– Какой он человек?

Я печально улыбаюсь, потому что она совершенно точно сформулировала свой вопрос. Не кто он, а какой он человек.

– Он – коллекционер. Но у него нет «Мадонны». Его не интересуют религиозные картины. Скорее, ему нравятся светские и необычные вещи. Пенис быка, используемый святыми в Персии, чтобы лишить невинности девственниц в их первую брачную ночь.

На этом Наоми поворачивается с ясными глазами. У неё появляется интерес, и она не может удержаться от вопросов.

– Как он не засох? Ведь сразу после отсечения от тела он должен начать разлагаться. Это какая-то мумификация? Думаешь, он покажет мне его? А что ещё у него есть? Однажды в школе я пыталась мумифицировать лягушку. Мы должны были препарировать её, но я подумала, что было бы интересно сначала мумифицировать её, чтобы проанализировать и сравнить старение органов, но учитель не позволил мне этого. Ему показалось, что так использовать лягушку неправильно. Но лягушка уже была мертва, вряд ли у неё были какие-то чувства. Она казалась вполне подходящим образцом.

– Этот пенис вырезан из слоновой кости. Но я согласен с тобой. Лягушка уже была мертва, – признаю я, удивляясь её рассказу.

Будучи студенткой Наоми, наверное, была ужасом. Умнее своих учителей. Без сомнения, они не были подготовлены, чтобы справиться с её вопросами и жаждой знаний.

– А твои родители? Что сказали они?

– О, они перевели меня в другую школу, предназначенную для таких людей, как я.

– Страдающих синдромом Аспрегера?

– Нет. Ну, знаешь, для чудиков.

– Ты не чудик, Наоми, – резко отвечаю я.

Она пожимает плечами.

– Неважно. Школа была хорошая. Все учились в собственном темпе, некоторые продвигались быстрее, чем другие. Однако при достижении определённого уровня нас заставляли посещать университетские занятия. Одна девушка сказала мне, что эти занятие плохие, потому что профессора не заинтересованы в знаниях, а лишь вещают на лекциях то, что будут спрашивать на экзаменах. Я оставалась в своей маленькой школе в Монтессори, как можно дольше, пока они, наконец, не поняли, что на самом деле я ничего не делаю.

– А какого тебе было в университете?

Ещё одно пожатие плечами.

– Так же. Я смогла провести несколько самостоятельных исследований. Например, в теории эгоистичных генов с применением нового понимания регуляции генов, как гены превращаются сами в себя. Ричард Докинз открыл эгоистичный ген в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, основываясь на сотне работ Менделя по теории генов.

В ответ на мой непонимающий взгляд она начинает объяснять.

– Докинз доказал, что ген реплицируется, если это необходимо для выживания или адаптации. А другие гены, которые не нужны, вымирают. Но понимание того, как функционируют гены, порождает новые гипотезы. Конечно, ответа пока нет. А раз нет ответа, нужно исследовать ещё. Я могла бы провести собственные исследования. В общем, было весело.

Стук в стеклянную дверь прерывает нашу дискуссию.

– Tе o caffè?

– Кофе. Ты будешь, Наоми?

– Апельсиновый сок, если он бутилирован.

– Succo d’arancia, – говорю я буфетчице.

Она наполняет стаканы и передаёт нам напитки вместе с салфетками и влажными полотенцами.

– Dolce o salato? – она показывает пакетики с печеньем и крендельками.

– Ты хочешь сладкого или солёного, – спрашиваю я у Наоми.

– Солёного.

– Due salato, – говорю я буфетчице, показывая два пальца.

– Что это? – Наоми приподнимает тонкий пластиковый пакет с названием поезда на нём и надписью «Salvietta Rinfrescante».

– Это влажное полотенце. Ты можешь вытереть им руки.

Тут же открыв его, Наоми вытирает лицо, шею и руки, а затем протирает стол. С ужасом она показывает полотенце мне. Поезд «Trenitalia» быстрый, но возможно, не такой чистый, каким мог бы быть. Без слов я протягиваю ей своё полотенце. Она открывает его и начинает лихорадочно вытираться им.

– Мне нужно ещё одно, – пыхтит она.

Я поднимаюсь и открываю дверь, чтобы позвать буфетчицу, но вижу, как мужчина в чёрном костюме и тонких чёрных перчатках поворачивается, вытаскивая пистолет.

– Мне нужно ещё одно полотенце, – кричит Наоми позади меня.

– Моей спутнице нужно ещё одно влажное полотенце, – говорю я рябому загоревшему лицу.

Он наклоняется и поднимает пистолет. Я поднимаю руки вверх и обхватываю ствол. Одним движением я шагаю к нему и выхватываю пистолет. Это удивляет его, и спотыкаясь, он шагает назад. Я засовываю пистолет ему в горло и поворачиваю его, а второй рукой стреляю в другого человека в чёрном костюме, идущего по проходу.

– Наоми, хватай сумки, – кричу я, встав ногой на горло первого злоумышленника.

Чувствую перемещение в воздухе позади меня, поэтому опускаюсь на колени, перекатываюсь и резко выпрямляюсь. Стоя на одном колене, я прицеливаюсь и стреляю. Мужчина спотыкается, но успевает нажать на спусковой крючок, прежде чем упасть на колени. Я снова стреляю, целясь на этот раз в его руку, и он опрокидывается. Думаю, я попал ему в плечо. Жжение рядом с моим бицепсом предупреждает меня, что одна из пуль установила какой-то контакт с моей кожей. Но в ране нет пули. Скорее всего, срезало внешний край плоти мышц. На данный момент это не имеет никакого значения.

– Наоми, – снова кричу я, и бегу к первому нападавшему. – Сумки.

Она выходит.

– Тебе не нужно кричать. Я слышала тебя и в первый раз. Повышать голос стоит только в том случае, если у слушателя есть проблемы со слухом или что-то заглушает звук. На самом деле, в некоторых случаях лучше говорить на октаву потише, вместо того чтобы говорить громче. Исследования показали...

Нападающий встаёт и наклоняется, чтобы схватить меня за лодыжку. Я снова стреляю. Осталась одна пуля. Задвинув Наоми обратно в купе, я роняю нападавшего, и пинаю коленом его в живот. Он кряхтит, а я стреляю в упор ему в плечо, рана огромная. Кровь бьёт фонтаном. Он кричит, а я давлю прикладом пустого пистолета на его рану, что заставляет его выть, как животное.

– Кто тебя послал?