах компании, а не в своих собственных.

Я только на втором слайде, том, который показывает финансовые отчеты за последний год, когда мой телефон начинает жужжать в кармане. Меньше, чем через пять секунд он снова жужжит. И снова. И снова до тех пор, пока это не становится постоянным отвлечением внимания.

С проклятием я вытаскиваю его из кармана, чтобы выключить, а затем останавливаюсь, когда вижу экран, полный уведомлений. Новостные статьи, Инстаграм, уведомления гугл и гора сообщений. Первое, что я прочел сверху, – от моей сестры. Джен хочет знать, не сошел ли я с ума и что я собираюсь делать теперь, когда это дерьмо попало в вентилятор.

Я замер. О чем, черт возьми, она говорит?

Я поднимаю глаза на маму. Ее улыбка не могла быть более самодовольной.

– Продолжай, – настаивает она с пренебрежительным жестом руки и безмятежным выражением лица, которое вызывает все мои предупреждающие звонки.

Что она со мной сделала? Нет, с Эрин.

Я был дураком, думая, что она примет мою угрозу сложа руки.

Флинн влетает в конференц–зал, мой взволнованный помощник следует за ним, пытаясь остановить его вторжение. Он посылает нашей матери абсолютно убийственный взгляд, затем бросается ко мне.

– Об этом пишут во всех новостях. И если я это видел, то и Эрин наверняка тоже.

Брат тычет мне в лицо телефоном. Картинка стоит тысячи слов, но подпись делает все еще более убийственным.

УЭСТОН ИМЕЕТ ЛЮБОВНУЮ СВЯЗЬ, ЧТОБЫ ПРОБИТЬСЯ НАВЕРХ?

– Это не я, – мгновенно протестую я.

– Неа.

Я сразу же все понял. Это Эдвард. Я не знаю, кто и как запечатлел это изображение, но у меня нет никаких сомнений в том, кто слил его в прессу. И я клянусь, что придушу свою мать – позже.

Сейчас главное – добраться до Эрин.

– Извините. У меня срочное дело.

Потому что, если я сейчас же не объясню эти фотографии своей невесте, она уйдет от меня навсегда, даже не выслушав моих объяснений. И человек на этой фотографии так похож на меня, что я едва ли могу винить ее.

Мама встает.

– Нет, ты останешься. Тебе нужно сделать презентацию. Совет директоров должен проголосовать.

Я смотрю на брата, и он кивает.

– Я выступлю в качестве его доверенного лица и закончу презентацию от его имени.

– Но ты можешь потерять право голоса, если уйдешь! – кричит мама.

– Может быть. Но сейчас не это самое главное, и до того, как ты организовала это бедствие, то должна была понять, что я скажу.

– Я позвоню тебе позже, – заверяет меня Флинн.

– Спасибо, старик. Я твой должник.

Я киваю в сторону остальных членов совета.

– Мой уход никоим образом не свидетельствует о том, насколько серьезно я отношусь к этой компании и своей должности генерального директора. Будьте уверены, только самые серьезные инциденты могут заставить меня уйти сейчас, мисс Мартин, – обращаюсь я к Оливии. – Надеюсь, придем к соглашению, что мы с вами никогда не делали больше, чем пожимали друг другу руки.

– Конечно. Что происходит?

Затем она тянется к телефону, ахает, становится белой как полотно и моргает.

– О боже... нет, это не ты. Я не знаю как...

Я бросаю на мать взгляд, обещающий возмездие. Затем я поворачиваюсь к члену совета директоров, который, скорее всего, выступит против меня.

– Мистер… Уоррен, вы всегда думали, что мне не хватает опыта и мудрости, необходимых для выполнения этой работы. В отличие от моего дяди, у меня больше честности, чем соблазнять или ухаживать за вашей дочерью просто для того, чтобы выиграть ваш голос здесь сегодня. Если я его получу, я надеюсь, что вы проголосовали за меня, потому что уважаете меня – по крайней мере, больше, чем кто-то, способный ухаживать за другим членом совета директоров и прийти на голосование после того, как выпил полбутылки водки. Но я сказал свою часть, и это зависит от вас. Я оставляю все остальное в руках каждого.

Затем я поворачиваюсь к Флинну и хлопаю его по плечу.

– И твоих тоже. Спасибо, брат.

После того, как я выхожу, игнорируя протесты матери, обнаруживаю толпу газетчиков на парковке, ожидающих моего заявления.

– Я не человек на этих фотографиях, и у меня нет других комментариев.

Зачем говорить больше, если они не слушают и не верят? Кроме того, имеет значение только мнение Эрин.

Дорога обратно в пентхаус – сплошное пятно многочисленных нарушений правил дорожного движения. Я с визгом останавливаюсь на парковке и бегу в здание. Я одновременно репетирую, что скажу Эрин, и проклинаю медленный лифт. Мое сердце колотится. Если я не смогу сказать или сделать правильные вещи сейчас, я потеряю женщину, которую люблю, которую буду любить всегда, и любой шанс на наше счастье.

Да, я хотел, чтобы она просто поверила мне, но я знаю, что разочарований в жизни Эрин было много, и что в течение многих лет я был на вершине этого списка.

Наконец лифт останавливается, и я выхожу.

Мне не нужно ее искать. Она стоит там, ждет меня, рядом с ней упакованные чемоданы. Ее сестры и их мужчины уходят, давая нам благословенное уединение.

– Эрин… - Я качаю головой. – Милая, на этих фотографиях не я.

– Сколько раз ты ждешь, что я просто поверю тебе? - Ее глаза наполняются слезами. – Вчера вечером ты поклялся мне, что не был с Оливией Мартин. Я так старалась поверить, что ты говоришь правду. Я пыталась отбросить все сомнения и выйти за тебя в любом случае, потому что у нас есть без обязательств и доверия, верно? Затем эти фото всплывают на поверхность. Я знаю, тебе нужен был ее голос, но...

– Это. Не. Я. Я бы никогда не трахнул кого-то за поддержку. И что еще важнее, я бы никогда так с тобой не поступил. - Я провожу рукой по волосам. – Черт возьми, я отказался от голосования, чтобы успокоить тебя. Если тебе недостаточно поставить под угрозу мою должность генерального директора, чтобы поверить, что я поставлю тебя превыше всего, и что не буду трахаться с кем-то, чтобы сохранить свой статус, тогда я не знаю, что еще могу сделать. Я вижу, твоя сумка уже упакована.

Я смотрю на ее безымянный палец. Он пуст, и я замечаю коробку на кухонном столе слева от нее.

– И я думаю, ты решила позволить матери снова победить. Первая ошибка была моей, и я беру на себя полную ответственность за это. Вторая, милая… Все это будет на твоей совести. Я больше не могу быть единственным, кто сражается за нас. Я все еще надеюсь, что ты подумаешь об этом ночью и захочешь выйти за меня замуж завтра. Но если ты этого не сделаешь, – я пожимаю плечами. – Я ненавижу звучать банально, но мы оба проведем свою жизнь несчастными. А я такой тупой, потому что даже если ты уйдешь от меня, я всегда буду любить тебя.